Страница 28 из 66
На рынке евреев разделили — мужчины в одну сторону, женщины и дети в другую. Провели отбор мужчин возрастом от 18 до 45, в особенности искали квалифицированных рабочих, возможно отобрали и некоторых женщин. Отобранных погнали из гетто на железнодорожную станцию Пулавы для отправки в рабочие лагеря Люблина. Они были так ослаблены, что многие не смогли справиться с пятикилометровым маршем до станции. Свидетели оценивали, что для работ отобрали от 500 до 1 000 евреев, но около сотни упавших от истощения расстреляли по пути.375
Пока пригодных для работ евреев выводили из города, оставшихся — от 800 до 1 000 женщин и детей, а так же большое количество стариков — повели к месту казни в лесу за чертой города. Для расстрельных команд людей предоставляли первый взвод Питерса и часть жандармерии Мессмана. Сначала в лес отвели мужчин, положили лицом вниз и застрелили. За ними последовали женщины и дети.376 Один полицейский беседовал с главой еврейского совета — немецким евреем из Мюнхена — пока того тоже не увели.377 Когда полицейские из эскорта рабочих евреев вернулись на рынок, то обнаружили его пустым, однако могли слышать доносившиеся из леса выстрелы. Их отправили ещё один раз обыскать гетто, после чего позволили разойтись и отдохнуть. К тому времени уже наступил вечер, некоторые нашли приятный фермерский домик и играли в нём в карты.378
Двадцать пять лет спустя Вольфганг Хоффман утверждал, что не помнит ровным счётом ничего об акции в Конськоволе, в которой полицейские под его командованием убили за один день от 1 100 до 1 600 евреев. Его амнезия может иметь в своей основе не только юридические причины, но и проблемы со здоровьем, испытываемые им во время назначения в Пулавы. В то время Хоффман винил в своей болезни вакцину от дизентерии, сделанную в конце августа. В 1960-х он подумал, что более удобным будет отслеживать своё заболевание до психологического стресса, полученного во время резни в Юзефуве.379 Какой бы ни была причина, Хоффман начал страдать от диареи и болях в животе в сентябре и октябре 1942 г. По своим собственным показаниям его состояния — вегетативный колит [vegetative colitis] — сильно усугублялось тряской при поездках, особенно на велосипеде или машине, так что он в то время редко лично руководил деятельностью своей роты. Тем не менее. из-за «солдатского энтузиазма» и желания поправиться, он до конца октября отказывался сообщать о своей болезни. В военный госпиталь он пришёл только 2 ноября по приказу доктора.
Люди Хоффмана единогласно озвучивают другую версию. По их наблюдениям, его «предполагаемые» приступы боли в животе, приковывающие его к безопасности постели, слишком удачно совпадали с не привлекательными или опасными операциями роты. Было обычным дело для них предсказать, услышав ночью о предстоящем, что командир роты к утру решит остаться в постели.
Из-за двух усугубляющих факторов поведение Хоффмана терзало его людей особенно сильно. Во-первых, тот был всегда строгим и недоступным — типичным «штабным офицером», любившим свои белый воротник и перчатки, носившим инсигнии СС на униформе и требовавшим значительного почтения. Его явная робость перед лицом действия выглядела вершиной лицемерия, и его окрестили «Пимпф» — названием для членов гитлерюгенда, возрастом от десяти до четырнадцати лет, по смыслу — «бойскауты Гитлера».
Во-вторых, Хоффман стремился компенсировать отсутствие своей мобильности усиленным надсмотром за своими подчинёнными. Он пытался действовать не только как командир роты, но и как командир взвода, а приказы настойчиво раздавал из постели. Перед каждыми патрулём или операцией, унтер-офицеры рапортовали в спальню Хоффмана лично ему. Третий взвод, расположенный в Пулавы, был без лейтенанта и руководился старшим сержантом Джастменом*. Он в особенности не имел права распоряжаться людьми без личного на то одобрения от Хоффмана. Джастмен и другие сержанты чувствовали, будто их понизили до звания капралов.380
С 2 по 25 ноября Хоффман был госпитализирован в Пулавы, а затем в отпуске по состоянию здоровья381 находился в Германии. После нового года всего на месяц вернулся руководить ротой, перед тем как снова вернуться на лечение в Германию, во время которого и узнал, что Трапп освободил его от должности командира роты.
