Алый дворец

Ли Сидао был приятен в общении и хорошо воспитан, Умэй знала его с детства и испытывала к нему симпатию. С какой стороны ни взгляни, выйти за него замуж и стать хозяйкой этого места – о чем еще можно мечтать? Портил все только надменный вид Шань Цинцао, вышагивающей так горделиво и торжествующе, будто она уже стала матерью хозяйки Дворца Мэйхуа.

Ужин прошел по-семейному весело и тепло. Главы Шань и Ли вспоминали совместное лихое прошлое, выпивали за детей и процветание империи и их Дворцов. Этим вечером здесь, в большом зале, не было места для обсуждения проблем. Умэй знала, как беспокоила отца весть о внезапной болезни императора Чжоу, застигшая их в пути в Юньнань, и как сильно он хочет обсудить это со старым другом. Вероятно, он дождется конца трапезы, когда женщины отправятся отдыхать.

Умэй лениво тащила палочками еду, чувствуя лишь непривычную остроту, мысли ее были о другом. Сестры ее поладили с обеими госпожами Ли. Все четыре девицы балансировали на грани приличия, ерзая за своими столиками и то и дело перегибаясь через них, грозя опрокинуть тарелки. Ли Сидао, сидящий рядом с этим беспорядком, медленно потягивал вино из чарки. Он смотрел четко перед собой, не замечая поведения развеселившихся девиц, и в этот момент Умэй понимала его, как никто другой. Столик слева от Сидао пустовал. Он был предназначен для младшего ребенка семьи Ли, и все семейство так умело игнорировало его отсутствие, что Умэй могла только поаплодировать.

Когда на Юньнань опустилась темнота, Умэй закрылась в комнате. Раздеваться она не спешила, ожидая скорого визита. Сяо Сяо, счастливая, что наконец может быть подле госпожи, расчесывала ей волосы. Получалось из рук вон плохо, потому что одновременно она успевала напевать и пританцовывать.

– Госпожа, молодой господин Ли такой высокий, вы ему до плеча едва достаете. А ведь госпожа и сама не мала ростом! – щебетала она над ухом. – И такой грозный, ух, как глянет – страшно. Вот настоящий господин! Вы не боитесь его?

От необходимости отвечать Умэй избавил стук в окно. Поднявшись, она сбросила белую мантию с изображением журавля – символа Дворца Уфэн – на спине. Поверх голубого ханьфу она накинула плащ.

– Госпожа! Куда вы? – Сяо Сяо выронила гребень от испуга.

Умэй юлить не стала.

– В театр.

– В… в театр? Но как же?..

– Когда выйду замуж, муж может запретить мне развлечения. – ответила Умэй, открывая окно. – К тому же… сбегать весело. Ты со мной?

– Я…

– Долго ждать не стану.

Поколебавшись, Сяо Сяо подбежала к Умэй. Притянув к себе служанку, она вместе с ней встала на меч и слетела на нем вниз26. Там их ждал Чжан Юн.

– Это ты! – бросилась к нему Сяо Сяо. – Так и знала, что это ты, негодник, подбиваешь госпожу!

Рассмеявшись в ответ, Чжан Юн ухватил ее за руку и потянул за собой.

Дворец Мэйхуа охранялся слабо. Кроме того, адепты Дворца, стоящие на посту, прежде всего следили, чтобы никто не проник в усадьбу. О том, что кто-то может сбежать из нее, они беспокоились мало. Ускользнуть в город не составило труда.

Несмотря на то, что почти наступила ночь, на улицах не спадало оживление.

Умэй со своими спутниками не рискнула появиться в главном театре города, где собирались представители богатейших семей Юньнаня. Вместо этого они попали на полу-уличное представление. Дешевые декорации, галдящая прямо во время представления толпа, старые костюмы и неумелые актеры. В пестрых дешевых одеждах они выпрыгивали из-за кулис, танцевали, напевая преувеличенно визгливыми голосами, декламировали стихи и изображали сражение на мечах. Но это делало Умэй такой счастливой, как еще никогда раньше. Эти краткие минуты свободы, когда она не была госпожой Шань, а всего лишь молодой девицей, заплатившей за представление один лян серебром, она силилась вырезать в своей памяти, чтобы потом лелеять их, как ценнейшее свое сокровище. Одной рукой она сжала теплую сухую ладонь Сяо Сяо, другой – запястье Чжан Юна. По груди разлилось приятное тепло.

