Страница 10 из 19
– Всё просто прекрасно, – язвительно произнёс гомункул. Энви раздражала новая привычка Эдварда — выпадать из реальности и передвигаться на автомате, ничего вокруг не замечая. – Я прямо растроган, что ты, наконец, заметил.
– По тебе видно, – хмыкнул алхимик. На его лицо набежала тень недовольства, но скоро оно разгладилось: Стальной не собирался ссориться из-за такого пустяка. Занятно. После памятной битвы с Отцом он сильно изменился. Человек, который на ходу читал выданные Мустангом документы, уже не злился на упоминание о низком росте – давняя привычка осталась в той, другой жизни, как и предмет вечных подтруниваний. Он больше не позволял себе обычные для его возраста шалости и не улыбался. Но, как и прежде, видел людей в тех, кто сам себя человеком не считал. Когда-то Энви эта его манера забавляла, потом – здорово злила и пугала, потому что он, к своему удивлению, понемногу адаптировался к обычной жизни, и чем дальше жил, тем нереальнее казалось прежнее, гомункуловское существование. Дошло до того, что пару раз Энви всерьёз задумывался: а было ли оно? Не его ли это фантазии?
Глаза заслепило знойное, почти белое солнце. Зажмурившись, гомункул недовольно потёр глаза. До чего же неудобно, когда глаза сами не приспосабливаются к яркому свету! Ещё прошлым летом он мог без проблем смотреть на зависшее, как будто приклеенное солнце часами – не успевали глаза заслезиться или обжечься, как срабатывала регенерация. А теперь без солнцезащитных очков совсем плохо.
– Вот палит, а, – пробурчал Эдвард.
– В Крете будет ещё хуже, – мрачно посулил гомункул.
– Не каркай.
– Как будто на юге может быть по-другому.
– Ты всегда такой пессимист?
– Кто бы говорил? – фыркнул гомункул. – От тебя ещё недавно люди шарахались.
– Замяли. Хм, по официальным данным, Костяной служил в тылу во время Ишварской зачистки и работал на допросах. Кто его мог похитить? Другие государственные алхимики? Зачем он им может быть нужен? – алхимик перестал размышлять вслух и обратился к гомункулу: – Ты можешь что-то ещё о нём сказать?
– Притормози, слишком много вопросов, а я тебе не справочная.
– Энви, давай хотя бы сейчас ты отнесешься к делу серьёзно?
Гомункул выразительно подкатил глаза и чуть высунул язык. Эдвард продолжал сверлить его пристальным взглядом, в котором не было ни намёка на улыбку.
– Если серьёзно, то я могу сказать, что он в своё время чуть не стал ценной жертвой, — сдался Энви.
– Чуть?
– Ага. Вовремя остановился. Видел бы ты лицо этого ублюдка Прайда, когда он понял, что Костяной с крючка соскользнул…
– Он и там приёмным сыном побывать успел?
– Ну да. А потом якобы пропал без вести… Похищать Кестера слишком проблемно, он алхимик с хорошим боевым опытом и отсутствием жалости к людям. Я бы сказал, что Костяного подкупили, но ты только представь, сколько ему в таком случае должны предложить! И деньги его вряд ли заинтересуют. Карьерный рост тоже. Скорее всего, он ведёт свою игру, а вот зачем, я без понятия. Кресло фюрера ему вроде как без надобности…
– Ты сказал, что он чуть не стал ценной жертвой. Он знал про сырьё для философского камня?
– О чём ты? Костяной их видел разве что у Лотоса. Даже если допустить, что он знает, из чего, он всё равно без понятия, как их создавать. А-а, я понял, – уголки губ дрогнули, обозначая улыбку. – Хочешь сказать, его могли этим заманить? Не, вряд ли. Хотел бы – уже попытался бы провести воскрешение, он же без понятия, что за открытие Врат нужно платить.
– Ты всё только запутаннее сделал, — чуть свёл брови Стальной.
Гомункул только руками развёл, словно говоря: «Ну, а что я могу поделать?»
– Ладно, приедем, там и разберёмся, куда он делся.
– Главное, чтобы мы следом за ним никуда не делись.
– Мне казалось, тебе нравятся авантюры. Или тебе не хочется играть на равных?
– Я бы не назвал это «на равных». Мустанг не просто так сказал не лезть слишком далеко. Мы не знаем, с кем Костяной спелся и почему.