Отношения между Траппом и Хоффманом стали портиться ещё в январе, когда командующий батальоном приказал всем офицерам, унтер-офицерам и рядовым подписать специальную декларацию, по которой солдат обязывался не воровать, грабить или отбирать вещи без оплаты. Хоффман написал Траппу разъярённое письмо, в котором открыто отказывался выполнять подобный указ, потому как тот глубоко нарушал «его честь».382 Трапп так же прослышал о нелестных отзывах о деятельности Хоффмана в Пулавы от его временной замены — старшего лейтенанта Мессмена, командира моторизированной роты Жандармерии, участвовавшей в резне в Коньсковоле. 23 февраля 1943 года проконсультировавшись со старшим сержантом третьей роты Карлсеном*, подтвердившим паттерн заболевания Хоффмана, Трапп отправил запрос об освобождении Хоффмана с поста командующего ротой. Основанием служили его рапорты о болезни перед каждой важной операцией, и этот «недостаток чувства долга» плохо сказывался на морали людей.383
Гордый, чувствительный Хоффман энергично и горячо ответил на своё отстранение, снова утверждая, что его «честь офицера и солдата были глубоко задеты», после чего обвинил Траппа в действии из личных мотивов.384 Трапп во всех подробностях объяснился и был оправдан. Командир Полиции Порядка округа Люблина заключил, что поведение Хоффмана не было «ни в коем случае удовлетворительно»; если он действительно был болен, то действовал безответственно, игнорируя касающиеся такой ситуации регуляции; и ему должна быть предоставлена возможность проявить себя в командовании другим отрядом.385
Осенью 1943 года Хоффмана действительно перевели в полицейский батальон с фронтовым опытом в Советском Союзе, где он получил железный крест второго класса. Позже ему дали в командование белорусский вспомогательный батальон под Минском, а затем батальон кавказских «добровольцев». Закончил войну старшим офицером штаба командующего генерала полиции в Познани.386 Говоря иначе, из его поведения после осени 1942-го сложно подумать, что Хоффман был трусом, как подозревали его люди и Трапп. Он был болен. Нельзя установить, вызвана ли его болезнь кровавой деятельностью Полицейского Резервного Батальона 101, но у него были симптомы психологически вызванного «раздражённого кишечника» или «адаптивного колита» и, конечно же, обязанности Хоффмана ухудшали его состояние. Более того, ясно видно, что вместо того, чтобы использовать заболевание как оправдание для получения другого назначения вместо убийства евреев, Хоффман всеми силами старался скрыть своё заболевание от начальства и избегал госпитализации. Если массовые убийства давали Хоффману боли в животе, то можно считать фактом, что он испытывал глубокий стыд, но изо всех сил старался его превозмочь.
Глава 14
«Охота на евреев»
К середине ноября 1942 года, после массовых убийств в Юзефуве, Ломазы, Серокомле, Коньсковоле и в других местах, ликвидаций гетто Мендзыжеца, Лукува, Парчева, Радзиня и Коцка, члены Полицейского Резервного Батальона 101 приняли прямое участие в казне как минимум 6 500 польских евреев и депортации по консервативным оценкам от 42 000 в газовые камеры Треблинки. Но их роль в кампании по массовому убийству всё ещё не была завершена. Отчистив города и гетто северного округа Люблина, батальон получил приказ отслеживать и систематически уничтожать всех, кто спрятался и избежал предыдущих облав. Если коротко — они были ответственны за окончательное превращение округа в judenfrei.