Умэй почти перестала следить за представлением, как вдруг на сцену ступила одетая в простое зеленое ханьфу девушка. Она была выше, чем положено быть женщине, широковата в плечах. Под толстым слоем грима было не разглядеть ее черт, но Умэй точно могла сказать, что, хоть лицо ее любой назвал бы красивым, оно лишено девичьей тонкости. Актриса грациозным взмахом кисти распахнула веер и замерла. Движения ее были столь элегантными и утонченными, что зрители притихли. Взгляд ее прошелся по залу, зацепился за что-то, и губы тронула загадочная полуулыбка. Полилась мелодия цитры, ей вторили флейта и гуцинь. Девушка на сцене сделала первый шаг. Еще никогда Умэй не видела настолько прекрасного танца. Рукава порхали, как крылья бабочки, веер взлетал и послушно возвращался в руку, раскрывался и вновь сворачивался. Девушка замирала, подобно неподвижной скале, и неожиданно вновь начинала двигаться – то плавно, как маленькие волны, то вдруг резко и стремительно, как рубящий взмах меча. Не она танцевала под музыку, а цитра подыгрывала ей, следуя за каждым выверенным шагом, поворотом головы, взмахом рук, изгибом спины. Умэй завороженно следила за ее движениями, думая, что такое сокровище могло забыть здесь. Этой девушке место на главной сцене Юньнаня, где ее талант могут лицезреть первые люди провинции. Ее не стыдно было бы показать и на императорском пире!

Музыка стихла. Девушка замерла. Затем выпрямилась, поклонилась зрителям и удалилась за кулисы под шквал аплодисментов. Дальнейшие выступления показались Умэй еще более убогими, что были до этого.

Сразу после конца представления Умэй отправила Чжан Юна и Сяо Сяо к лавочкам за сладостями. Сама она планировала пробраться за кулисы и выразить талантливой актрисе свое восхищение. Сяо Сяо попыталась остановить ее, но Чжан Юн придержал служанку:

– Пусть идет. Сегодня пусть делает, что хочет.

Как и ожидалось, гримерные актеров совсем не охранялись. Умэй, несколько сконфуженная тем, какие неприличные вещи совершает, постучалась. Никто не ответил, и она осторожно отодвинула дверь в сторону. К ее счастью, гримерная пустовала: за исключением поразившей зал девушки, никого внутри не было. Умэй решительно вошла.

– Госпожа, – начала она, – простите мне эту вольность. Но я не могла не выразить вам свой восторг. Вашему таланту действительно сложно найти равный.

Умэй едва не свалилась прямо на брошенный у стены реквизит, когда девушка вдруг обернулась и заговорила с ней мужским голосом:

– Правда? Госпожа Шань действительно так считает? Тогда я счастлив!

Умэй сгорала от стыда при мысли, что она тайком пробралась в гримерную к мужчине, но ведь этот самый мужчина сейчас стоял перед ней в женском платье и не до конца стертым с лица гримом! Только воспитанное в ней с детства умение держать лицо позволило Умэй вернуть себе самообладание и спокойно ответить:

– Мы знакомы?

Юноша вздохнул так, будто был оскорблен до глубины души:

– Как же так! Я узнал тебя сразу, как только увидел среди зрителей, а ты даже сейчас… как ты можешь быть после этого моей невесткой?

Это окончательно выбило пол из-под ног Умэй.

– Кай… Младший господин Ли?!

Ли Кайсинь27, младший ребенок четы Ли, окунул полотенце в небольшой деревянный таз, выжал и стер с лица остатки грима. Он не мог похвастаться высоким ростом и широким размахом плеч. Худощавый, он был ростом едва ли выше Умэй. Черты лица его были мягкими, лишенными остроты и резкости. Ли Кайсинь остался таким же, каким Умэй запомнила его – теплым южным мальчиком, выращенным в любви и заботе среди сливовых рощ и не ведавшим холода родительского отчуждения.

– Господин Ли, почему вы здесь? – спросила Умэй.

– Эй, почему ты обращаешься ко мне так официально? Разве мы не прятались вместе от моего брата в сливовой роще и не ловили рыбок в пруду у Дворца?

26

В романах о заклинателях полет на мече – обычная практика

27

李开心. 开 – кай – открыть, 心 – синь – сердце. 开心 – радость, искренность