Страница 10 из 46
Дрожащими руками я потянулся к нему. Словно голос с небес провозгласил: «Уничтожь его!»
Той ночью я сжёг хелис вместе с развалинами дома.
По серому небу с бешеной скоростью мчались низкие тучи, сливаясь с бушующим морем и дымом пепелища.
Не помню, как я добрёл до монастыря.
Оставшись один, я наглухо закрылся в келье, ибо мне захотелось умереть, прекратить существование. Чувство вины мучило меня. Почему умерла Франческа? От любви ко мне, может быть, из-за того, что я её бросил? А если отец Северин прав, и мне являлся жуткий суккуб, порождение лукавого?
Весь день после похорон Франчески я мучил себя, но так и не нашёл ответа.
Глубоким вечером, когда свеча на аналое уже догорала, в окно возле самой постели, заглянула луна, и на пол легли белые пятна.
Спать не хотелось, но я задул свечу, лёг, силясь забыться. В бессоннице я обвинял лунный свет и даже попробовал найти что-нибудь, чем можно занавесить окно, но не нашёл.
Я долго читал молитвы, и, наконец, заснул.
Не помню, что я видел во сне, вероятно, что-то страшное, ибо вскоре в испуге проснулся от толчка в рёбра. Продолжая лежать, я разглядывал келью. Казалось, все предметы шевелятся.
Вдруг что-то мягкое сорвалось с подоконника и упало вниз. Через некоторое время я услышал шаги как будто животного и стон – не то звериный, не то человеческий.
– Человек или зверь, – воскликнул я, – повелеваю тебе именем Господа Иисуса Христа, скажи, кто ты.
За дверью послышался шорох. Потом кто-то тихонько запел.
Голос звучал как из-под земли, но я узнал его…
Затем дверь медленно, бесшумно отворилась... и в комнату вплыла она.
В тусклом лунном свете, в платье, измазанном землёй, стояла Франческа. Она подняла руку, то ли подзывая, то ли указывая на меня.
Та, что стояла передо мной, походила на Франческу, но не была ею. Она шагнула вперёд. Её лицо ушло из лунной полосы, и в темноте светились только глаза – жёлтые, дерзкие, холодные, хищные… Глаза волчицы.
Привидение улыбнулось бледными губами и прошептало:
– Джозефе, где мой хелис? Верни мне его, и спою тебе, как прежде пела.
Прекрасное лицо искажала смертная мука, глаза смотрели на меня, но не видели, вместо улыбки – судорога трупной агонии. Она следила за мной невидящими глазами.
– Мой возлюбленный, прибежище моих наслаждений! – простонала она и, склонившись, коснулась моих губ ледяными губами.
Мы слились в чудовищном поцелуе.
Всё исчезло в мучительном, ни с чем несравнимом страдании.
На рассвете меня разбудил протяжный звон монастырского колокола.
День прошёл в неустанных молитвах о несчастной грешнице. Я не знал, каким богам поклонялась Франческа, но просил Господа спасения для неё.
Следующей ночи я ждал. И Франческа снова явилась.
Когда луна заглянула в окно, меня одолел тяжкий сон. Но и сквозь него я почувствовал, что Франческа рядом. Послышался шорох платья, потом тихое пение…
Я открыл глаза. Она стояла у порога.
– Любовь моя, – шептала Франческа. – Ты мне дороже души! Тебя, одного тебя хочу!
Как ни пытался я отвести глаза, но ей всё-таки удалось перехватить мой взгляд, связав нас прочной алой нитью. Я испытывал невыразимый душевный гнёт. Ее жёлтые глаза – так мне почудилось – старались проникнуть в мои мысли. Она вновь и вновь звала: «Приди ко мне!..»
…порывы страсти сменялись приступами панического ужаса…
Я снова умирал, испытывая непередаваемые страдания, словно все атомы моего тела поменяли взаимоотношения. В глубине души трепетало жуткое желание, затаённая радость – войти в таинственный мир моей мёртвой возлюбленной, отдаться запредельной любви навсегда.
Прошёл ещё день. Но дневные занятия не возвращали мне ясности сознания. Надо мной тяготел чёрный морок. Я понял, что только и жду ночи, страшась и желая появления Франчески. Ко мне вернулось мучительное томление страсти.
