Страница 8 из 19
Не сон. Сном был каменный крест и зал, в котором вместо Отца почему-то было множество людей. Воспоминания выскальзывали из темноты одно за другим, проясняя картину. Всё верно: его чуть не убил Мустанг, а Стальной успел вмешаться до того, как тело гомункула рассыпалось в прах и обнажило самую постыдную и беззащитную форму. Как смелости-то хватило спорить с разъярённым алхимиком, готовым терзать своим огнём всё, что стоит на пути? Огненный ведь не шутил, когда пригрозил, что Стальной тоже пострадает, если сейчас же не отойдёт от «этой твари» – Эдвард это понимал, но с места даже не сдвинулся.
Потом Стальной превратился в Ржавого, а Энви из-за него попал под дождь с градом и заболел. Сколько же времени прошло прежде, чем он пришёл в себя? Впрочем, сейчас не это важно: Энви снова здоров, горло больше не першит так, будто в него песка насыпали, и дышится легко.
Гомункул соскочил с кровати, в возбуждении навернул несколько кругов по комнате и, нависнув над алхимиком, требовательно потряс того за плечо. Стальной только пошевелился во сне, но глаза не открыл.
– Э-эй! – сдвинув брови, обиженно протянул гомункул и тряхнул эту сонную грушу сильнее. Стальной нехотя приоткрыл один глаз.
– О. Тебе лучше?
Энви успел только кивнуть, когда мальчишка сомкнул веки и преспокойно заснул. Гомункул сердито фыркнул: он тут впервые в жизни своей радостью с кем-то делится, а стальной сурок продолжает дрыхнуть, как ни в чём не бывало! Впрочем, недолго ему дрыхнуть так осталось. Схватив пустую кружку, в которой осталось ещё немного заварки, хитро усмехающийся гомункул отправился в ванную. Вернулся он уже с полной кружкой, в которой плескалась вода.
– Элрик, последнее предупреждение!
Алхимик даже не вздрогнул. Что ж, ему же хуже… Гомункул с размаху выплеснул на него всю набранную воду. Стальной подорвался с кровати как укушенный, пролетел рядом, едва не сбив Энви, принял боевую стойку и только тогда понял, что к чему. Гомункул согнулся в приступе беззвучного хохота: мокрый и взъерошенный алхимик выглядел слишком забавно, только сам этого, похоже, не понимал.
– Дурацкие у тебя шутки, – хмуро заметил алхимик, стаскивая с себя мокрую рубашку.
– Зато ты, наконец, проснулся.
Занятно. Рука уже своя, а шрам в том месте, где автоброня крепилась, вон какой остался. Заметив, как гомункул его разглядывает, Стальной поспешил укрыться за дверцей шкафа. Что он такого, знать бы, подумал, раз так отреагировал?
– И что тебе от меня нужно? – высунувшись из-за своего укрытия, спросил алхимик.
– С чего такой враждебный тон сразу? У меня сегодня День Выздоровления.
– Я тут причём?
Энви не понимал, почему он так нервничает. У него же нет ущербной и бесполезной формы, которую стыдно было бы даже Глаттони показывать, хотя тому и в голову не пришло бы смеяться или унижать. А шрамы – не настолько уж страшный изъян, тем более что у него не во всё тело.
– Притом. Хватит уже дома киснуть.
– Да я не хо…
– Я не спрашивал, хочешь ты или нет, – в дружелюбном тоне гомункула появились металлические ноты. Стальной хотел возразить, но быстро передумал и молча накинул свой любимый плащ. Видимо, ему было всё равно, где страдать – дома на кровати или в ресторане, куда Энви собрался заглянуть.
Они устроились за тем самым столиком, за которым гомункул сидел в прошлый раз. Ему здесь нравилось: и сравнительно глухой угол, и обзор хороший.
– Элрик, от твоего взгляда сейчас вся еда скиснет, – весело заметил гомункул, раздумывая, какой из трёх шариков мороженого лучше съесть первым. Остановив выбор на клубничном, гомункул с хищной усмешкой запустил в него ложку и отковырял сразу треть.
– Не налегал бы так, а то опять сляжешь, – меланхолично произнёс алхимик, ковыряя ложкой небольшое пирожное, обильно политое шоколадом.
– Не нуди, — отмахнулся он.
