Страница 33 из 99
Просыпаюсь злая. Просто вот… никогда еще такой злой не была. Во мне словно кислота вместо крови. Сначала пугаюсь, что простудилась, но потом понимаю: я просто не могу так больше. Выдохлась.
У меня нет повода идти к Чарли. Свидания он мне организовал, подарок отдал, слова прощания сказаны. Все – нет причины общаться, даже косвенной. Но мне просто нужно его видеть. Я должна. Это потребность, как дышать. Все равно, что он подумает, что потом подумаю я. Кожа горит огнем, покалывая искрами ожидания, а суставы ноют от того, что до сих пор не иду в нужном направлении.
Пойду к соседу и выскажу все, что думаю, а потом вытрясу остатки души. Ибо нельзя спасти девушку, а потом сбежать в закат. Даже дьявол так бы не поступил. Он обязательно соблазнил бы несчастную. Чарли говорил, что отказался оставаться в аду, но сейчас мне начинает казаться, что Осборна оттуда выгнали за профнепригодность.
Марширую в душ, а потом выгребаю из шкафа плюшевую пижаму шоколадного цвета, ту самую, в которой заявилась в соседский дом во время вечеринки когда-то. Мне еще тогда стоило врезать Осборну.
Застегиваю длинный замок от низа живота до самого горла, набрасываю капюшон с медвежьими ушками.
Выгляжу безвредной.
Отлично.
Спускаюсь с боевым настроем, и меня огорошивает крик:
– Сюрприз!!!
От неожиданности соскальзываю с последней ступеньки, больно ударяясь пятками. Ох ты, долбанные единороги! Сегодня же День Святого Валентина! У нас семейный сбор по этому поводу, по традиции.
Итон держит свой ноут, с экрана которого мне машут улыбающиеся родители. У папы крем от солнца на носу и лбу.
– Всем влюбленным в жизнь поднять руки! – восклицает мама, и приходится нехотя вскинуть пятерню.
– Джоанна тебе новый торт купила, – тихо говорит дядя Эндрю, и папа, у которого обострен слух, бормочет: «Джоанна? Кто такая Джоанна?» Но ему никто не отвечает.
Итон вручает мне открытку «Лучшей сестре в мире». Мэнди дарит сережки и просит сразу надеть: одна сережка – обычная жемчужина, а от второй вверх тянется серебряная «веточка» сакуры, обхватывая ушную раковину, с зажимом наверху. Даже на день рождения подруга так не расщедрилась.
– Офигенно, – хвалит Итон, пытаясь угодить Аманде.
Мы все обнимаемся, радуемся, а я все ближе подбираюсь к кухне, чтобы взять торт. Отличное прикрытие для похода к Чарли: я обещала ему торт! В эту секунду Джоанна кажется мне лучшим человеком на земле за то, что не поленилась с утра съездить в супермаркет и вернула мне надежду.
Утаскиваю со стола сиреневый контейнер с большим шоколадным кексом и плыву на выход, оставляя сережки на столике у двери.
– Я скоро вернусь, – беззаботно объявляю.
– А куда это ты? – подозревает недоброе дядя Эндрю.
Аманда соображает быстрее. Она становится передо мной и радостно объявляет:
– А давайте приготовим что-нибудь вкусное! Воскресенье все-таки, да еще праздник.
Итон в восторге, готовый помочь Мэнди, а дядя сливается в неизвестность вместе с Джоанной, которую мы, судя по всему, задолбали за неделю. Молодец, дядя Эндрю, отхватил себе ого-го какую девушку! Лишь бы она не сбежала от нас.
Проскальзываю во двор, как человек-невидимка, и вдыхаю сладкий аромат скорой весны. Ярко сияет солнце, но в моей картине мира не достает куска по имени Чарли, и серое пятно бросает неровную тень на вересковые холмы.
Дорога до крыльца Осборна кажется бесконечной, я словно ступаю сквозь густой сироп.
«Чарли, нам нужно поговорить…»
«Я тебя ненавижу…»
«Видеть тебя не могу!»
«Почему ты сбежал, как трус?!»
Нет, нужно что-то нейтральное для начала. Но слова не складываются в предложения, идей ноль – до того сердце прыгает в груди.
Аманда не раз подходила знакомиться к понравившемуся парню. Ка-а-ак?! Это же страшно до темноты в глазах.
Кусаю верхнюю губу до боли и нажимаю на дверной звонок.
Окажись дома, Чарли.
Нет, лучше не надо.
Мамочки.
Меня мутит от волнения, ладони потеют. Никто не открывает, а я продолжаю звонить, палец словно приклеился к кнопке.
