Страница 6 из 19
Гомункул нехотя поплёлся к двери, дёрнул за ручку. Стоило только высунуть нос из дома, как на него обрушился жгучий поток подтаявшего льда, и Энви с большим трудом подавил желание сразу же вернуться в сухую и тёплую комнату – особенно когда в метре от него ударила молния. Гомункул отскочил в сторону, про себя подумав, как же ему повезло. Однажды он был слишком беспечен и попал под такую вот светящуюся изломанную стрелу. После этого во всех смыслах шокирующего опыта Энви сильно недолюбливал дождливую погоду и предпочитал в разгул ненастья отсиживаться в домах.
Дождь издевательски-бодро шлёпал мостовую крупными каплями. Энви шлёпал по лужам, уже жалея, что не догадался накинуть хотя бы плащ. Ноги ломило от холодной воды, в надетых наспех ботинках неприятно хлюпало, ещё и носки к ступням липли. Энви несколько раз порывался снять обувь, но без неё точно было бы ещё хуже, и он, скрепя философский камень, сдерживался. И без того изрядно испорченное настроение стремительно падало в неизведанные глубины: Элрик как сквозь асфальт провалился, хотя физически это, конечно, невозможно…
Энви затормозил в глубокой – по щиколотку – луже: а вот вполне возможно, если ты алхимик. Вдруг Элрика переклинило, и он задействовал алхимию, чтобы спрятаться или поискать братца в канализации - или что там без пяти минут сумасшедшему может в голову прийти?
Плюнуть бы на всё и вернуться, пусть Элрик бродит под ливнем, сколько хочет, и отрубается, где придётся. Не хватало ещё самому простудиться из-за чужой галлюцинации. В том, что для него теперь подхватить простуду вполне реально, гомункул не сомневался: в нынешнем состоянии красной тинктуры хватало только на поддержание жизни в ставшем ужасно уязвимым теле, так что о защите от болезней можно даже не заикаться.
Энви остановился, не пройдя и улицы: возвращаться одному как-то страшно – что могут подумать при этом подручные Мустанга? Правильно. Что нелюдь-гомункул прикончил мальчишку в порыве злости. Вывод сам собой напрашивается: они ведь со Стальным совсем недавно врагами были.
Энви тоскливо взвыл: никуда он не денется. Как бы он ни плевался в сторону алхимика, который напоминал ожившую мумию, без Элрика не обойтись.
В плечо что-то сильно стукнулось, отскочило, затем ещё и ещё. Гомункул завертел головой, не понимая, что за дурак осмелился над ним так глупо подшучивать и где без пяти минут труп засел. В лужу рядом что-то смачно плюхнулось – Энви опустил взгляд и увидел несколько тающих белых шариков.
Град.
Холодные белые снаряды били по земле, хлестали по незащищённой коже, оставляя после попадания жгучую боль. Вот каждый раз так: думаешь, что хуже быть уже не может, и притягиваешь к себе ещё больше неприятностей. Вздрагивая от секущих ударов снежной плети, он ринулся под первую попавшую крышу.
Переводя дух, он обвёл взглядом освещённую фонарями дорогу – надо же понять, куда ещё перебежать можно – и в изумлении вытаращился на фигуру у одного из кованых столбов. Что может заставить человека выйти из дома ночью, тем более, в такую непогоду? Откинув мешавшие смотреть пряди назад, он прищурился. Человек неподвижно стоял посередине улицы, высоко запрокинув голову и высматривая что-то в рокочущем небе. Рассеянный свет фонаря выделял плащ, похожий на застывший сгусток крови, плотно облегавший плечи… Да это же Элрик! Гомункул оттолкнулся от стены, и нескончаемый рой белых градин снова принялся его жалить. Всё в нём кипело, облегчение от того, что Элрик нашёлся, смешивалось с желанием отвесить ему хорошую оплеуху, и Энви сам не знал, что выкинет, когда окажется на расстоянии удара.
– Элрик, эй! – крикнул он ещё на подходе. Алхимик, кажется, вздрогнул и медленно обернулся. В полумраке его лицо казалось меловым, как будто перед Энви призрак из страшилок, а не живой человек.
– Я его потерял, – впервые за последнее время лицо Стального выражало что-то кроме каменного безразличия ко всему миру. Искажённое страданием, которое долго точило алхимика изнутри и лишь теперь проявилось внешне, оно пугало. – Обещал, что верну ему тело, а сам… – Элрик горько усмехнулся и провёл мокрым рукавом по глазам.
