Тавро Лилит

Блаженство затопило всё моё существо, и я вошёл в светозарную арку дворца сияющих грёз. Но на острие сладости ощущалась мука и предчувствие чего-то страшного. Эта девушка опутала мою душу сетями самых греховных желаний, сплела прочную нить, на которой держала мою волю. Одним жестом она превратила убогую лачугу в сказочный дворец.

Рассвет я встретил в объятиях Франчески.

С той ночи я не находил покоя ни во время церковной службы, ни посреди благочестивых занятий.

Началась странная, полусознательная, тайно-сладостная жизнь. Я всё время чувствовал близость Франчески, желал её до изнеможения, до невозможности дышать. Мечтая освободиться, словно предчувствуя беду, душа взывала: «Спаситель, или Ты не слышишь: не введи во искушение!»

Но вечером я снова спешил на берег, входил в хижину, и Франческа, играя на дьявольской арфе, пела древнюю песнь.

– Возьмем от любви всё, что она может дать, – шептала она.

Безумная страсть и жгучие объятия всю ночь. Утомленные, под утро мы засыпали, а вскоре нас будил монастырский колокол.

Бледный и обессиленный, возвращался я в свою келью.

Между тем, я стоял на краю бездны. Передо мной разверзлась пропасть. Как легко и соблазнительно было сорваться вниз. Между жизнью в монастыре и неистовствами в хижине Франчески лежала узкая, тоньше волоса тропинка, и пройти по ней я мог только сам.

Крошечный, едва заметный, в дидимову комму[7], диссонанс разрушал гармонию моей прежней жизни.

Днём в храме я внимал дивному благогласию псалмов, заставляющему взлетать к куполу священные энергии, а ночью слушал немыслимые созвучия древнего хелиса и стоны любовницы. Два мира сошлись яростной схватке за мою душу. Жуткая дисгармония. Волчья квинта.

Я находился на грани сумасшествия, не владел собой, не знал, чего желаю, о чём всесокрушающая тоска в сердце. Опьянение Франческой задёрнуло передо мной действительность. Жизнь приобрела вкус сладостного, но смертельного яда.

Никто не знал о моих ночных свиданиях. При одной мысли, что отец Северин мог догадаться о нашей с Франческой любви, я начинал трепетать от страха.

Днём, выполняя свои ежедневные обязанности в монастыре, я думал только о ней. Всё озарялось пламенем чувственности. Проходя под аркадами монастыря, я испытывал смятение, а моё тело нетерпеливо ожидало новой встречи. Я так сильно желал её, что, мысленно впадая в грех, я стонал, лёжа на каменных плитах. Я чувствовал стыд греха, но, приближалась ночь, и вновь, потворствуя тёмной силе, обольстительной и ужасной, я бежал по тропинке на берег, Франческа вела меня в хижину, брала в руки арфу, и тихие звуки погружали меня в сладостный сон. Мы снова и снова возобновляли наш тайный брак, предаваясь любви под светом углей в остывающем очаге.

Однажды, в миг чувственного восторга, я уловил на губах Франчески победную усмешку, которую она не успела скрыть. На дне моих глаз навсегда осталось её лицо в то мгновенье. В улыбке таилось что-то порочное, а в жёлтых глазах... предсмертная грусть. Тёмный страх сжал мне сердце. Потом она слегка отстранилась и произнесла какую-то фразу...

О, в ней жила ещё одна женщина! Женщина из породы иных существ. Моя сонная душа предчувствовала неизбежную гибель.

Проходила ночь за ночью, и борьба со сладким полубытием стоило мне всё больших усилий. Её любовь оказалась ароматным, но ядовитым зельем. Я жадно припал к этой чаше и выпил до дна. Я стыдился своей страсти, чувствуя, что в ней больше магии, чем любви. В голове постоянно слышались звуки хелиса и зов Франчески: «Приди ко мне!» Она гипнотизировала меня напряжением тёмной воли и загадочными звуками древней арфы. Даже туман под луною приобретал для меня очертания тел соединяющихся любовников.

Франческа, моя любовь, моя страсть, мой враг...

Так продолжалось несколько недель, пока я совершенно не обессилел и не превратился в тень, пустую оболочку.

Мой мудрый учитель отец Северин требовал объяснений, возможно, догадываясь о чём-то.

