Тавро Лилит

На одном дыхании он взбежал вверх по лестнице, перепрыгивая через провалившиеся ступени, и остановился у пролома в стене.

На полу около пылающего костра лежала женщина. Над ней нависал какой-то огромный тип – руки, лицо, одежда, всё в крови и грязи – настоящий бог трущоб. Несчастная женщина корчилась возле его ног, а он держал в руке нож. Крики женщины смешивались с его проклятиями.

Мужчина наклонился над ней, замахнувшись ножом, но, видимо, недостаточно быстро, потому что женщина успела откатиться в сторону.

– Эй! – крикнул Сатрэм.

Здоровяк обернулся, и тут же на удивление проворно для такого гиганта побежал к лестнице.

Сатрэм бросился за ним и преследовал, поднимаясь этаж за этажом, пока не выбежал на крышу. Но там никого не было. Верзила словно испарился.

Вдруг неожиданный сильный удар в спину сбил Сатрэма с ног. Он упал, а незнакомец навалился на него всем телом. Скинуть его у Сатрэма не получилось, тот был слишком огромен. Возле уха слышалось утробное урчание. Сатрэм отчаянно сопротивлялся, помогала не столько хорошая натренированность, сколько природная ловкость, ему все-таки удалось вывернуться. Но в руке нападавшего блеснул нож. Он попытался ударить Сатрэма. Защищаясь, тот выставил вперед руку, и на мгновенье разглядел катаморфа.

Это даже нельзя было назвать лицом – омерзительная бледно-жёлтая свиная кожа, жёсткая щетина, красные глаза с чёрными точками зрачков, два клыка над нижней губой – скорее, грязная, окровавленная морда животного. Но она не была свирепой! Гораздо больше в ней было удивления.

Сатрэм не успел разглядеть его лучше, потому что они покатились, держа друг друга в смертельном объятии, и когда оказались у самой балюстрады, руки Сатрэма сжимали горло катаморфа. Но неожиданно здоровяк, булькнув чем-то внутри, опрокинул его и бросил вперёд. Руки катаморфа по-прежнему крепко держали воротник плаща Сатрэма, и он неизбежно должен был утащить его с собой. Но Сатрэму удалось вывернуться из плаща.

Они падали в пустоту. Падение было такимдолгим, что Сатрэм успел представить своё искалеченное тело на острых камнях. Но вдруг он ощутил, как напряглись два странных отростка на спине. Подчиняясь неведомому инстинкту, он скрестил на груди руки и почувствовал, что завис в воздухе. Это раскрылись за спиной крылья. Большие, сильные, они подхватили тело. Сатрэм сделал взмах, толкая его вперёд и вверх.

Паря над руинами, он наблюдал, как тело катаморфа падает, ударяясь о выступающие карнизы, вниз, к верной смерти.

Сатрэм неловко спланировал на густую плоскую крону аспарагуса и некоторое время лежал без движения. Потом, сложив крылья, держась за ветви, осторожно спустился на землю.

Какое-то время сидел, прислонившись к шершавому стволу, глубоко потрясённый первым полётом. Потомподнялсяидолгоискалсвойплащ. Изряднопотёртыйкатакомбнымикамнями, многократнолатанный, сразнымирукавами, этотплащсталчастьюегосущества. Путаясьвкрыльяхирукавах, оделся. Заметилножкатаморфа, наклонилсяиподобралего. Онбылоченьхорош. Клиноккроткий, изогнутый. Нож-коготь. С заточкой по вогнутой грани. Такие ножи когда-то давно делали лучшие мастера Актории.

Теперь нужно убедиться, что с женщиной всё в порядке. Он вернулся к развалинам и поднялся по лестнице.

Как ни в чем не бывало, она стояла, опершись на левую ногу, правую чуть отставив в сторону, и сосредоточенно глядела на пламя костра.

Одежда – тёмный камзол и брюки, заправленные в высокие чёрные сапоги – порвана, но совсем немного. Девушка была хорошо сложена. В её фигуре чувствовалось что-то уверенное, сильное, вызывающее. Она не выглядела напуганной.

– Как твоёимя? – спросил Сатрэм, подходя ближе.

– Тилли, – ответила она,протягиваяему раскрытую ладонь.