Этого ещё не хватало. Энви не только не умел сочувствовать, он даже изобразить сочувствие не мог, а Элрик нуждался в поддержке как никогда. Мечась по залитому водой Централу, Энви не единожды прокручивал в голове варианты разговора, но вероятности того, что Стальной выразит своё горе при нём, не учёл. Гомункул же его враг, который в последнюю очередь станет кому-то сопереживать – мальчишка не мог об этом забыть. Неужели ему настолько всё равно, кому выговариваться?
– Тебя спас, а его не смог, – в голосе Элрика было столько тоски, что Энви не мог слушать. У него самого внутри что-то сжалось, но отнюдь не из-за сочувствия: гомункул боялся услышать «Лучше было бы наоборот».
– Что, жалеешь? – перешёл в наступление гомункул. – Хочешь, чтобы на моём месте был он, да?
Жгучая зависть закипала в нём, как в котле. Гомункул, правда, хотел иметь то, что незаслуженно легко доставалось людям. Он ненавидел в себе это стремление, с которым ничего не мог поделать, и когда подспудное желание осуществилось, Энви испугался. Он не хотел платить за него своими способностями, тем более – быть заменой и видеть, как его сравнивают с другим человеком.
– А кто тебя просил вмешиваться в мою жизнь? – Энви уже не говорил, а шипел – настолько был зол. – Хотел показать, какой ты весь из себя благородный? Чёртов лицемер, думал, мне будет очень радостно ощущать себя пустым местом? Ты же кроме своего брата вообще никого не видишь! Если решил сходить с ума – флаг в руки, только меня отпусти!
– Я тебя не держу, – удивлённо произнёс Элрик.
Стальной не мог сказать иначе, и всё же, внутри что-то болезненно оборвалось после его слов.
– Как же вы, люди, легко отказываетесь от своих обещаний, – гомункул презрительно скривился. – Не ты ли клялся Огненному, что будешь за меня отвечать? Но мёртвые же дороже живых, да?
Энви и сам не знал, зачем всё это говорил. Элрик же его не услышит, он заперся в своём горе гораздо раньше, чем Альфонс умер, и никак не желал оттуда выходить.
– Вот только никуда я не денусь, Элрик. Благодаря тебе, мне больше некуда идти.
Гомункул побрёл обратно, не замечая луж под ногами и уже измельчавшего града. Желание избивать алхимика пропало совершенно. Его не то, что бить — даже видеть не хотелось. Энви не знал, следует за ним алхимик или нет, и не желал знать. Озябшему гомункулу хотелось в тепло, укутаться во что-нибудь и побыть в одиночестве.
Жаль, последнее неосуществимо.
========== -2- ==========
Гомункул проснулся перед рассветом. Его трясло от холода, хотя Энви не на камнях лежал, а под одеялом. И ладно бы этим дело ограничилось, так ещё нос оказался забит непонятно чем, голова раскалывалась, как будто его по ней долго били, а мышцы ломило так, что хоть вой.
Собственно, Энви и завыл – точнее, заскулил, тихо и жалобно. Соседняя кровать заскрипела: Элрик то ли ворочался, то ли совсем проснулся.
– Ты чего?
В ответ гомункул надрывно закашлялся.
– Простудился что ли? – вслух удивился алхимик. Застучали башмаки – он подошёл ближе и остановился почти вплотную. Энви не поворачивался, чтобы Стальной не увидел, как ему сейчас плохо. – Боже, у тебя талант влипать в неприятности.
«Вот кто бы говорил! Уже забыл, как сам неприятности цеплял, как собака – репей?»
– Подожди, я сейчас.
Алхимик отошёл от него, но недалеко – похоже, что на кухню. Оставшись в одиночестве, гомункул напряжённо прислушивался к доносившимся оттуда звукам: шум льющейся из-под крана воды, свист закипевшего чайника, лёгкое позвякивание ложки, стук ножа о деревянную доску. Ну, или о стол. В углу тоже стучит – это отмеряют время большие настенные часы.
Стальной вернулся, звякнул чем-то по низкой прикроватной тумбочке.
– Ты первый раз болеешь? – никак не желал отстать Элрик. Странный он. То за весь день и слова не услышишь от него, то пытается разговорить, когда это не нужно. Неужели ему и так непонятно, что раньше Энви не доводилось валяться в столь ужасном состоянии и не иметь возможности даже встать, потому что при любом движении чуть ли не судороги начинаются?