Страница 15 из 85
Вот она стремительно покидает комнату. Хлопает дверь.
– Уф! – подает голос стул. – Наконец-то. Задергала она меня сегодня вконец. Какое скверное настроение, право… Кошачья шерсть!
– При чем здесь кошачья шерсть? – осведомилась лампа с высоты своего положения. – И вообще, почему вы все время скрипите? Чем вы не довольны? Объясните-ка нам.
– Что-что? – переспросил стол.
– А я бы его уколола, – вожделенно произнес прибор голосом ручки.
– Хи-хи! – обрадовалась невесть чему корзина.
– Тише!
– А вот скажите мне, были бы вы довольны, если бы вам на голову постоянно садились? В буквальном смысле? Особенно коты. Ненавижу котов! Эта шерсть…тьфу! Скверное настроение. Ох, судьба….
– Позвольте узнать, когда в последний раз вы наблюдали кошачьих в этом доме? И где именно у вас собственно голова? – спросила лампа, невинно улыбнувшись трещинкой в стекле. – Вот эта, простите, засиженная подушечка и есть голова? Умоляю, не говорите об этом никому. Засмеют!
– Что-что? – снова попытался вникнуть в суть стол.
– Ах, я бы его уколола…
– Ха-ха!
– Вам хорошо рассуждать, – вздохнул стул. – Вы – наверху. А тут… Нет, чем такая судьба – лучше полное ее отсутствие.
– Ах, не говорите про судьбу, не говорите! Не говорите так. Когда я думаю про свою, горемычную, у меня от печали и безысходности запотевает стекло. А это вредно, оно и так ведь надтреснуто. Я, знаете, тоже желала бы многое изменить. Моя доля – рабская, кто захочет – включит, кто пожелает – выключит. А я жажду гореть сама по себе. Гореть и светить. Сама, понимаете? Происхождение-то у меня – слава Богу! И потому – молчите, молчите! Лучше напрягите фантазию и вообразите, что там, где, вы говорите, у вас голова – у вас не голова.
– Что-что? Вот это да! – не поверил своим ушам стол.
– Ух, я бы…
– Что же может быть на месте головы, если не голова? – не проникся мыслью лампы стул. – Объяснитесь-ка.
3.
– Все очень просто, мой друг. Вообразите, нам, женщинам, иногда нравится посидеть на коленях у мужчины. Мужчинам, напротив, частенько бывает приятно подержать на руках женщину, заметьте – чужую женщину. Вы, надеюсь, мужчина? Включите ваше воображение. Или, быть может, вы наказаны его отсутствием?
– Не помню, если честно, ничего такого. Очевидно, где-то должно быть. Засиженное котами, но…
– Вот и чудесно! Напрягитесь. Воображение – великая сила.
– Но я бы его все-таки ужалила, – настаивал на своем прибор.
– А я бы облила чернилами, – сам же от себя и добавил.
– Чего-чего?
– Хо-хо!
– Тс-с-с! – подала сигнал лампа, первой среагировав на тонко-певучий поскрип двери. – Ну, дружок, действуйте!
Вернулась женщина. Возникла на пороге, светлым облачком, легкой челочкой, небрежным завитком посреди лавины самосветящихся волос.
Решительным шагом подошла к столу, придвинула стул, села… И тотчас вскочила. Щечки порозовели, бровь дугой нарисовала иероглиф изумления.
«Действует!» – тут тоненько про себя прозвенела лампа.
Внимательно оглядела женщина старого четвероногого служаку, потрогала его рукой. Не обнаружив видимой или осязаемой причины своего смущения, вновь присела, осторожно, на краешек. Повременив, устроилась поудобней и несмело, прямой спиной, откинулась на спинку.
На стул накатило. Накатили. Ощущения сильные и разные. Ибо старый дубовый боец обладал-таки силой воображения. Как ни странно. Кто бы что ни думал.
Подобного счастья наш очень пожилой мужчина мебельного чина, давно позабывший, кто он есть на самом деле – то ли старый холостяк, то ли вдовец от рождения – перенести не смог. Размякнув по склейкам от ошеломительной новизны только что познанного и испытанного, он окончательно утратил присущую ему, как стулу и как мужчине, твердость и потерял форму, рассыпавшись на составляющие.
– Ах! – вскричала женщина и вспорхнула со стула за мгновение до того, как его не стало.
Она одернула платье и оглянулась – не видел ли кто чего?
Вспыхнула, крутнулась на каблучках, унеслась.
Громыхнула дверью.
Все звуки захлебнулись, утонули в молчании, расползшемся по комнате стылой массой. Долгое-долгое молчание. У каждого были для него свои причины. Все присутствовавшие постарались их скрыть, замерев.
От монолита всеобщего оцепенения первой отделилась дверь. Она отворилась, позволив удалиться напряженности и тишине, и впустив взамен угрюмого столяра. Кряхтя и потея крупным бисером, он на вытянутых руках внес в комнату массивный кубообразный стул и установил его на место павшего собрата. Словно воздвиг бастион. На века. Исполнив функцию созидания, он, кряхтя, собрал обломки и, покряхтывая, вынес их прочь. Сопутствующий работнику запах пота, зацепившись за корзину, остался.
– Что здесь произошло? – призвал всех к ответу угрюмый, как и столяр, его принесший, пришелец. Всем стало ясно, что новичок совсем не простак и знает себе цену. Оно и понятно: на службе давно, толк в ней знает.