Страница 23 из 40
Глава VIII. Молись, моряк
Старая дева мисс Далтон, как обычно, читает святое Евангелие.
«Тогда Пётр приступил к Нему и сказал: Господи! Сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? До семи ли раз? Иисус говорит ему: не говорю тебе, до семи, но до семижды семидесяти раз. Посему Царство Небесное подобно царю, который решил сосчитаться с рабами своими. Когда начал он считаться, приведён был к нему некто, который должен был ему десять тысяч талантов, а как он не имел, чем заплатить, то государь его приказал продать его и жену его, и детей, и всё, что он имел, и заплатить. Тогда раб тот пал и, кланяясь ему, говорил: государь! Потерпи на мне, и всё тебе заплачу. Государь, умилосердившись над рабом тем, отпустил его и долг простил ему. Раб же тот, выйдя, нашёл одного из товарищей своих, который должен был ему сто динариев, и, схватив его, душил, говоря: отдай мне, что должен. Тогда товарищ пал к ногам его и говорил: потерпи на мне, и всё отдам тебе. Но тот не захотел, а пошёл и посадил его в темницу, пока не отдаст долга. Товарищи его, видев происшествие, очень огорчились и, придя, рассказали государю своему всё происходящее. Тогда государь призывает его и говорит: злой раб! Весь долг тот я простил тебе, потому что ты упросил меня; не надлежало ли и тебе помиловать товарища твоего, как и я помиловал тебя?»[5]
«Да, я поступила правильно, — думает мисс Далтон, прервав чтение. — Если бы она вела себя, как надлежит приличной девушке, ничего подобного не произошло бы. Узнав о её беременности, я, разумеется, должна была её выгнать. Я совершенно не желала покрывать её позор. И мне, разумеется, не нужна была горничная, запятнавшая свою репутацию. Это была испорченная, чрезвычайно безнравственная девица без стыда и совести. Блудница, развратница, самая настоящая шлюха, не понимающая, что нельзя ложиться в постель с кем попало. Да, я тоже была молода и любила, но только не занималась такими вещами до свадьбы. В отличие от этого распутного создания, я, как и подобает добропорядочной девушке, берегла свою невинность. И нечего пытаться оправдать грех, говоря, что тобой овладела страсть, заставившая потерять голову, заглушившая голос рассудка. Страсти надлежит смирять, а не потакать им, как это делала она. „Не прелюбодействуй“ — гласит седьмая заповедь Господня. Розалия Рассел совершила грех и должна была ответить за него. Каждый из нас несёт ответственность за свои поступки. Но она оказалась для этого слишком слабой. Разумеется, и родители не захотели потворствовать ей».
На сорок четвёртой странице Евангелия мисс Далтон хранит цветок розы. Конечно, засушенный. Эту розу ей некогда подарил Джеймс. Она память о единственной любви.
Мисс Далтон знает: они с Джеймсом никогда не будут вместе. Ведает: её любовь милому нисколько не нужна. Его сердце занято другой. Знает: никакой надежды нет, да и, по сути, не было, и всё-таки не может позабыть о нём. Наверно, ей не разлюбить его вовек. Она, как и прежде, мечтает лишь о его взгляде, ласковом слове, улыбке.
Она прекрасно помнит, как решилась признаться в своих чувствах. Как сильно трепетало её сердце, в котором, как и много лет назад, живёт лишь он один. Как душу ей терзал холодный страх: что, если он не любит. Как страх порой сменялся сладким шёпотом надежды. Увы, каким же лживым оказался этот шёпот! Коварный, он твердил: она, Эванджелина, может быть любима. Она поверила и как же обманулась! Каким жестоким было разочарование!
— Джеймс, я должна тебе сказать, — произнесла она, робея. — Не знаю даже, как ты отнесёшься.
Джеймс улыбнулся:
— Да, я слушаю, Эва.
— Джеймс, я люблю тебя. Вот мы с тобою в первый раз увиделись, и я сразу поняла: ты самый замечательный, самый лучший из мужчин. Почувствовала: мы с тобой всегда должны быть вместе.
Ну а Джеймс, к несчастью, полюбил старшую сестру Эванджелины. Та отвечала взаимностью, и вскоре они поженились. Эванджелина, не желая огорчать сестру и мешать их счастью, притворялась, будто всё прекрасно, будто давно забыла свои чувства. За другого выйти замуж она не захотела.
