Страница 77 из 85
Собаки сопровождали его долгим гортанным лаем, постепенно восходящим к вою. Некоторые выбегали навстречу из открытых дворов и, посверкивая желтыми сетчатыми глазами, оценивали и провожали долгими натянутыми, как заряженные арбалеты, взглядами. Казалось, сама ночь высылала навстречу недремлющих дозорных. Они и сами походили на арбалетные болты, и достаточно было минимального движения, чтобы пустить их за ним вдогон. Но именно этого движения не происходило. Почему-то. Могло показаться, что все прошло на тоненького. Да нет, так и было. Я свой, свой, хотелось закричать Глебу, чтобы успокоить всех и снять это напряжение, но он только убыстрял шаг.
Забравшись в запертую на ночь гостиницу, по обыкновению, через окно, Глеб без сил рухнул на кровать. Пружины недовольно и ворчливо проскрипели свое пружинное проклятие, но, делать нечего, приняли постояльца. Организм требовал наркотика, снотворного – сна, и, не впадая в ломку, отключался. В мозгу его щелкнул тумблер, сознание моргнуло, и его тут же выкинуло в немую фосфоресцирующую вселенную. Стихия свободного падения с постоянно нарастающим ускорением приняла его. Едва он втянулся в полет, как почувствовал, что началось торможение, некая внешняя сила вытягивала его обратно. Еще не открыв глаз, он выругался, потому что уже знал, кого увидит на краю своей постели.
– Какого черта! Дай поспать!
– Да погоди ты! – тянул свое Сашка. – Две минуты все равно тебя не спасут. Скажи только, где был? С Линией?
– Ну, с ней. А что?
– Ну и как она? Нормально?
– Нормально… Что, нормально? Да иди ты!
– Эх, черт, надо было мне к ней пристроиться. Ладно, завтра. Завтра и я свое дело сделаю. Мамаша в ночную смену, так что… Смотри, только не проболтайся Любке, что я женат. Тем более что дети есть. Я ей сказал, что свободен, как колокольный звон.
– Зачем тебе это?
– Уж больно она замуж за военного желает. И то, пора, давно уж созрела девка. Хоть немного пусть побудет за военным. А еще лучше – под военным. Надо помочь ей. Да я и сам уже две недели без бабы. Звенит все.
– Мудозвон ты. Ладно… – Глеб поморщился, почувствовав вдруг тоскливую тошноту. И заторопился, зашустрил: – Иди, иди. Надо хоть часок поспать.
Из своего угла Сашка еще раз закинул удочку, окликнул:
– Глеб, а, Глеб! Слушай, тебе винный спирт не нужен?
– Зачем он мне?
– Ну, мало ли. Придумай, до утра что-нибудь. Если надумаешь, скажи, Любка прямо с завода принести может. Я себе три литра заказал. Не знаю, вот тоже думаю, не маловато ли? Это же вещь! Такой спирт – лучшая валюта. С ней все нереальное становится действительностью. Никто и ничто не устоит…
День третий
Он тянулся нестерпимо долго, этот день, в точности как предыдущий. Лишь к обеду, продремав на всех занятиях и трижды побывав под душем на переменах, Глеб как-то пришел в себя. Правда, звон и тяжесть в голове остались, ну да кто же из нас иногда по разным причинам не хаживал с тяжелой головой? Дело, в общем-то, привычное.
Все это время Глеб избегал Сашки. Ну, не хотелось с ним встречаться, просто с души воротило, если честно. Все не шли, не испарялись из сознания его двусмысленные намеки в адрес Линии. Но потом, когда в голове немного прояснилось, и он снова обрел способность рассуждать логично, он подумал. А что это я, собственно, подумал он? Сам-то я разве другой? Сам я разве не делал таких же поползновений? Себя не обманешь: делал. Так чем же я лучше Сашки? Все мы, мужики, такие. Что, должно быть, естественно.
От вывода такого ему, правда, легче не стало. Нет, решил он, надо во всем как следует разобраться. Хорошенько разобраться.
И он, как всякий нормальный человек, делал попытку за попыткой разложить все по полочкам, навесить бирочки, проставить номерки. Выстроить по ранжиру и значимости. Только не слишком-то это у него получалось. Сейчас, когда не было Линии рядом, казалось ему, что все с ним происходящее – нереально, или означает нечто иное, совсем не то, что ему кажется. Какая-то трансформация, переход в другое качество, чем это было еще два, три дня назад. Но может быть и так: он сам вбил себе в голову невесть что, и теперь делает напрасные потуги разродиться новым взглядом на жизнь. Совершенно напрасные потуги. Потому что ничего реально не изменилось, не было ничего нового, не было. Стоп! Нет же, что это он? Было, конечно было! Эта встреча, Линия и все такое… Погоди, да ведь обыкновенная, заурядная, проходная встреча, что это он такое воображает? Нет, не вяжется. Слова не те, и не то выражают. Новое появилось, вот только как определить, уловить его в себе? Тем более, когда в голове такой звон.
А, ерунда все, зачем себя обманывать? Ситуация проста и современна: он встретил девушку, эта встреча его взволновала. Остается определиться, как к этому факту относиться? Но это сложный, самый сложный вопрос, потому что в нем – корень всего. А ответить на него однозначно он не может, по крайней мере, теперь. Так все было ясно вчера, во всяком случае, ему так хотелось думать, и таким туманом все укрыто теперь. Ну, почему, почему она не дождалась встречи с ним? Почему, зачем у нее кто-то был до него? Неужели она не предполагала их встречи? Не думала о ней? Ведь это несправедливо. По отношению к нему, конечно, к кому же еще. Ну, и к ней, само собой.
Да, зачем она не дождалась? Зачем поторопилась? Ведь у человека, тем более, у девушки должна быть вера в судьбу. Или, теперь уже нет таких, ждущих и верящих? Опозданием, мы наказаны. А по факту, чрезмерной торопливостью. И несовпадением.
Он все вздыхал и вздыхал, не замечая, что делает это громко и протяжно. А вот сокурсники его все замечали и раз за разом оглядывались на него, но лицо его не выражало ни горя чрезмерного, ни страданий непосильных, поэтому никто не набивался с расспросами. Тем более что приближалось время зачетов, слушатели были поглощены подготовкой к ним, – так же и поэтому слова сочувствия не срывались ни с чьих губ. Про шутки и вовсе речи не было. На него обращали внимание, а он – нет, ни на кого, только всматривался в себя, как в колодец – что там, в глубине и во мраке! – и без конца бегал в курилку.