Тавро Лилит

Она сразила меня.

Можно ли пробудить страсть при помощи музыки? Мне кажется, мой мальчик, что сама природа любви – это музыка. Мы слышим гармоничные аккорды и прекраснейшие мелодии, когда влюблены и счастливы. Когда же ненавидим, нас преследуют диссонансы.

Инструмент, что она держала в руках, походил на арфу – изогнутая шея, прозрачная сетка струн – но резонатор более узкий, а струны разной длины натянуты по диагонали. Это было что-то более древнее, похожее на инструмент библейского царя Давида. Я внимал дивным созвучиям и гармониям неизреченной сладости.

Наверное, так говорили боги… Она играла, и я из деревенского паренька превращался в древнего воина, которому впервые спела натянутая тетива боевого лука. В тот день молодой лучник поднял оружие не для того, чтобы убить, ибо сердце его наполняла любовь. Он натянул четыре тетивы, и создал первую арфу.

Мистическая звуковая лестница уводила меня в иные миры. Передо мной стояла не кружка с кислым вином, а золотая чаша, полная фимиама. В струнах арфы пел Эол, а в жёлтых глазах певицы мне улыбалась сама Луна.

И вдруг… завораживающий мрак, вызванный дьявольским тоном, пронзительный звук, похожий на завывание волка.

Я вздрогнул. Девушка играла какие-то дикие интервалы. Шире кварты, но уже квинты, ровно три тона... Diabolus in musica! Квинта дьявола! Мной овладело предчувствие и страх. Сейчас я понимаю, это мне ангел-хранитель посылал мне знаки.

В тот же миг дверь таверны распахнулась, и показалась безобразная старуха. Не переступая порога, она обратилась к девушке. Старуха сыпала какими-то обрубками слов, адской смесью древних языков, отголоски которых я слышал однажды. Я не знал, что она выкрикивает. Из тёмных речений ведьмы я понял только одно – девушку звали Франческой.

Франческа не ответила, только презрительно повела плечом, легко поднялась и направилась к двери, глядя на меня. Проходя мимо, она слегка дёрнула меня за рукав, как бы приглашая идти за ней.

Я выдержал всего несколько мгновений, так тянуло меня выйти следом.

Стояла глухая ночь – чёрная, разбойничья. Дождь кончился. Луна поднялась высоко, и воздух был так прозрачен, что я различал даже изгибы ветвей на деревьях. В конюшне тревожно заржали лошади. Я оглядел двор. В двух десятках шагов какое-то животное рылось в земле. Я присмотрелся – волк.

Похолодев, одними губами я прошептал молитву:

– Святой Франциск, заступись за нас грешных!

Лёгкий шорох за спиной заставил меня оглянуться.

Рядом стояла Франческа.

Её глаза горели в лунном блеске, как два жёлтых огня. Волчьи глаза.

Вблизи я рассмотрел, что она рыжеволоса, а лицо покрыто веснушками. Необычная, своеобразная красота Франчески сделала меня бессильным перед нею.

Не знаю, грехи ли её или прелесть, делали девушку такой притягательной? Ведь красота тела, в сущности, ограничена кожей. Но простое любопытство сменилось могучим чувством. Страсть, внезапная и непобедимая, овладела мной.

Почему так глупеет человек, когда влюблён?

Франческа приблизилась так, что её дыхание обожгло мне губы, и поцеловала.

Время словно остановилось и падало на нас с небес, подобно каплям таинственного вещества.

Потом Франческа прошептала:

– Джозефе, приходи завтра после заката…

Она махнула рукой в сторону моря.

–… туда ведёт левая тропинка от развилки, что у пинии.

Глупец, тогда я даже не удивился, что она знала моё имя, хотя мы виделись впервые.

Весь следующий день мне не сиделось в келье, и я бесцельно рыскал по монастырю. Назначенная встреча с Франческой не давала мне покоя. Что-то грызло и угнетало мой дух.

Солнце уже клонилось к западу, когда послышалось пение монахов, сопровождаемое звоном колокольчиков, и длинный ряд францисканцев потянулся вдоль монастырской стены, останавливаясь возле каждой часовни и вполголоса читая молитвы.

«Придите, воспоем Господу!»

Обойдя все до одной, братья вошли в церковь.

