Тавро Лилит

– Это мучительно, – морщась сказал Сатрэм. – Некоторые слова я просто не могу произнести, не морщась.

– Например, Милолика? – врач побарабанил пальцами по столу. – Имя вашей умершей супруги.

Сатрэм вздрогнул.

– Я надеялся, что постепенно память о ней сотрётся.

– Пройдёт года три, прежде, чем вы оправитесь от потери, – сказал Тала, глядя на Сатрэма взглядом гурмана. – Но думать о Милолике вы никогда не перестанете.

Сатрэм почувствовал, что по щекам текут слёзы. Он хотел вытереть лицо, но руки отяжелели. Шея покрылась горячим потом.

– Чем сильнее любишь, тем дольше страдаешь, – явно смакуя, говорил Тала. – Чем глубже любовь, тем интенсивней обмен клетками, тем сильнее люди прикипают друг к другу. Видите ли, каждый человек наследует некий шифр, позволяющий клеткам складываться в неповторимую структуру, которая будет отличительной чертой личности.

Голос врача доносился откуда-то издалека, постепенно затихая.

– А вы знаете, что человеческое сердце разумно? – Тала подался вперёд, внимательно рассматривая Сатрэма. – Да, у сердца есть свой мозг – крошечный, всего около сорока тысяч клеток, но он есть! И у него самое мощное энергетическое поле в организме человека. Оно имеет форму тора, самой уникальной, основополагающей структуры Вселенной.

Голос Тала отдалялся, словно его обладатель уплывал куда-то…

– Это священное пространство. К нему нельзя прикасаться.

Сатрэм чувствовал, что врач прекрасно знает, что с ним происходит.

«Наверняка член "Лиги противодействия"» – с неприязнью подумал о враче Сатрэм. – «Разумеется, акторианская элита, к которой когда-то принадлежал и я, а теперь…»

И ярость наполнила его до краёв.

– Что со мной? – прохрипел он, хватаясь за грудь. – Что вы знаете об этом?

– То же, что и все! Параноидальный синдром, психоз. Нельзя отрицать, что для респектабельных горожан жизнь внутри Кольца остаётся вполне благополучной. Но благополучие, лишённое свободы, – это тяжкий груз. Отрезанность, замкнутость внутри загадочного круга меняет людей, их психику и даже физику.

Голос психиатра звучал почти издевательски:

– Но я помогу вам, верьте мне. Есть кое-какие клинические признаки. Возможно, это какой-то штамм, мутантная форма. Вирусы постоянно эволюционируют, стремясь к совершенству. Я разработал вакцину...

***

Очнулся Сатрэм в темноте. Он лежал на полу в каком-то тёмном и холодном помещении. Через пробоину в стене было слышно, как на улице хлещет дождь. На стенах фрагменты выщербленных треснувших зеркал.

Он и не помнил, как оказался в заброшенной башне на окраине Актории! Сколько времени он здесь провел?

Осторожно пошевелился. Между грудью и спиной жутко болело. В горле пересохло.

С трудом поднялся на ноги и по коридору дошёл до лифта, напротив которого когда-то был вход в ресторан. Шатаясь, побрёл на кухню. С ближайшей мойки схватил металлический стакан, вытряхнул его содержимое и до отказа отвернул ручку крана, тот в ответ кашлянул и выплюнул остатки воды. Сатрэм вылил её на распухший от жажды язык.

Послышался отдаленный протяжный стон, напоминавший гудение колокола. Сатрэм вернулся в холл, но разглядеть ничего не смог – слишком болели глаза, всё расплывалось. Но чуть поодаль, в арочном проходе заметил движение.

– Эй, кто здесь? – позвал он и двинулся в сторону шорохов.

Гулкое эхо шаговпрокатилось по залу.

Тёмный силуэт возник внезапно. Из арки ему навстречу поднималось что-то уродливое, клубящееся. Какое-то невероятное существо: на пепельно-сером лице чёрные пятна ноздрей, полоса рта, два белых глаза, сверлящих его точками зрачков. В Актории сохранилось предание о жутком Священнике из Сен-Долор, человеке гигантского роста, худом и бледном до невозможности, который на четвереньках гоняется за прохожими и просит его накормить.

Сатрэм отступил на шаг.

Между грудью и спиной вспыхнула жгучая боль. Застонав, он сорвал с себя плащ. Череп словно стянуло раскалённым кольцом. Сатрэм прижал ладони к вискам.