В дверь неожиданно стучат. Непорочная мисс Далтон открывает. Она верит, что Всевышний защитит её; однако же, как говорится, молись, моряк, а к берегу греби, и осторожность — лучшее оружие. В руке убийцы блестит нож.
В живых теперь только лишь восемь.
Вот уже и пять часов. Дворецкий Рассел объявляет, что пора пить чай.
Но мисс Далтон к чаю так и не дожидаются…
— Странно, что мисс Далтон задерживается, — говорит детектив Гилсон.
Тут в гостиную вбегает Рассел с бледным, перекошенным от ужаса лицом.
— Видите ли, леди и джентльмены… — бормочет он. — Мисс Далтон, она… она…
— Она мертва… — мгновенно вырывается у Анджелы.
— Да, мисс.
Женщину находят лежащей на полу с ножом в груди. Удивление и неподдельный ужас на веки вечные застыли во взгляде мёртвых глаз.
— Она мне не нравилась, но то, что с ней случилось, это ужасно, — тихо говорит Анджела.
— Убийца ударил её ножом в сердце, — говорит доктор Картер, осмотрев тело женщины.
— Ещё один из нас доказал свою невиновность, — с горечью изрекает Артур. — Жаль, что слишком поздно.
— Как вы полагаете, доктор, чтобы нанести такой удар, нужна большая физическая сила? — спрашивает врача детектив Гилсон.
— Да нет, — Картер качает головой и добавляет тихо, чтобы не слышала Анджела: — Это могла сделать и женщина.
«Всё бесполезно», — шепчет он, обхватив голову руками. Несчастного, видно, словно морскою волной накрывает отчаянием.
«Она любит Андерсона, это видно, — думает мистер Гилсон, глядя на Анджелу. — Любопытно другое: любит ли он её? Прав студент из сказки Оскара Уайльда о соловье и розе. Любовь — величайшая глупость. В ней нет той пользы, которая есть в логике. Даже половины. Она ничего не доказывает, всегда обещает несбыточное, заставляет верить в невозможное».
— Дьявол! — ревёт Ланселот Блер. — Ему опять всё удалось!
— Я полагаю, — изрекает детектив Гилсон, — всех нас нужно обыскать, чтобы убедиться, что ни у кого нет никаких опасных предметов и веществ. Мистер Саймон, вы должны отдать нам револьвер.
— Да ни за что! — кричит тот.
— Мистер Саймон! — Артур даже в детстве никогда не дрался, но сейчас… — Я бы не советовал вам сопротивляться. Поверьте, сила будет не на вашей стороне. Держать револьвер в комнате, из которой его любой может выкрасть, опасно для всех нас и для вас в том числе, если только вы не мистер Джастис. Почему же это понимают все, кроме вас? Где вы храните револьвер?
— В ящике стола.
Но в ящике стола револьвера нет.
— Чёрт возьми, его украли! — восклицает Чарльз Саймон.
Всех обыскивают, аптечку доктора запирают в сейф, однако револьвер так и не находят. Он как будто испарился.
Чарльз Саймон, безусловно, неприятен Анджеле. Более того, она не понимает, как он может нравиться вообще кому-нибудь. Он подлец, мерзавец, негодяй! Предал тех туземцев! Бросил их в джунглях, а всю еду забрал с собой! Спасал свою шкуру, до них же ему дела не было! И ему хватает наглости смотреть весёлым взглядом, говорить об этом так беспечно! Как будто бы обречь людей на смерть — всё равно что свечку погасить! Она добросердечный человек, но если бы в тот миг у неё в руках был револьвер…
Но Анджела, как это ни парадоксально, поэтому как раз и ощущает, что может ему верить. Вряд ли этот холодный цинизм, себялюбие может быть лишь актёрской игрой. Нет, нет, Саймон слишком дурной человек, чтобы быть мистером Джастисом. К тому же Анджела видит, что она-то Саймону очень даже нравится, и ей, конечно, это льстит. Цену подобной симпатии девушка ведает. Если вдруг придётся выбирать, кого спасать: её или себя, этот человек убьёт её без всяких колебаний. Но пока что такой выбор не стоит, и Саймон будет защищать себя, а заодно её.