Страница 22 из 40
— О чём ты, мой котёнок?
Котёнок. Ведь так же когда-то он называл Каролину.
— Тебе нужно определиться. Ты ведь любишь меня? — продолжала Эльвира.
Он поцеловал ей руку, а затем налил себе и любимой ещё вина.
— Милая, — произнёс он, — конечно, люблю.
— Тогда нужно всё рассказать Каролине, — заявила Эльвира. — Ты ведь хочешь всегда быть со мной?
— Ладно, котёнок. Я всё ей скажу, — пообещал Эдгар Фейбер.
Эльвира смотрела на Фейбера строго.
— Когда же? — спросила она.
— Ну, скоро, — пробормотал Фейбер.
Он был в замешательстве. Хоть Фейбер и любил Эльвиру, всё же ему было нелегко решиться на подобный шаг.
— Сегодня же.
Эльвира говорила твёрдо и решительно. Она явно не собиралась ждать бесконечно. Считала, что здесь всё просто. Либо он любит её и тогда разведётся, либо Каролину, и в этом случае нечего изменять своей жене и морочить ей, Эльвире, голову.
Эдгар Фейбер решил, что Эльвира права. Он должен наконец сделать выбор.
— Я люблю тебя, Элви.
— И я тебя.
А дома его ждала Каролина. Она встретила Фейбера в белом платье в зелёный горошек. Поверх платья надет был передник. По плечам её рассыпались каштановые вьющиеся волосы.
— Здравствуй, милый, — сказала она с озарившей лицо ласковой лучезарной улыбкой.
О ноги Каролины тёрлась рыжая кошка.
— Привет, Лина, — ответил Фейбер.
— Там на кухне пирожки, — проговорила Каролина. — Твои любимые, с картошкой.
— Спасибо. Я, наверное, потом.
— Ну ладно, как знаешь, — сказала она.
«Это будет для неё ударом, — подумал Фейбер. — И всё-таки сказать надо».
Не переодевшись, он прошёл в уютную гостиную, сел на диван, покрытый светлым пледом.
— Лина, послушай, — произнёс Эдгар Фейбер, — нужно поговорить.
— Да, милый. В чём дело? — глаза Каролины пристально посмотрели на мужа.
— Видишь ли, Каролина, я подумал и решил, что нам с тобой лучше развестись.
— У тебя есть другая? — тихо спросила она, в тот же миг став белее луны.
— Уже несколько месяцев, — проговорил Эдгар Фейбер. — Я люблю её, Лина.
— Ты… А как же я? Ведь мы же любили друг друга!
— Да, — изрёк Фейбер, — любили. Только любви больше нет.
— Я понимаю, Эдгар, — сказала она с горечью. — Но я не представляю своей жизни без тебя.
«Что делать, — подумал Фейбер, — иногда приходится быть жестоким».
Он с досадой поморщился:
— Ой, будет тебе делать из мухи слона. Ты сильная, переживёшь. Это лучше, чем если бы я продолжал обманывать тебя. Всё. Я собираю вещи. Прошу, не устраивай сцен.
Он ушёл, Каролина в тот же вечер повесилась. С Эльвирой отношения тоже не сложились. Вскоре он понял, что и её тоже больше не любит.
Но кто там за спиной? Горло внезапно сдавливает. Он пытается освободиться, но только напрасно… Давит всё сильней, в глазах темнеет, мозг, лишённый кислорода, отключается. Ну вот и всё. На столе лист с так и не дописанной статьёй…
Вскоре все узнают, что ещё один из них мёртв. Рядом с телом находят белый шёлковый шарф, которым и был задушен мужчина. Шарф Амелии Миллер.
***
Доказательств, подтверждающих, что Джастис — мистер Гилсон, у Анджелы, конечно, нет. А если бы она сумела их добыть? Что ей с ними делать? Да, Чарльз Саймон мог бы ей помочь. Она бы как-нибудь спровоцировала Гилсона, он бы попытался убить, а Саймон помешал бы ему. Ей хватило бы смелости исполнить такой план. Вот только Анджела хочет остановить мистера Джастиса, а не убить его.
«Даже Чарльз Саймон вряд ли принял бы мои доводы всерьёз. Чего же ждать от остальных? Конечно, — мыслит она, — мистера Джастиса, будь он Лоуренс Гилсон или кто-то другой, нужно остановить. Нельзя позволить, чтобы он и дальше убивал людей, пусть даже и преступников. Бедная Амелия! Она была такая молодая и красивая, и вот её уже нет в живых. А Мередит Макадам? Он, конечно, был неправ; не надо было давить на дочь. Никого нельзя сделать счастливым против его воли. Но ведь всё-таки Мередит Макадам хотел как лучше, желал ей добра. Джордж Стивен мне само́й противен. Надо же: соблазнить девушку и, когда она забеременела, бросить. А ведь наверняка обещал жениться. И Эдгар Фейбер наверняка был жесток с женой. Но убивать их за это… И всё же я понимаю мистера Джастиса и не могу желать ему зла. Понимаю, почему он решил нас убить. Я чувствую: это Лоуренс Гилсон. Только у меня нет доказательств, одни лишь догадки и ощущения. А если бы я и сумела добыть доказательства, что тогда? Рассказала бы всем? Да Чарльз Саймон ведь сразу застрелит его. Я в этом полностью уверена. Почему? Во-первых, из-за истории с туземцами. Если он так поступил с людьми, которые не хотели ему ничего плохого, то представляю, что он способен сделать человеку, который собирался убить его. Во-вторых, Чарльз Саймон сам сказал: „Опасен буду я, когда доберусь до него“. Да и остальные, если верить пластинке, добротой не отличаются. Разоблачить его — значит обречь на верную смерть. И устроить ему ловушку, спровоцировав его, заявив, к примеру: „Готова поспорить, мистер Гилсон, что эта тайна вам не по зубам. Хоть вы и детектив, а я разгадаю, кто из нас мистер Джастис, скорее. Я разоблачу убийцу“, вообще-то, подло. Но ведь он-то нам ловушку устроил; он не стесняется действовать обманом. Нет, всё равно такие методы мне совсем не по душе. Конечно, спасать оставшихся нужно, тем более что насчёт меня и Артура он ошибается, и всё-таки… Всё-таки я не могу решить, что ради восьми жизней одной можно пожертвовать. Разве жестокий поступок Эванджелины Далтон, которая выгнала беременную горничную, не вызывает во мне гнева? И разве мне вчера не захотелось швырнуть в голову этого Чарльза Саймона чем-то тяжёлым? Разве он не противен мне? Я не знаю, как поступить».