А существо, стоящее напротив, взметнуло над головой конечности и завыло, как воют только перед гибелью. От этого пронзительного варварского псалма Сатрэма словно наизнанку вывернуло, и он, движимый не разумом, а, скорее, инстинктом, швырнул в чудовище стакан. Он ударился обо что-то твёрдое, отскочил и со звоном покатился по полу.

Но монстр не собирался уходить. Тогда Сатрэм начал медленно наступать на него. Существо двинулось навстречу так же неторопливо и уверенно. Когда Сатрэм замахнулся, тварь тоже вытянула перед собой что-то вроде руки.

Сатрэм изумленно рассматривал этот уплотнившийся фрагмент темноты. Затем дрожащей рукой коснулся лица чудовища.

Зеркало повторило этот жест.

Сатрэм медленно повернулся. Отражение показало ему спину с двумя глубокими продолговатыми кровоточащими ранами.

Отвратительное, завораживающее, фантастическое зрелище. Кожа на спине трещала, лопалась, расползалась. Из кровавых ошмётков прорастало что-то омерзительное, дрожащее. Что-то вроде ещё одной пары рук свисало на уровне лопаток.

Бред? Галлюцинация? Несогласованные данные, собранные органами чувств, интегрировались где-то в височно-теменном узле – это он, Сатрэм, стоит обнажённый до пояса, с двумя мокрыми, обмякшими под собственной тяжестью, окровавленными отростками за спиной.

Вот каким он стал.

Бежать! Спрятаться! Желание было инстинктивным: скорее скрыться, только бы никто не увидел его, не узнал.

Шатаясь, кровоточа, почти вслепую из-за страшной рези в глазах, Сатрэм пробирался по городу. Холод больно жалил обнажённую кожу. Каждый шаг отзывался в мозгу ослепительно ярким всполохом.

Куда? Куда теперь идти?!

Сатрэм остановился. Щурясь, размазывая по лицу сочащуюся из глаз кровь, он увидел Сен-Долор, большой, тёмный и такой ирреальный. Пропорции собора исказились, приобретая странную чужеродность. Шпиль вытянулся высоко-высоко, к самому небу, серому, зернистому.

Сатрэм застонал. Всё это невозможно ни понять, ни облечь в слова.

В тот день он впервые спустился в кромешную тьму подземелья.

Там, сражённый болью, рухнул в какую-то щель между камнями. Обезумевший от вторжения неведомой страшной силы, он бился в крови, поту и отчаянном страхе.

***

Сатрэм проснулсяотголода. Какое-то время отрешённо наблюдал за висящими под потолком микрохироптерами. Просперо спланировал вниз и заверещал, прося угощения.

– Ну, ну, пусти, – проворчал Сатрэм, смахивая мышь с плеча. – Я что- нибудь принесу тебе.

У Сатрэма давно не возникало желания вернуться в башню у Кольца, но сегодня его потянуло в те места. Он знал, что в зарослях гигантских аспарагусов можно поймать живность килограммов на пять. Мышцы привычно напряглись, с наступлением темноты активизировалась симпатическая нервная система, отвечающая за охотничий инстинкт. Только надо поспешить, чтобы к рассвету вернуться.

Когда Сатрэм поднялся по лестнице и выглянул наружу, уже смеркалось. Скоро тёмная влажная земля впитает остатки дневного света, и тогда можно будет передвигаться свободно. Ночь брала своё, безветренная, полнолунная.

Ссутулившись, засунув руки в глубокие карманы, пряча под плащом уродливые отростки плоти на спине, он пробирался среди руин. Ботинки скользили по влажной траве и грязи. В канавах булькала и переливалась темная вода, дышащая тиной и прелью, он переступал через них и двигался дальше – тьма становилась ещё гуще. Шёл, наклонив голову, пряча под низко опущенным капюшоном овальные переливчатые глаза насекомого.

Возле развалин постоял, разглядывая руины. Теперь дом мёртв. Здесь настоящая помойка и жуткая трущоба. Нет, он не станет заходить внутрь. Но внезапно раздались женские крики, и он заметил, что на уровне третьего этажа в окнах, слабо пробивая чёрную чернильную мглу, мелькнул свет. Сердце Сатрэма забилось, в памяти возникли события того рокового дня.