Я не пошёл с ними. Какое-то время всматривался я в вечерние облака и прислушивался к звону струн, доносившемуся издалека, и представлял, как Франческа сидит на прибрежном песке, глядя на море, и играет на арфе. Меня непреодолимо влекло туда.

Когда монастырские часы пробили восемь, я отправился на берег.

Выйдя тем вечером за пределы обители, я невольно вступил в таинственные запретные области. Мог ли я вообразить, что существует иной мир, волшебная страна, где цветы и растения источают мёд и амброзию, где зреют сочные плоды. Но она уже ждала меня, эта ловушка для молодой необузданной плоти.

Неподалёку от монастыря, у старого колодца росла вечнозелёная пиния. От неё расходились в стороны две узкие тропы. Одна из них уводила к морю. Странная, заросшая по краям репейником и мареною дорожка. Будто никто по ней и не ходил. Ветер уныло качал лиловые соцветия чертополоха. Чем дальше уходил я по тропе, тем более уставшим себя ощущал.

Вдруг из зарослей, прямо у меня из-под ног, оставляя за собой дорожку в пыли, выполз крупный уж. Так по змеиному следу я и вышел к берегу.

Франческа стояла спиной ко мне у небольшого костра и смотрела на море. Волны с шумом накатывали на песок. Тучи постепенно затягивали небо. Не знаю, как, но она, даже не обернувшись, поняла, что это я.

– Пойдём, – сказала Франческа. – Скоро будет дождь.

Она привела меня в покосившуюся рыбацкую хижину. Но внутри оказалось уютно и хорошо натоплено, что удивило меня – как можно удержать тепло защититься от сырости в столь ветхих стенах,

Хозяйство Франчески состояло из узкого ложа, покрытого тканью с ярким орнаментом, стола со скамьёй у крошечного окошка, маленького котелка и кружки.

Она поняла мой взгляд и сказала с улыбкой:

– Здесь найдётся всё: вода, немного хлеба и вино.

Она повернулась к полке и достала несколько оливок. Мы поужинали размоченным в кипятке хлебом, выпили вина.

Небрежный наряд и чудесные распущенные волосы делали Франческу неотразимой. Она заигрывала со мной, и я не мог не отвечать ей. Но тёмное предчувствие не оставляло меня.

– Хочешь, сыграю тебе на хелисе[6]? – спросила она, беря в руки инструмент.

Пальцы коснулись струн. Сначала она играла какую-то тихую монотонную мелодию, похожую на завывание ветра. Она вызывала леденящий душу страх. А потом она запела на каком-то древнем наречии. Я не знал языка Франчески, но…

…на меня обрушились рёв урагана, бушующего над морем, быстрый топот ног невидимых преследователей, спор тысячи гневных голосов…

Музыка достигла странного вибрирующего тона, будто хотела достичь недосягаемой высоты. И уже невозможно было определить, звук ли это струнного инструмента или высокий человеческий голос. Дрожь волнами пробегала по моему телу вместе с тем, как звучали то приятные, то диссонирующие звуки. Гармония менялась крайней дисгармонией, и я переходил от эйфории к раздражению, от наслаждения к щемящей душевной боли.

А перед взором она… Лицо дивной красоты, точёная шея и дикие жёлтые глаза. Сердце наполнило острое, беспокойно сладостное чувство, которое рождается при созерцании мечты.

На лице Франчески блуждала улыбка, едва заметная, лукавая и двусмысленная. Она околдовала меня так, что смешанное чувство страха и вожделения, боровшихся во мне, уступило место безудержной страсти.

Необузданность желания, вызванная пением хелиса, подобная священной ярости, овладела мной. Специфическое звучание арпеджио пробуждали тревогу. В них явно слышалась нота дьявола.

Я смотрел на Франческу мутными от блаженства и ужаса глазами, безотчётно пытаясь отдалиться. Но её горячие ладони и лихорадочно блестящие глаза сожгли последние мосты. Разумеется, то, чему суждено совершиться, то совершится. Шатаясь от пьянящего восторга, я подошёл к ней.

Потом была ветреная ночь, неплотно закрытая поскрипывающая дверь, обращённая к морю, и вспыхнувшая ярко, как сигнальный костёр, страсть.

Франческа ничего не просила у меня, дрожа, как стрела, сорвавшаяся с тетивы. Казалось, она хочет только любви.