– Уж не богомерзский ли суккуб мучает тебя по ночам, мой мальчик?

Но я не решился открыть тайну нашей с Франческой блаженной обители.

Однажды утром я едва смог подняться, чтобы пойти к заутрене. Силы оставили меня, я не мог вернуться к прежней жизни.

Меня уложили в постель, позвали лекаря. Нервная горячка так глубоко потрясла мою душу, что она не знала, как освободиться от наваждения.

Я принял твёрдое решение принять постриг.

Отец Северин неустанно молился обо мне, и день ото дня исцеление неуклонно наступало. Я перестал бывать у Франчески, и постепенно возвращался в привычное состояние.

Но однажды после вечерни ко мне подошёл один из братьев и сказал, что меня ждут у монастырских ворот. Сердце в груди ёкнуло, но я бросился туда со всех ног.

За воротами стояла старуха, что я видел в таверне в день знакомства с Франческой. Устремив на меня повелительный гипнотизирующий взгляд, она кричала, указывая кривым пальцем в сторону моря.

– Франческа! Франческа! – повторяла она.

Предчувствуя недоброе, я бросился в церковь и упал на колени перед алтарём. Но слишком тусклый свет лампады не позволил мне видеть, как Архангел Михаил сражается с дьяволом.

Долго лежал я, простёртый ниц, словно в оцепенении, не в силах молиться.

Когда наступила ночь, и на небе зажглись огромные звёзды, вместе с братьями я вышел из церкви после полунощницы.

Вдруг среди безмолвия раздался странный звук, похожий на рыдание. Словно запели сразу несколько арф одновременно. Звук налетел, как волна на прибрежный песок, и растаял. Я перекрестился и с лёгкой дрожью подумал, что слышу звуки мира нездешнего.

– Дьявол свадьбу справляет, – сказал старый монах, осенив себя крестным знамением.

Сердце моё заныло, навалилась тоска. Схватив фонарь, я бросился к берегу.

Порывистый ветер прижимал к земле сухую траву, рвал на мне одежду, брызгал в лицо первыми каплями дождя.

Я едва успел добежать до хижины Франчески, как хлынул ливень. Шторм яростно трепал не затворённую дверь хибарки.

Я вошёл. Внутри пахло прахом и плесенью. На полу у порога брошенный платок, рядом хелис. Подняв фонарь повыше, я шагнул вперёд.

Она лежала на узком ложе, устремив на меня жёлтые глаза с сильно уменьшенными зрачками. Никогда не забыть мне этот жуткий взгляд – грозный, безжалостный, по-звериному жестокий.

В ту ночь Франческа умерла.

Она лежала передо мной на алтаре нашей любви, оплаканная только мною и дождём. С тоской глядя на прекрасное тело Франчески, я не мог поверить, что оно мертво.

Эта женщина, как грань зеркала, разделившая мою жизнь на две несогласуемые части, открывшая мне вселенную чувств и отнявшая покой.

Франческа, моя вакханка и моя невеста…

В часы бдения у тела усопшей царила невообразимая тишина. Свеча догорала, я зажигал новую, потом открывал ненадолго дверь, чтобы проветрить комнату, и возвращалась обратно.

Я сам выкопал могилу под молодым, насквозь промокшим кипарисом, и засыпал землёй свою возлюбленную.

Прислонившись щекой к сырой земле, я рыдал неутешающими рыданиями.

– Спи, моя любимая, пусть тебя убаюкивает ветер….

Всю ночь я провёл на могиле Франчески, слушая, как в завываниях ветра рождается полная скорби и отчаяния мелодия. К утру, совершенно окоченев, я вернулся в опустевший домик, и содрогнулся от страшной тишины.

Стоя на пороге полуразрушенной рыбацкой лачуги, я смотрел и не узнавал это место. Как я попал сюда? Дверь и окна хижины выломаны, пол давно сгнил, чёрные трещины зияли в облупившихся стенах. Злой ветер будто хотел смести эти жалкие развалины с лица земли.

В неярких бликах пасмурного утреннего света я увидел хелис, арфу дьявола, таинственную древнюю лиру, певшую мне о никогда не утоляемой страсти. Он валялся на полу возле ложа. Мой искуситель умер вместе с Франческой.