Расскажи мне сказку на ночь, детка

Елена Дженкинз

Расскажи мне сказку на ночь, детка

ЧАСТЬ I. Глава 1

– Итон, включи мозги и перестань ныть! Вы с Мэнди несовместимы, как белое и круглое, забудь ее.

– Но, Ри! Она мне так нравится, я три дня собирался с духом, чтобы пригласить ее в кино на День Святого Валентина, а теперь оказывается, меня опередил этот придурок Тед.

– Шутишь? До Дня розовых единорогов еще дожить нужно! В любом случае, скажи Теду спасибо – сохранил тебе карманные деньги. И вообще, родители ведь уезжают на февраль, будешь сидеть дома после школы, как лабораторная крыса. Мэнди все равно не обломилось бы.

Итон замирает, не донеся сэндвич до рта, потом с негодованием швыряет его обратно на тарелку и поднимается из-за стола.

– Ненавижу быть подростком, – говорит он негодующе и уходит к себе, захватив рюкзак, увешанный значками пацифиста.

Бедолага. Кто ж виноват, что пубертат у него начался одновременно с разладом в отношениях родителей.

– Слово «ненавижу» запрещено в этом доме! – кричу ему вдогонку и начинаю убирать со стола. У меня самой на обед – жвачка, а Итону приготовила сэндвич с тунцом, как он любит. Брату тяжело дается вся эта семейная неразбериха, так пускай хоть омега-кислот дополучит, чтобы не отупеть под гнетом тестостерона.

Тринадцать лет – это жесть, особенно когда родители то разводятся, то нет. Определились бы, ей богу, и не мучали ребенка. Он и так страдает. Ему Мэнди отказала, а теперь еще и я напомнила, что целый месяц у нас будет жить дядя Эндрю, самый занудный в мире холостяк и домосед. Уж он-то проследит, чтобы Итон не бегал на тусовки и не водил друзей в дом.

Меня же дядя Эндрю боится и поэтому игнорирует, даже если я стою перед ним с накрененным стаканом кипятка в руке. Я серьезно, он как будто паук, а я – человек, который пытается подобрать его на газету: дядя застывает, притворяясь невидимкой, а при первой же возможности сбегает. Он социофоб и при этом помешан на женских сиськах. Короче, пубертат для него так и не закончился, и дядя Эндрю в моем обществе чувствует себя ущербным. А вот Итон ему – ровня.

Подхватываю мешковатую куртку брата и плетусь в прачечную. Забрасываю накопившуюся за неделю школьную форму в стиральную машину, вливаю побольше ванильного ароматизатора, а потом с минуту задумчиво слушаю, как шипит вода, заливая вещи. От бессмысленного созерцания меня отвлекают звуки извне, и я выглядываю в узкое вертикальное окно: у соседнего дома паркуется белая фура. Впереди нее уже стоит синий джип-пикап.

Да неужели? Кто-то наконец поселится в доме с призраками? Не то чтобы мне в жизни недоставало соседей для полного счастья, но мы живем в конце улицы, а замыкать цепь я не люблю. Не люблю и все! Я и так вечно крайняя по жизни.

– Ч-черт, – хлопаю соломенной крышкой корзины для белья, понимая, что придется купить шторы: проход между нашими домами – каких-то жалких пару метров, и без занавески теперь не обойтись. Не переношу жалюзи, потому что впечатление, будто сидишь в офисе, а не дома. А шторы хоть и притягивают пыль, но меньшее из зол, чтобы соблюсти приличия. Когда всю жизнь маешься на малонаселенном шотландском острове, то приличия и правила становятся второй кожей: здесь без этого не выжить. Замкнутое пространство, окруженное водой, не лучшее место для конфликтов и истерик. Даже мама с папой ссорятся только в доме, для внешнего мира сохраняя картинку идеальной жизни.

Три дня назад мне исполнилось восемнадцать. Я бы еще прошлым летом перебралась на материк, в университет, но ради Итона осталась на дополнительный год в местном колледже[1]: в семье творится полный бедлам. Надеюсь, летом я со спокойной душой сяду на паром – и прости прощай, родной Ламлаш! Главное, чтобы родители к тому времени определились с разводом.

Даже не верится, что в сентябре я уже буду в Абердине, в одиночестве, затерянная среди толпы на широких улицах суетливого города… М-м-м, я в предвкушении. Коллекционировать привычки людей – мой фетиш. А где лучший доступ к потоку незнакомцев, если не в большом городе? Так и вижу табличку, которую повешу на своей двери в университетском кампусе: «Антрополог Рианна О’Нил».

