Страница 32 из 99
За эти дни я создал пять вариантов логотипа для игры Рианны. Отрисовал трех персонажей…
Сердце гулко трепыхается от теплого осознания: что бы я там себе ни решил, одна вещь нас с соседкой связывает до сих пор. Игра. Нас связывает игра с рабочим названием «Жизнь». Та самая, на которую я вдохновил.
И… черт, если бы мне не было так паршиво сейчас, то я оценил бы иронию обстоятельств, которые настойчиво выкладывают слово из крошек: «Шанс». Большими буквами, рубленым шрифтом логотипа, чтобы я наконец увидел.
Но я ложусь на кровать и закрываю глаза. У меня уже был шанс с Рианной, и я его упустил. И правильно сделал.
Не уверен, что после сегодняшнего шока соседка вообще ко мне хоть раз подойдет по доброй воле. Я напугал ее даже сильнее, чем Хант. Она смотрела на меня, как на чудовище, дышать не могла.
Сегодня я провалил игру в эволюцию. «Вы деградируете со скоростью высыхания лака. Ноль осборнов из ста».
Какая девушка в здравом уме после такого рискнет впустить человека в свою жизнь?
И (!!!) каким эгоистом надо быть, чтобы все равно на что-то надеяться?
Пересохшие губы дрожат, и слезы капают на них, соленые и теплые. Сбрасываю верхнюю одежду и слышу обеспокоенный голос дяди Эндрю:
– Ого! Ты так рано! Семь часов всего.
Захожу на кухню, прижимая к себе коробку – и вижу картину маслом. Дядя и Итон хомячат мой торт. Вернее, торт Осборна.
Наверное, у меня слишком несчастное лицо, потому что брат начинает оправдываться:
– Да ладно, Ри, не расстраивайся. Он все равно весь торт не съел бы. Тут еще осталось.
Да, крошки, из которых я могу выложить слово «Тлен».
– Мэнди у нас? – хриплю.
– Спит. Я каждые пять минут проверяю, – смущенно отвечает Итон и начинает кашлять, подавившись.
– Жуй спокойно. Раз уж слопал чужое, то хоть насладись. – Подхожу и стучу ему по спине.
– А я и наслаждался, пока ты не пришла… Кстати, как свидание? – спрашивает он, подтягивая сползающие джинсы.
– Незабываемо, – бормочу и тянусь к бутылке с водой.
Разглядываю кухню с минуту, забыв, зачем живу и кто я вообще, и понимаю, что дяди нет, а вместо него стоит Джоанна.
– Ри, ты так рано вернулась! Как свидание?
Еще одна.
– Феерично.
– Оу! Подарок! – она восхищенно рассматривает коробку. – Это Майки тебе подарил? Красивый мальчик, я его двоюродную сестру хорошо знаю. Та еще стерва.
– Значит, у них семейное…
– В смысле?
– Да ничего, просто устала, – отмахиваюсь, и Джоанна, чувствуя мое дурное настроение, не лезет в душу. Они с Итоном уходят, оставляя меня одну. Чтобы отвлечься, спрашиваю у гугла: чем отличилась сегодняшняя дата в истории.
Войны, битвы, придворные интриги. Что-то делят, что-то не поделят... Маркиза де Сада посадили в тюрьму, чертового садиста. Молодцы какие, а я вот струсила заявить на Стивена.
Достаю тарелки из посудомойки и все еще не понимаю, что случилось. Чарли помог мне вляпаться в опасность, спас, а потом бросил. То есть, не бросил, конечно, мы ведь и не встречались. Но ощущение пустоты внутри такое, что не могу вдохнуть, чтобы снова слезы не полились.
Если Чарли хотел показать мне взрослую жизнь, то выбрал не те картинки. Нельзя вот так взять – и бросить того, кого ты приручил. Это негуманно.
– Боже, как мне плохо, – раздается тягучий голос Аманды; она ползет, как гусеница, наливает себе воды в пивной бокал, осушает до дна и наливает снова. Потеря жидкости после рыданий нас с ней сегодня объединяет как никогда.
– Как свидание? – спрашивает она, а у меня уже аллергия на этот вопрос, даже шея чешется. – Деньги договорились поделить?
– Нет. Я не стала спрашивать. Майкл – гермафродит, представляешь?
Аманда прыскает водой и ошарашенно смотрит на меня.
– Ты серьезно?!
– Нет, но козел он тот еще.
