Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 40 из 45

Я схватила со стены старинное гниющее тонкое древко копья, и кинулась к Энгусу, но Хетт схватил меня за руку и, вырвав из рук, отбросил копье к стене под ноги Леонарду.

— Не глупи, он переломит тебя одним пальцем. Его регенерация практически мгновенная, и кровь кишит частицами. — Сквозь зубы прошептал Хетт, утягивая меня назад, но не сводя глаз с опасного врага. — С ним впятером не справиться.

Энгус неспеша высоко поднял струну и привязал ее к выступающей из стены арматуре в метре от земли, оставив безвольное тело Олава болтаться, лишь живые обезумевшие от сожаления глаза смотрели на меня с окровавленного лица, передавленного проволокой.

— Все кончено, Энгус. Рассвет с минуты на минуту. Останемся здесь, и через время солнце пощадит только ее и никого из нас! — Леонард резко поддел ногой валявшееся рядом древко, и оно взмыло вверх прямиком ему в ладонь. Он воткнул сухую деревяшку, разбившуюся на части, как щепку между стеной и острой тарелкой, поддев ее рычагом.

— Я дам тебе фору. — В маниакальном наслаждении заорал Энгус, глядя на меня. — Беги, если сможешь добраться до лестницы, я отпущу тебя!

Хетт оттолкнул меня назад, бросаясь наперерез Энгусу, и я ощутила, животный страх, и дернувись с пола в коридор, ломанулась к выходу.

Я услышала треск ломающихся костей лица Хетта, и стук от падения камней, разрываемых Жаном, когда он повис на ноге Энгуса. Бежала, боясь оглянуться на крик полный боли и знала: одна милисекунда задержки, и я умру.

Быстрее! Он сдержит слово. Он…

Но в один миг пришло осознание: он обманул, оставив, под лучами рассвета своих врагов и скрывшись в спасительной темноте с единственным источником пищи на много этажей вокруг. Я труп, так или иначе, но я еще не все… еще могу помочь и задержать его. Дать шанс остальным, их четверо. Мы сможем, он же просто пацан. Хоть и сильный, и бессмертный как скандинавское божество.

Стремглав бросилась к перилам, над тем местом, где внизу торчала раскуроченная решетка, заграждавшая путь в лабораторию. Железный прут, выбившийся из клетки, словно могильный перст указывал на меня. Я развернулась, столкнувшись нос к носу с холодной яростью в глазах на лице с порванной щекой, сраставшейся на глазах.

— Я солгал. — Процедил он, смакуя страх своей жертвы, вдыхая мое рваное от бега дыхание перед осознанием наступающей смерти.

— Ты предсказуем. — Я обхватила его руками, когда он вгрызся в мою ключицу, сжав горло тисками рук, впиваясь острыми пальцами в подбородок. Поставила ногу на витой элемент перил и, изо всех сил оттолкнувшись, перевалилась спиной через перила, крепко держа его тело в объятьях.

Резкая боль пронзила низ спины, парализовав руки и ноги. Прут вошел в кожу, прошивая органы, как зубочистка, пронзающая мясное канапе, соединив нас металлическим стержнем.

Энгус, казалось, не заметил, падения и боли, продолжая с неистовством пировать, и я какое-то время слышала хлюпающие звуки его челюстей у своего уха. Пока глаза не заволокло туманом, я смотрела в потолок, где был виден краешек перил, и испуганное лицо подбежавшего хромого Кармайкла, затем Хетта с огромной раной на голове, их лица смазались, и звуки отдалялись. Потолок как будто стал меньше, или я прикрыла глаза. Стало вдруг так холодно, и до ужаса хотелось снова к еще горячей дымовой трубе и теплого касания несмелых рук с ароматами вина и апельсинов.

Я обнимала что-то, уже не помню что. Но не могла никак разжать пальцы, боясь потерять что-то важное. Кого-то, не могла вспомнить кого. Имя все крутилось на задворках подсознания, уносившего меня в небытие, лишая картин прошедшей жизни, за которые я так безуспешно хваталась.

Глава 19. Паренталии

Сквозь полусомкнутые веки, я уловила солнечный свет и столько белого цвета, что от него ело опухшие от дыма глаза.