Предплечья Тилли охватывали спиральные браслеты в виде змей. Волосы девушки были темны, как ночь, а кожа светлее слоновой кости. В её серых глазах Сатрэм разглядел что-то особенное, некую тайну, выдающую в их обладательнице незаурядной личностью.

– Верни мне нож, – попросила она.–Онмой.

Сатрэм протянул ей нож.

–Лучше быть подальше отсюда, – сказала она, засовывая его в голенище сапога.

Тилли была высокой, почти одного роста с ним, и смотрела прямо ему в глаза без малейшего отвращения к его внешности.

– Да, нужно выбираться, – ответил Сатрэм, чувствуя, как под её взглядом меняется его восприятие самого себя.

Им предстояло пройти по каменистой дороге прямо от внутреннего Кольца вдоль зарослей гигантских аспарагусов и акаций. Деревья окружала высокая трава. По веткам прыгали существа, похожие на крупных бескрылых птиц.

Он вёл её к Сен-Долор.

***

Одиночество нельзя принять или отвергнуть. Одиночество даётся свыше. Как испытание. Но испытание быть вдвоём с Тилли он выбрал сам.

«Так сложились вероятности», –твердил он себе. – «Мы нужны друг другу, поэтому вместе».

С самого начала он всё воспринимал всерьёз: её загадочные слова, необычные состояния, странные действия.

– Ты постоянно оглядываешься назад и не двигаешься дальше, – укоряла его Тилли. – Это же твоя жизнь! Каким образом она может быть грехом?

Об этом говорило и его сердце.Да, он был грешен, грязен и мерзок. Он был чудовищем с огромными кожистыми крыльями за спиной, которые он прятал под плащом, потому что ему некуда было лететь.

Стояла поздняя осень, дни стали короче. Светлое время суток они проводили в подземелье собора. Дощатая лежанка с ворохом тряпья, жалкое подобие стола из прогнивших досок, прогибающихся под собственной тяжестью, плесень на сырых стенах – время уходило большей частью на рассматривание её замысловатых узоров. Иногда Тилли листала его книги, но делала это равнодушно, даже с некоторой брезгливостью.

Время текло медленно, размеренно.

По утрам она собирала возле стен Собора сухие ломкие, прихваченные морозцем листья и ягоды, а вечерами заваривала из них крепкое питье. А он длинными октябрьскими ночами бродил по городу в поисках пищи.

Он мечтал отомстить Актории. Его ненависть к этому городу разрослась до болезненных размеров, стала манией. Он целыми днями размышлял о разновидностях пыток, которым подвергнет каждого, кто подвернётся по руку, пока, наконец, не понял, что именно этого от него и ждут.

Это случилось в ту единственную ночь в году, когда стирается грань времён.

Сатрэм развёл огонь прямо на каменном полу собора.

Тилли принесла охапку сухой листвы и ссыпала в костёр. Пламя схватило их и хищно затрещало. Лица обдало жаром.

Он мрачно наблюдал, как поверхогня, между светом и тенью витают его грехи. Он знал их имена: гнев, гордость, чрезмерная чувственность… Они делали его слишком уязвимым.

Но Тилли так не считала.

– Живи, не краснея, Сатрэм! – говорила она. – Ошибки – это часть пути. И не сдерживай гнев, ибо это мощное оружие.

Она подошла и в течение двух секунд трижды коснулась его в нескольких местах кончиками пальцев. Каждый жест обладал дьявольской точностью. Движения были неуловимы, касания безболезненны, но он замер, опутанный чарами.

Ему показалось, что каждый листок акации и высоченная дикая мальва, и сухой колючий кустарник у стен Собора, и даже сами его стены дышат в ритме биения её сердца. Никогда прежде он не испытывал такого блаженства.

Он попытался обнять её, но Тилли отошла и надменно сказала, глядя на языки пламени:

– Тело всего лишь мост.

Как она любила смотреть на огонь! Словно он подпитывал её, давая уверенность и силу.

Потом она поднялась по лестнице, ведущей в алтарь, и остановилась. Когда Сатрэм поднял голову, её глаза горели смесью невинности и порока.

Он сделал несколько шагов и опустился перед ней на колени. Нестерпимо хотелось быть ближе. Она была как магнит.

Гибкая и сильная, как молодой побег. Такая юная и столь ужасающе мощная, способная использовать сверхтонкие чувства. Она была прекрасна, но холодна и далека, как Луна и неотвратима, как Немезида.