Я не делюсь подозрениями, что Майкл – гей. Слишком многих девчонок разочарует это открытие. Зачем он вообще скрывает? Из-за отца, наверное… Сержант Салливан хоть и толерантный, но на деле консервативный и требовательный. Вряд ли Майкл рассказал дома о своих предпочтениях. Скорее всего, боится разочаровать, тем более он единственный ребенок у отца-одиночки.
Горько усмехаюсь, качая головой. Как многого мы, оказывается, боимся.
Мэнди настороженно смотрит на меня, сверля лучистыми глазами, и уточняет:
– Точно все хорошо прошло?
– Да, но о деньгах можно забыть. Тема закрыта, и чат тоже. В понедельник утром отправлю заявку на грант, под игру. Дело сделано.
Не собираюсь рассказывать подруге про Ханта. Она и так себя везде виноватой чувствует, а тогда просто уйдет в астрал. В понедельник в колледже мягко предупрежу, что Стивен нарисовался на горизонте и стоит избегать тех клубов, где он обычно зависает. Но в подробности не буду вдаваться. Почему? Да черт его знает. Как там сказала Аманда: боюсь увидеть свое отражение в ее глазах. Не хочу думать, что из-за собственной недальновидности вернула Стивена в нашу жизнь.
– Ого, а это от кого? – спрашивает Мэнди, глядя на коробку, и, недолго думая, распускает ленту и заглядывает внутрь, я даже крякнуть не успеваю. Подруга таращится на пистолет, как на чудо, и тяжело сглатывает. – А-а… это что? Он настоящий?
Если нет, то Стивен тупо облажался.
– Самый настоящий, – подтверждаю, искусственно улыбаясь.
– Подожди, не говори, дай угадаю. Это от Осборна, да?
– От кого же еще.
Аманда закрывает коробку и опускается на стул в прострации.
– Такое чувство, что он не от мира сего.
– Он из Нью-Йорка, – напоминаю, и Мэнди соглашается: да, большой город в такой развращенности виноват.
– Ладно, Ри, я домой, – говорит она, но мне не хочется отпускать ее сегодня. Мало ли.
– Останься, утром поедешь, – прошу, и подруга, печальная и голодная, уступает. Мы начинаем готовить поздний ужин. Спагетти болоньез, с салатом из шпината и помидоров.
А в голове моей уже песня сложилась, и душа кричит под звуки тяжелого металла: «В смысле, ты больше не подойдешь ко мне, Чарли?! Кто так поступает?! Ты трус, самый настоящий трусливый предатель!»
Не могу отвлечься от навязчивой мысли и предлагаю Аманде поужинать в нашей «берлоге». Мы складываем еду на большой поднос и выходим из кухни в сад через заднюю дверь. В летнем домике зябко, и мы укрываемся одним пледом на двоих, поедая здоровую пищу и переваривая нездоровые мысли. Горит большая ароматическая свеча на полке, играет Ариана Гранде на телефоне, а мы как две потерянные души, не знаем, как жить дальше.
«Бог – это женщина», – рассеянно подпевает Мэнди Ариане, а я вообще больше ни в чем не уверена. Удел тех, кому не дают покоя вечные вопросы.
Но одно я знаю точно: Чарли мог убить человека – и не убил.
В полночь сижу на столе и гипнотизирую его окно, но там – шторы.
Проклятые шторы.
Слышу сиплые звуки и опускаю взгляд: Лобстер плетется по узкому закоулку, который разделяет наши дома, плюхается под окном Чарли и начинает выть.
Ну, супер…
Псина воет пять минут, десять. Сидеть уже просто невозможно, и я иду спать, сдвигая к краю Аманду, которая уснула прямо поверх одеяла.
Закрываю глаза, медитирую…
Лобстер воет.
Аманда спит, хоть бы что.
Срываюсь с кровати, не выдержав, подлетаю к окну, распахиваю и кричу:
– Лобстер, заткнись!
Прозвучало с мужским эхом почему-то…
Поднимаю глаза – и натыкаюсь на темный колючий взгляд Чарли. Мы с ним одновременно Лобстера оскорбили. Да так громко рявкнули, что тот умолк, будто радио выключили.
Смотрим друг на друга, и мне хочется перелететь через пропасть, которая нас разделяет, и вжаться в Чарли, слиться, чтобы перестать ощущать себя. Но я боюсь высоты, а крылья мне подрезали сегодня, и остается только молить молча: «Не уходи, Чарли».
Осборн резко закрывает окно, исчезая.
И так мне больно, будто по сердцу полоснули ножом. Возвращаюсь в кровать и тут же засыпаю от изнуряющих чувств.