Страница 16 из 20
– Молча-а-ать! – заорал Подлужный, хрястнув кулаком по столу, отчего опрокинутый стакан, стоявший на столе подле графина, перевернулся и встал на донышко, понятые подпрыгнули вкупе со стульями, а опознаваемые шарахнулись в стороны. – Молча-ать! Или я вас немедленно задерживаю на трое суток!
– А чего она пиз…врёт как…, – утихая, перечил Воловой, самовольно опускаясь на стул. – И вообще… Я требую занести в протокол, что она меня назвала вороватой крысой и плутоватым лисом.
– Встаньте, опознанный, – уже хладнокровно потребовал следователь. – Ваши слова, равно как и пояснения свидетеля Платуновой, будут занесены в протокол. И чтобы никаких «сильных» выражений от вас я чтобы не слышал. Итак, встаньте и назовите себя.
– …Воловой…Аркадий Николаевич Воловой, – нехотя выдавил из себя милиционер, поднимаясь со стула.
– Я правильно понял, что вы, всё-таки, сопровождали её в туалет 26 апреля, как следует из вашей оговорки?
– Да. Выводил. Галя легла поспать. Ну…постовая Галина Ефремовна Астахова. Я её подменял. Астахова меня сама попросила. Но в туалет нога моя не ступала и до…этой…я кончиком пальца не прикоснулся.
Ах, как надеялся Алексей на то, что Регина идентифицирует личность Волового ко всему прочему и по часам! То стало бы мощной привязкой не просто к контакту между вытрезвляемой и постовым, но и к особому, интимному соприкосновению между ними. Подлужный предвкушал, как он, прежде чем защёлкнутся стальные оковы на кистях Волового, снимет с одной из них наручный хронометр и, повернув его тыльной стороной к свету божьему, громогласно прочтёт: «Дембель. 1975-1977». Уж тогда похотливый «Рукоблуд» сменил бы напускную кичливость на личину ничтожества, жалко лепечущего слова признания и идущего в «абсолютный расклад».
Увы, на руках опознанного часы напрочь отсутствовали. Убедиться в том было проще простого: в жаркий июньский день мужчины щеголяли в футболках и рубашках с короткими рукавами. И загорелые предплечья Волового не имели даже узкого ободка бледной кожи, что остаётся нетронутой солнцем под браслетом или ремешком. Надежда на скорую и победоносную развязку рухнула.
2
Устыдитесь те, кто подумал, что досадная неудача надломила Подлужного. Во-первых, он на Воловом до поры отнюдь не «ставил крест», как на честном человеке. Напротив, противоречие с часами зачислил ему в актив. Во-вторых, Подлужный не был бы самим собой, если бы пал духом от такой малости. Отрицательный результат – тоже результат. Блицкриг в деяниях, совершённых в условиях неочевидности – крайне редкая вещь. Наступила фаза нудного и всестороннего накапливания обвинительных улик и реабилитирующих фактов. И в последующий час производственные свершения «горели» от напора старшего следователя прокуратуры.
Перво-наперво он провёл накоротке очную ставку между Платуновой и Воловым, в процессе которой каждый из них отстаивал персональную правду или персональную ложь. И места правды и лжи пока не были окончательно «застолблены».
Отсадив милиционера в кабинет к помощникам, Алексей допросил постовую Астахову. Та подтвердила, что в ночь на 26 апреля в вытрезвитель доставляли девушку, выглядевшую взросло, которая впоследствии оказалась несовершеннолетней. Ночью она, Астахова, попросила Волового подменить её, так как накануне не выспалась – болел зуб. И тот по-товарищески услужил ей. Это было не обременительно, поскольку двери женской и мужских палат связаны одним коридором. Сама же она, в нарушение инструкции, оставила пост и прилегла вздремнуть в кресло, предназначенное для фиксации буйствующих пациентов. В нём проспала часов до шести утра.