Я снова жаждал её. Я знал, что она придёт.
…Ещё не начинало светать, и тьма казалась мёртвой, когда на лестнице раздались шаги. Затем дверь бесшумно отворилась, и в комнату вплыла Франческа. В одной руке она держала воображаемую арфу, другой трогала струны.
–Джозефе! Где мой хелис?! Я жду…
В ушах зазвучали дикие арпеджио, и некуда было спрятаться от всепроникающих безжалостных звуков. Надо мной раскинулась тонкая сеть из огненных нитей.
Я понимал, что гибну. Утром мне едва хватило сил, чтобы подняться и выйти из дома послушников.
Меня не пугала мысль об адских муках, я лишь сожалел о том, что сжёг хелис. Возможно, я смог бы откупиться. Но теперь её инструментом стал я сам. Она играла мною, она играла на мне!
Я должен был умереть или снять проклятье. Разгоняя морок пламенем искренней веры, мучимый виной перед умершей возлюбленной, я отправился на её могилу и обрызгал святой водой невысокий холмик ещё не успевшей затвердеть земли. Тотчас над ней поднялось белое облачко, в котором угадывались очертания обольстительного тела Франчески, и послышались её тихие стоны. Она проплыла между могил мимо меня и исчезла.
Я задыхался и плакал.
В ту ночь Франческа пришла в последний раз. Я начал уже дремать, когда она влетела в окно на лунном луче. Черты лица блистали гибельной красотой, но… её глазам уже открылись вечные муки.
– Что ты наделал, Джозефе! – крикнула она. – Я люблю тебя, ты – жених мой!
Совершенно обессиленный я сполз с ложа, а Франческа обволокла меня и страстно обнимала всю ночь.
Перед рассветом она низко наклонилась, коснулась ледяной рукой моей груди и, как мне показалось, вынула сердце.
Очнулся я при ярком свете дня, совершенно разбитый то ли падением, то ли неистовой любовью моей мёртвой суженой.
Я поднялся, мучимый жаждой и острой болью в груди, дотащился до монастырского колодца и долго пил. Вода горчила, как та, что омывает самое сердце земли, – подземная, чёрная, холодная.
С тех пор душа моя иссохла. Томление страсти навсегда покинуло тело, а любовь сердце. Ни одна, даже самая прекрасная женщина, больше никогда не пробуждала во мне чувств. Я освободился от Франчески и… от всех земных желаний. Даже в музыке я вижу лишь воплощение чисел и ищу гармонии не земные, но небесные.
Карлино тяжело облокотился на стол и обхватил голову руками. Лицо его осунулось, глаза померкли. Он выглядел очень измученным и… старым.
Джованни Д’Артузио потрясённо смотрел на учителя. Тот помолчал и продолжил, а вернее, завершил свою повесть:
– Тридцать лет прошло с той поры, Джованни. Но и по сей день я не могу сказать точно – существовала ли Франческа на самом деле, или богомерзкий суккуб мучил меня. Может быть, демоны туманили мне сознание, или лукавый искушал перед тем, как я совсем распрощался с мирским? И ещё…
Глаза Карлино наполнились ужасом.
–…странная страшная мысль иногда поднимается из тёмных глубин сознания: а что, если Франческа вернётся за мной?
Карлино поднялся по грязной лестнице с истёртыми ступенями и вошёл в отведённую ему комнату.
За окном холодный ветер гремел голыми почерневшими ветками тополей.
Джозефе помолился и лёг спать, а в тоскливой полутьме сырого пасмурного утра его разбудил звук, похожий на собачий вой. Карлино поднялся с кровати и подошёл к окну.
Остроухая серая собака стояла в воротах и исподлобья смотрела прямо на него жёлтыми глазами. Карлино пригляделся. Это был волк.
Зверь завыл. Слабо, тонко, с хрипотцой.
– Волчья квинта, – прошептал Карлино, чувствуя, как тоска стеснила сердце.
Он вернулся в постель.
Когда Джованни Д’Артузио постучался в дверь комнаты своего учителя, никто не ответил. Обеспокоившись, Джованни вошёл и обнаружил учителя в ужасном состоянии. Тот не отвечал на вопросы, только смотрел в дальний угол комнаты безумными глазами.