Сзади кто-то громко засмеялся. Нет, даже не так – заржал как конь, которому дали шпоры в бока. Отвлёкшись от лакомства, Энви обернулся через плечо, чтобы посмотреть, кто там такой громкий. Искать долго не пришлось: ржущий тип выделялся высоким ростом и яркой шевелюрой – явно крашеной, потому что не бывает в природе зеленоволосых людей, если только они не гомункулы.
– Эй, ты! – ткнул в него вилкой парень, поднимаясь со стула. У этого типа на лице так и написано было предвкушение от предстоящего унижения. Чтобы покрыть разделявшее их расстояние, странному парню понадобилось сделать лишь пару-тройку шагов – ноги у него были длинные, как у кузнечика, разве что не коленками назад. Энви даже всерьёз задумался, а не выжившая ли химера перед ним. У кандидата в химеры черты лица и впрямь напоминали хамелеоньи.
– В чём дело? – Энви натянуто улыбнулся, сузив глаза до ничего не выражающих щёлочек. Дать типу в морду настолько хотелось, что если бы не осознание возможного преимущества хамелеоноподобного, он бы уже кинулся.
– Ты парень или девка, я не пойму? – наклонив голову набок, спросил незнакомец. Ну, точно химера, даже повадки, как у ящерицы.
– Тебе какое дело? – улыбка стала ещё натянутей, как и голос.
– Действительно, – хмыкнул парень, многозначительно вскинув бровь. – Ты ж типа ночной мотылёк, да?
– А? – гомункул удивлённо моргнул, не понимая, зачем этот тип приплёл какого-то мотылька. Дошло до него, когда кто-то из оставшейся сидеть компании «химеры» несколько раз хохотнул. С трудом сохраняя относительно вежливый тон, Энви произнёс: – Нет, я не из них, так что освободи меня от своего присутствия, будь добр.
Грубое веселье на хамелеоньей морде сменила гримаса крайнего раздражения.
– Ещё позарывайся мне тут, – резко наклонившись, прошипел ему в лицо надоедливый тип. В круглых водянистых глазах билась такая злоба, что Энви стало страшно. Нарвался. На такого же почти, как и он сам, только среди людей. От Элрика толку сейчас мало, вон, опять в прострации сидит, а самому от компании Хамелеона не отбиться.
Подцепив длинными пальцами одну из прядей, парень довольно ощутимо дёрнул её на себя. Энви весь поджался, не зная, чего в нём больше – страха или кипящей злости.
– Вау, не парик, – Хамелеон удивлённо вскинул тонкие, почти незаметные брови. Сильно сжав его плечо, парень наклонился и с придыханием прошептал на ухо: – Пойдём-ка выйдем. Со мной будет веселее, чем с этим унылым задохликом.
Скрипучий, неприятный голос – именно такой был бы у хамелеона, умей он разговаривать.
Гомункул остолбенел. Ему очень хотелось скинуть руку со своего плеча, но в схвативших его тонких цепких пальцах ощущалась такая сила, что он боялся даже пошевелиться – не ровен час Хамелеон взбесится и что-нибудь ему сломает.
– Испугался? – чужая ладонь взъерошила ему волосы, но гомункул ощущал, что в любую секунду незнакомец может намотать их на кулак. – Что ж ты так дрожишь, я не собираюсь тебя убивать… Пока что.
Пальцы сжали его плечо чуть сильнее. Энви в панике взглянул на Стального, и ему стало страшно вдвойне: алхимик сидел так, будто его происходящее вообще не касалось. Впрочем, ему-то что? О нём речи вообще не шло.
Гомункул зажмурился.
Похожие на паутину пальцы вдруг слетели с его плеча с поразительной лёгкостью. Не понимая, с чего вдруг Хамелеон оставил его в покое, Энви осмелился развернуться. За спиной никого не было, но рано гомункул обрадовался: «химера» стоял уже рядом со Стальным, облокотившись на спинку его стула. Удлинённое лицо Хамелеона выражало лёгкое замешательство, смешанном с огоньком любопытства.
– Малыш, тебе что-то не нравится?
– Ты мне мешаешь отдыхать, – тихо сказал Элрик, подняв глаза на хама, глядевшего на него сверху вниз с раздражающей ухмылочкой. Хамелеон резко изменился в лице, пугливо втянул голову в плечи и попятился, бормоча под нос неразборчивые фразы, отдалённо похожие на извинения.
– Истина побери, какая мерзость, – гомункула всего передёрнуло.
– Мерзость, – согласился алхимик, возвращаясь к недоеденному пирожному.
Энви кашлянул.