Отпустив постовую и Платунову, Подлужный уговорил Авергун и Торхову допросить остальных сотрудников вытрезвителя, оформив необходимое отдельное поручение и снабдив помощников прокурора вопросником. Сам же следователь вломился к Двигубскому, сладко почивавшему в кресле, и «в один присест» уломал его на санкционирование обыска в комнате общежития, где проживал Воловой. На постановлении не успели просохнуть подпись прокурора и оттиск гербовой печати, а Алексей уже мчался к общежитию на прокурорской «Волге» в компании с понятыми и Воловым.
В комнате милиционера следователь перевернул обстановку вверх дном, но наручные часы бесследно канули, словно маковое зёрнышко в чреве обжоры. Отсутствовали и препараты, предназначенные для излечения венерического заболевания.
– Вы скажите, что вам надо, – кичливо задирал нос и жеманно поджимал губы Воловой. – Я всё вам сам отдам.
– Ага, как же, – мрачно злился про себя Подлужный, – надоумь тебя, так ты часы схрумкаешь теми «устами, что не говорят на человеческом языке», и даже не подавишься.
– Может денег вам не хватает? Золота? Совести? – язвил милиционер.
Получасовые поиски не увенчались успехом. Перепачканный Подлужный – в липком поту и подкроватной пыли – принялся восстанавливать порядок. Ему по мере сил сочувственно содействовали понятые.
– Поправьте-ка постельку, гражданин следователь, – упирая на обращение «гражданин», ехидно раздавал указания Воловой. – Правее. Правее. Хоро-ош! С телевизором поаккуратнее…Та-ак…Вот так пойдёт. Вы меня унизили, гражданин следователь. Лишили моё достоинство. Даром вам не пройдёт. Я на вас огроменную «телегу» накатаю. И не Двигубскому, а в область, в Россию, в Союз.
– А-ап-апчхи! – звонко чихнул Алексей, – …на вашу жалобу, – закончил он мысль и хихикнул от того, что посредством сомнительного экспромта парировал выпад противника. – Я поступаю строго по закону. Распишитесь-ка, лучше, в обязательстве о явке к венерологу для обследования. Вам завтра надлежит побывать у него.
Подлужный умело напускал на себя уверенность. И посторонним было невдомёк, что груз забот у следователя нарастал и нарастал. Про себя же Алексей утомлённо размышлял о том, что придётся ускоренными темпами прибегнуть к реализации трудоёмкого «козыря», на который его натолкнула ключевая фраза Регины Платуновой.
3
Профессиональная деформация личности – коварная и загадочная болезнь, развивающаяся исподволь, в латентной форме. Специалист (полнота которого односторонняя и подобна флюсу, как изрёк некогда Козьма Прутков) до поры до времени и не замечает, что заболевание глубоко запустило цепкие и ползучие корни в его психику. Аномалия проявляется внезапно в форме непредсказуемых кризисных явлений: учительница словесности «западает» на одарённого девятиклассника, вступая в аморальную и почти противоестественную связь; настоящий полковник, праправнук поручика Ржевского, получив за сальность пощёчину от прекрасной дамы, впадая в армейский раж, потрясённо рычит: «Отставить!» – как если бы перед ним «тянулся во фрунт» ефрейтор; забойщик скота с 30-летним стажем, лобзая на рабочем месте блондинистую кудрявую пассию, в патологическом порыве внезапно признаёт в ней – ни много ни мало – овцу, и режет её, подвернувшимся роковым образом под руку ножом, точно таким же манером, как забивал до того тысячи глупых барашков.
Алексей Подлужный, образно выражаясь, малость свихнулся на «криминальных достопримечательностях» Среднегорска. Если обычный житель областного центра, минуя в университетском городке памятник вождю рабочего класса В.И. Ленину и великому пролетарскому писателю А.М. Горькому, воспринимал его как художественное творение и эстетическую ценность, то Алексей волей-неволей вспоминал об изнасиловании у его подножия студентки-заочницы маньяком Киревичем, «запалившемся» на сорок седьмой жертве.
Для гостей города нормой являлось то, что они, созерцая дворец культуры телефонного завода, видели в нём аляповатое произведение современного зодчества. Следователь же прокуратуры Подлужный, бывая здесь, извлекал из глубин недавнего прошлого происшествие, в ходе которого работник милиции, пресекая действия хулиганов, применил огнестрельное оружие.