Закрываю глаза и сдаюсь. Не буду позориться. Не хочет меня больше видеть – скатертью дорога. Может, так даже лучше. Да, точно лучше, потому что мы с Чарли – рецепт катастрофы. Мы друг друга в гроб загоним до лета такими темпами.
Досчитаю до трех и уйду.
Раз.
Два.
Три.
Да что же это такое!!!
В отчаянном надрыве делаю шаг назад. Вокруг красиво и светло, а я утопаю в горьком разочаровании, словно жизнь рухнула только что.
За спиной щелкает замок, и я спотыкаюсь на ровном месте. Оборачиваюсь, и… Чарли, сонный, только из душа, тяжело дышит. Видно, бежал по лестнице, чтобы открыть. Я честно хочу посмотреть ему в глаза, поздороваться, но под расстегнутой черно-серой кофтой на Чарли нет майки, и взгляд упирается в обнаженный торс, на который с влажной челки падает капля воды, стекая вместе с моим самообладанием…
Умру сейчас.
Низко сидящие спортивные штаны бессовестно подчеркивают рельеф пресса и V-образный контур косых мышц, напоминающий, кто здесь победитель.
В кино я видела мужчин куда красивее, но ни один никогда не казался мне совершенством, как Чарли сейчас.
Поднимаю голову и встречаю знакомый пытливый взгляд. Никто не начинает разговор и не разбавляет атмосферу шуткой. Мы общаемся дыханием, молчанием.
Чарли считывает меня мгновенно, и намек на приветствие стирается с его губ порывом теплого ветра. От грохота моего сердца на острове начнется землетрясение, не иначе. Торт начинает крениться, вот-вот соскользнет с ладони, а я не могу пошевелиться.
Сосед подходит вплотную, обнимая меня одной рукой за талию, а второй перехватывая контейнер, чтобы оставить на пороге, даже не заглянув внутрь.
Между нами нет ни пространства, ни времени; ничего не остается, кроме первобытного порыва. Не в смысле дикого, а того, с чего все начинается. Рождение вселенной, необратимый процесс. И я растворяюсь в нем, глядя, как взрываются звезды в расширенных зрачках Чарли.
Он крепче перехватывает меня за талию и легко отрывает от земли, осторожно, бережно, словно я хрустальная. Так меня Чарли и вносит в дом: без единого слова, не разрывая взгляда – и захлопывает дверь ногой.
Он несет меня через гостиную, опускает на пол рядом с широким столом у стеклянной двери в сад, и смотрит. Ждет от меня первого слова.
В горле пересохло, и я так нервничаю, что не могу заговорить. Разучилась за последнюю минуту. Поэтому показываю на языке жестов: «Привет».
«Привет», – отвечает Осборн, и я замечаю небольшой синяк вдоль левой скулы. Вчера не обратила внимания… Когда он только успел подраться?
А Чарли заглядывает прямо в душу, но не подходит ближе.
«Зачем ты пришла?» – спрашивает, хотя знает ответ, и под проницательным взглядом не получается врать.
«Ты мне нужен, Чарли. Пожалуйста, не отталкивай меня», – говорю, не имея смелости произнести вслух. Руки дрожат, и я не уверена, понял ли Осборн мою дерганую жестикуляцию.
Но он понял. Чарли едва заметно, недоверчиво усмехается и с силой сжимает челюсти, словно пытается удержать легкомысленный, безрассудный ответ.
Мир сужается в яркое пламя свечи, и все, что я вижу – это лицо Чарли в отблеске тепла. Его невероятные, покорившие меня глаза, в которых легко заблудиться среди галактик; приоткрытые на выдохе широкие яркие губы, которые хочется целовать. Почти незаметную россыпь родинок на бледной щеке рядом с мочкой...
Мне дышать нечем, хочу дышать им, пока не задохнусь. Легкие горят от потребности в чужом кислороде, но Чарли не приближается ко мне. Тогда я подхожу сама, разминая холодные пальцы рук, и шепчу:
– Я должна тебе поцелуй, помнишь? И ты был прав тогда, я не умею, совсем. Но ты потерпи, ради науки…
Чарли тяжело сглатывает и облизывает нижнюю губу.
– У тебя тормозов нет. Ты знала об этом? – Его хриплый голос срывается, когда я кладу ладони на его теплую, твердую грудь, ощущая бешеное биение сердца. Оно живое, рвется ко мне, и я тянусь навстречу. Скольжу ладонями по ребрам и завожу за спину. Приподнимаюсь на цыпочки и робко касаюсь губами шрама над ключицей, который не дает мне покоя.