Окна во двор

– Боюсь, не получится, – сказал я уже тверже.

– Они будут против?

– Ну… Я ведь их не предупредил заранее, это будет неуместно.

Лорди, явно приглядываясь к окнам нашей квартиры, вдруг спросила:

– А это твоя комната? – она указала пальцем на приоткрытую раму.

Врать не имело смысла: понятно, что бардак из одежды, канцелярских принадлежностей и футбольного мяча (спасибо Ване) на подоконнике принадлежал именно мне.

– Да, – выдохнул я.

– Вылезаешь через окно?

– Ага, – неохотно признался я, понимая, к чему она клонит.

– Так полезли! – заговорщицки прошептала Лорди в самое ухо. – Будем тихими как мышки, и родители ничего не узнают!

Не дожидаясь моего согласия, она побежала к окнам нашей квартиры, а мне оставалось только вяло проследовать за ней. Нагнав ее на полпути, я спросил:

– А зачем нам туда? У меня там ничего интересного нет…

Лорди остановилась, внимательно посмотрела на меня и воскликнула:

– Я поняла, в чем дело!

Прозвучало так уверенно, что я испугался: она что, действительно обо всем догадалась? Я чем-то выдал себя? Но Лорди сказала другое:

– Ты стесняешься, что вы небогато живете? Не переживай, это не имеет для меня никакого значения. – И она дотронулась до моего плеча, как бы в знак поддержки.

«Ах, если бы дело действительно было в этом», – мучительно подумал я.

Делать было нечего, мы уже стояли под окнами моей комнаты, и у меня не получалось придумать ни одного повода, который мог бы заставить Лорди развернуться и уйти. Конечно, можно было бы нахамить ей, мол, это вообще не твой дом, проваливай отсюда, но я дорожил нашими отношениями, они были мне необходимы.

Поэтому я, подняв руки как будто против собственной воли (все мое тело противилось этому движению), отодвинул приоткрытые рамы окна, освобождая нам путь в комнату. Единственный стереотип о Канаде, которому я нашел подтверждение, – дотошная законопослушность местных, поэтому здесь мне и в голову не приходило запирать окно перед уходом, оно было открытым всегда. Удобно, когда хочешь незаметно прошмыгнуть домой, минуя встречу с родителями (особенно если накурился), но сейчас, перед Лорди, это играло со мной злую шутку.

Я запрыгнул домой первым, затем, протянув руку, помог Лорди вскарабкаться наверх. Оказавшись в комнате, я бегло начал оглядывать окружающий хаос: книжные полки, письменный стол, наспех заправленная кровать, куча одежды на подоконнике и стульях – нет ли здесь чего-то, что может выдать нас, что может разоблачить странность моей семьи, выставить меня инаковым? Поверхностный осмотр несколько успокоил: комната выглядела обычной.

Лорди тоже оглядывалась, но больше для виду. Сев на мою кровать, она сказала:

– Иди сюда.

– Зачем?

Мы разговаривали шепотом, поддерживая иллюзию, что дома кто-то есть.

– Ну иди! – кокетливо настаивала она.

Я подумал: ну да, секс. Все, похоже, идет к этому. Я понял, что придется поддаваться, иначе от скуки Лорди начнет бродить по комнате, заглядывать в гардеробную и пытаться выйти в коридор.

Я, словно деревянный, сел рядом с ней, прямой и напряженный. Приняв мое напряжение за волнение, Лорди положила ладонь на мою коленку и погладила.

– Не бойся, – шепнула она.

Я отвернулся, чтобы скрыть усмешку, и этот жест Лорди тоже восприняла по-своему, хихикнув:

– Первый раз?

– Да. – Хоть тут не соврал: с девушкой и правда первый.

– Не волнуйся, я буду подсказывать.

Она мягко развернула мое лицо к себе и поцеловала в губы – сначала мокро и настойчиво, это еще можно было терпеть, пока я не почувствовал язык, пытающийся пролезть между моими зубами. Я сжал их плотнее, чтобы сойти за дурачка. Понадеялся, что она решит, будто я совсем олух, и прервет поцелуй, но она, на секунду отстранившись, просто улыбнулась мне.

– Приоткрой рот, будет приятней.