Мне не пришлось долго вспоминать произошедшее, в палате рядом со мной была моя мама. Которая, увидев, что я пришла в себя, принялась заполнять болезненный вакуум в моей голове своими беспокойными трелями.

Я всегда относила себя к тому типу людей, которым после пробуждения нужен еще час одиночества, чтобы додумать свои мысли, и любая компания лишь раздражает своей трескотней. Но у меня не было сил отбиваться, и я просто лежала, делая вид, что слушаю и отвечаю.

Я успокоила мать, ни слова не сказав, что ухожу с работы. Она свято была уверена, что мне производственную травму при пожаре на рабочем месте хорошо оплатят. И дадут неограниченный отпуск.

Не стала говорить ей, что, вообще, не собиралась выжить в том пожаре. И, выполнив свой материнский долг, успокоив больное за непутевую дочь сердце, она удалилась, чтобы найти врача.





Был разгар дня и солнце светило по зимнему, хоть была середина осени, и багряные одежды природы пятнами проступали через неплотные занавески. Первые заморозки напоминали, что мне еще нужно купить непромокаемую утепленную парку.

Умиротворение накрывало меня набивным одеялом. Я знала, что им удалось спастись, раз я оказалась здесь. Значит, мы скоро встретимся. Я буду ждать.

Я провела в больнице чуть меньше недели и сделала операцию, после которой с одной почкой, отправилась домой. Врачи хвалили меня, отмечая невероятный прогресс в выздоровлении благодаря позитивному настрою и выписали четко в срок, не задерживая.

Забраться на второй этаж по лестнице для меня теперь было приключением. Помог сосед, вышедший гулять с собакой. Но с этих пор я решила завязать с полезной привычкой и ездить на лифте.

Немного расстроившись отсутствию посетителей и сообщений, через интернет заказала себе новый телефон и сим-карту. Старый безвозвратно сгорел в пожаре, в этом у меня не было никаких сомнений.

На работе мне сообщили, что я обнаглевшая звезда, и если не хочу объяснять, где пропадала два рабочих дня до пожара, то могу явиться за расчетом. Поблагодарив и пожелав хорошего дня, я с удовольствием положила трубку.

Аппетит улучшился, а значит, я пошла на поправку, и скоро смогу твердо стоять на ногах. Вечером приехал мой новый телефон и зеленая парка-дождевик, обещавшая мне много теплых прогулок каждый день, пока не кончатся деньги, и мне не придется снова искать работу.

По странному стечению обстоятельств, приют для кошек, куда я отдала полученные от Аргия деньги, был закрыт. Но это значило и то, что всех пушистых им удалось пристроить, а долги выплатить.

На третий день после выписки, я сквозь сон услышала негромкий стук в дверь. Немного покосившись на пустое место, где раньше висело зеркало, разбитое мной, я посмотрела в глазок.

На лестнице стояли двое мужчин с букетом цветов.

— Кто там? — настороженно спросила я, заправляя край ночной рубашки в пижамные штаны.

— Друзья, надеюсь еще… — ответил знакомый голос Бенуа.

Я быстро отворила дверь и впустила их, кинувшись ему на грудь со скоростью раненой в почку черепахи. И потом только заметила, что позади Жана Олав стыдливо подпирает дверь, рассматривая мои босые ноги.

— Привет, — сказала я, обнимая его. — Шея у тебя уже совсем зажила.

— Эй, вообще-то, я был ранен гораздо серьезнее, мне оторвало два пальца! — Жан стянул перчатку и продемонстрировал кривую фалангу с кожей розоватого как ожог цвета и намечавшимся ногтем.

— Оу, бедняга, — скривилась я. — А это мне?

— Нее-е, это на похороны мы потом поедем. Конечно, тебе! Я знаю, где ваза. Мы тут два дня почти у тебя кантовались, пока продумывали, как подобраться к Энгусу. Тебе стоит завести раскладушку, возможно, даже парочку. — Он скинул туфли и пошел на кухню, оставив меня в прихожей один на один с неразговорчивым Олавом.

— Думала, зайдете раньше, — немного пожурила я за опоздание, хотя безумно рада была их видеть.

— Много было дел. А в больнице не было ночных часов посещений. — Сказал он, взглянув на меня, и, немного пожевав обветренную губу, добавил. — Сегодня паренталии и суд над Энгусом. Тебе нужно быть в качестве свидетеля.