Энви разрывали противоречивые чувства: мысли о Крете его будоражили, но он предпочёл бы не встречаться с Костяным. Не хватало ещё быть втянутым в игру ветерана Ишвара и ввязаться по его милости во что-то серьёзное.
А то, что они со Стальным ввяжутся, Энви почти не сомневался: в конце концов, что алхимик, что гомункул часто влипали в неприятности там, где влипнуть, казалось бы, почти невозможно.
***
Они тряслись в поезде не один день.
Равномерный перестук колёс поезда не убаюкивал, но успокаивал. В купе уютно горели лампы, а к окнам липла то ночная мгла, в которой угадывались очертания перелесков, постепенно переходивших в степи, то обжигающий дневной свет. У Энви в голове было пусто, как на этих немногочисленных пустырях. Раньше он редко пользовался поездом: ему в принципе не был приятен запах машин, а если можешь принять практически любой облик, костыли в виде транспорта ни к чему.
Энви было ужасно скучно, что не скажешь о Стальном: мальчишка чуть ли не всю дорогу проспал, пользуясь случаем, а гомункулу только и оставалось, что пялиться в окно, потому что делать больше нечего. Даже в карты не поиграешь: алхимик спит, а подсаживаться к кому-то ещё и заводить знакомство не было никакого желания.
Бесконечный, уже в ушах отдающийся, перестук колёс наконец-то сменил городской шум, и с железного корабля они ступили на твёрдую землю.
Крета встретила их выбеленными солнцем домишками, вычурными наружными лестницами, пыльными улицами, местными фруктами и прочими экзотическими штучками. Энви ни разу здесь не был, Кретой занимались Ласт с Бредли, и у него глаза разбегались — столько здесь было всего интересного, одни только статуи чего стоили! В Централе таких мифических тварей не увидишь, даже самого захудалого дракона нет, а тут – раздолье местного фольклора.
Правда, хватило его любопытства только до полудня. Натянув капюшон до самого носа, он мучился от вездесущего жара: горячий сухой ветер задувал под полы светлого плаща, и Энви казалось, что он сейчас прямо на месте расплавится.
– Хочу в Централ, плевать на Мустанга, – с несчастным видом пробормотал Энви.
– Да ладно, тут уже гостиница недалеко.
– Не хочу гостиницу, хочу фонтан…
– Чтобы потом сгореть до волдырей?
При слове «сгореть» Энви сразу же вспомнил бой с Огненным, и гомункула прошиб холодный пот.
– Умеешь ты успокоить, Стальной, – поддел его гомункул.
Эдвард вдруг ускорил шаг, почти перешёл на бег. На окликнувшего его Энви не обернулся, только рукой махнул – мол, за мной. Недовольно бухтя, гомункул тоже зашагал стремительнее. Нагнал он Стального у высокого здания в несколько этажей. Оно было таким широким, что походило на блин, даже цвет подходящий, жёлто-рыжий. Гостиница. Понятно теперь, чего Эдвард так спешил: ему тоже наверняка осточертело бродить под солнцем, а Энви-то подумал сначала, что ему голову напекло.
Внутри их встретила долгожданная прохлада: толстые стены поглощали большую часть тепла, и здесь всяко было лучше, чем на улице. Энви развалился на диване, стоявшем напротив вахты, смерил взглядом девицу, с которой Стальной договаривался насчёт номера. Вид этой девицы вызывал неприязнь, а она это, похоже, чувствовала – косилась на него со странным выражением. Энви терялся в догадках. Нет, большинство людей ему в принципе были неприятны, но эта особа вызывала какое-то странное, колющее чувство. Они не могли пересекаться ранее, и сделать она лично гомункулу, конечно, ещё ничего не успела, да и что она могла натворить такого страшного? Задумавшись, Энви принялся копаться в своей памяти. За последние лет пятьдесят он точно не общался ни с кем похожим, а ей от силы тридцать.
– Подъём, – скомандовал алхимик. Гомункул нехотя поднялся с удобного дивана и поплёлся наверх следом за Стальным.
Странное впечатление от этой девчонки не давало покоя, кололо, как заноза в пальце. Его смятение не ушло от внимания Эдварда: как только поднялись в номер, сразу же спросил, в чём дело.