Я уже знал, что это ловушка. Будет тошнотно, только и всего. Но приоткрыл – куда деваться. Со мной раньше уже такое случалось – с Глебом, с Яриком, даже с Артуром. Когда чувствуешь, что тебя вот-вот вырвет от отвращения, можно начать целовать шею – это не так противно, как губы, поэтому тошнота начинает спадать, а партнеру кажется, что ты в порядке, что ты нормальный, просто переходишь к следующему этапу.

Я проделал этот трюк с Лорди: она выдохнула, когда мои губы коснулись ее шеи, а правая рука, которой она обхватила мои плечи, впилась длиннющими ногтями в кожу – через рубашку, но все равно больно.

Я и не заметил, как мы оказались голыми, меня будто вырубало время от времени, я открываю глаза, и – ого! – на мне нет одежды, а потом снова – я открываю глаза, а она тянет мою ладонь к своей груди. Она направляла меня: где трогать, как, с какой силой, – думая, что я не понимаю всего этого, но я понимал, просто не хотел. Ничего не хотел.

Когда я оказался сверху, а она раздвинула подо мной ноги, в голове осталась только одна мысль: как я умудрился в это вляпаться?

Теперь, с ней, я мог понять все грани несовершенства человеческого тела – и мужского, и женского. Они отталкивали меня по-разному.

Мужчины были противны настолько же, насколько бывал противен себе я сам. Свое – оно, мне кажется, всегда роднее и понятней, поэтому чужое мужское тело, так сильно похожее на мое собственное, у меня получалось выносить лучше – оно было предсказуемым. Тем не менее я без труда мог объяснить его убогость: одно слово – член. Он выглядит смешно, когда расслаблен, но превращается в пугающий штырь, нанизывающий на себя человеческие тела, ломающий внутренний мир организма. Мужскому телу присуща отвратительность насилия.

Теперь, в одной постели с Лорди, я получил шанс узнать женское тело – мокрое и склизкое. Что могло быть хуже? Разве что сперма.

Я ненавидел слизняков, мокриц, жаб и любых существ, чья жизнедеятельность включала в себя влагу и слизь. На уроке биологии говорили, что отвращение дано человеку как защитный инстинкт, человеку несвойственно любить слизь, но по какой-то непонятной причине секс между людьми сопряжен со всякого рода вытекающей гадостью.

И вот я в Лорди, там склизко и мокро, я думаю только о том, как пойду в душ и проведу там не меньше часа, отмываясь от сегодняшнего дня, а она стонет подо мной и шепчет: «Только не кончай в меня», потому что у нас не было презервативов, а я хочу сказать: «Не волнуйся, единственное выделение, на которое я сейчас способен, – это рвота», но не говорю, потому что все еще стараюсь быть вежливым и добродушным.

Я чувствовал, как ее ногти вонзаются в мою спину, она зажмурила глаза и каким-то странным, не своим голосом требовательно заговорила всякие мерзости: глубже, сильнее, быстрее… Удивительно: из всего, что происходило, именно эти мелочи послужили виной тому, что случилось дальше: по моему горлу пробежала судорога, которую я безошибочно определил как рвотный позыв и, прервав наш контакт, отпрянул от Лорди как можно дальше.

Я сел на край кровати, меня не стошнило, но тело трясло мелкой дрожью – так сильно, что невооруженным глазом можно было заметить, как меня колотит. Зубы стучали – тоже громко, у меня не получалось это скрыть. Сердце – как на грани приступа.

– Ты в порядке? – Лорди мягко коснулась моей спины.

– Не знаю, – честно ответил я дрожащими губами.

– Ты такой чувствительный. Наверное, переволновался. – Она обняла меня за плечи. – Все в порядке.

Я подумал: она идеальна. Она не критикует, не смеется над неудачей, не дает почувствовать себя неловко. Она могла бы быть прекрасной девушкой для какого-нибудь нормального парня. Не для меня. Ее прикосновения были мне противны.

Я посмотрел ей в глаза и понял, что пора начать разговор, ради которого я все это и затеял. Слишком много пришлось перетерпеть – я заслуживал вознаграждения. К тому же теперь иначе просто нельзя, я доведен до предела, мне нужна была доза.

За неделю нашего общения я сотни раз прокручивал в голове варианты фраз, с которых можно было бы начать такой диалог.