Барабан «стиралки» наконец начинает усердно крутиться, и вдруг из самых недр раздается громкий ритмичный стук, а потом до меня долетает крик Итона:

– Ри, ты не видела мой телефон?

Да чтоб тебя!

– Просила же: проверяй карманы, я забываю! – кричу в ответ, в панике обрубая питание у машины.

– Ри! Итон! Я дома! – раздается с первого этажа голос мамы.

Через минуту она меня находит.

– Обожаю, когда ты в хорошем настроении, милая, – поморщив нос, она брезгливо осматривает груду мокрой одежды в луже воды. – У нас новые соседи.

– Я видела.

– Сходишь через часик-другой к ним с пирогом, в морозилке последний остался.

– А клоунский парик мне не надеть?

– Можно и парик. Главное, пирогом им в лицо не запускай с порога.

– О’кей. А ты сама почему не хочешь?

– Потому что твой папа скоро вернется. Он меня уже вчера шлюхой называл. Спасибо, больше не надо.

– А что, соседская вежливость считается признаком падшей женщины?

– Естественно. Так что отдуваться за нашу семью будешь ты.

– Как всегда.

– Как всегда, – соглашается мама. – Не зря же тебе природой даны изворотливый ум и хищная хватка.

– О-о, спасибо, – растрогано прикладываю руку к сердцу и откапываю телефон Итона в бесформенной массе мокрой одежды. – Ты на кухню идешь? Засунь его в кус-кус или в рис, что найдешь.

– Без проблем, – спокойно отвечает она. «Бонусом» их с папой размолвки стало то, что мама вечно как выжатый лимон: уставшая и… никакая.

Перезапускаю «стиралку» и иду к себе, чтобы переодеть намокшие джинсы и топ. Но, прежде чем распотрошить гардеробную, не удержавшись, смотрю в окно: напротив непривычно сияет светом окно, такое же широкое, как и мое, и тоже без занавески. Раньше оно всегда было закрыто черными шторами.

Естественно, я начинаю пялиться.

Большая кровать, рядом столик. Грузчик заносит коробки, их немного. Строго одетый мужчина подходит к кровати, садится, устало потирает глаза – и смотрит прямо на меня, будто чувствует, что я за ним наблюдаю. Сердце трепыхается от неожиданности. Но я не теряю лицо и улыбаюсь соседу, а потом смущенно начинаю рыться в несуществующих папках на столе, подпирающем широкий подоконник. Мол, я не шпионка, а делом занята.

Когда снова бегло осматриваю чужую спальню, там уже никого нет.

Завтра же выберу шторы.

Два часа спустя стою на пороге соседского дома и звоню в дверь. Долго стою: никто не открывает. Оно и понятно, люди раскладывают вещи. Завтра понедельник, может, им на работу... Но я настырная и звоню снова, чтобы второй раз не возвращаться сюда с черничным пирогом, нагруженным на плоскую бумажную тарелку. Не потому, что мне лень, а потому, что Итон с папой съедят пирог. Они любят кислое.

Вспоминаю серьезное лицо соседа. Он выглядит младше моего отца. Лет сорок, может, меньше. Интересно, у них большая семья?

Все вопросы выветриваются из головы внезапным сквозняком, когда дверь передо мной распахивается.

– Ты кто такая? – рявкает на меня парень в серой толстовке и драных джинсах. То ли пьяный, то ли идиот. Он выше меня на голову, а еще он мажорная реинкарнация Джеймса Дина, кумира моей прабабушки. Зачесанные наверх вихры темных у корня блондинистых волос, темные брови вразлет и суровое выражение глаз, цвет которых рассмотреть не успеваю. Потому что понимаю, что таращусь на парня до неприличного долго. Это моя беда: люблю изучать новых людей. Даже идиотов.

– Привет. Я – Ри, соседка, – наконец представляюсь, прочистив горло.

– Бри? Как сыр? – переспрашивает он, но я не ведусь на издевку.

– Добро пожаловать в Ламлаш, – улыбаюсь и протягиваю выпечку, но парень не берет ее.

– Спасибо, а теперь убирйся отсюда, – зло говорит парень, вызывая здоровое желание впечатать пирог в наглое лицо. Но прежде, чем я успеваю сухо и лаконично ответить, нахал чертыхается, собираясь захлопнуть дверь у меня перед носом, – и не успевает. Ее перехватывает тот самый мужчина, которого я видела в окне.