Страница 15 из 20
– Как сказал историк искусств Бернард Беренсон: «Главная причина славы Рафаэля – это его способность говорить со всеми обо всем на языке, понятном каждому», – проронил в тишине Подлужный.
И долго безмолвствовали очарованные зрители, пока какой-то озорник с галёрки не выкрикнул: «Мадонна, слов нет, хороша! Но Танечка-то Серебрякова, пожалуй что, краше будет!»
И тут уж зал, до того не ведавший, как тактично выйти из торжественности момента, грохнул канонадой хохота…Смеялись все! Аж сам Эйбоженко ржал по-лошадиному! И даже секретарь парткома Сочнов, призванный во всём и всегда блюсти чистоту партийной линии, втихую похрюкивал и повизгивал по-поросячьи.
Далее последовали краткие выступления содокладчиков, реплики сторон…Но им оказалось не по силам переломить общий настрой. Победа правоведов была предрешена.
По окончании дебатов Алексей в числе первых покинул аудиторию номер восемьдесят семь. Он не просто покинул, но выбежал и из неё. С его стороны то было не бегство с поля триумфа, а реализация хитроумной задумки. И потому, когда Таня Серебрякова, как выяснилось – дочь известного университетского профессора Владимира Серебрякова – вышла из дежурной комнаты в сопровождении Озерова и с котёнком на руках, входные двери, ведущие на широкое университетское крыльцо, перед ней распахнул…Подлужный.
Близ парадного входа спасительницу с найдёнышем уже поджидало такси, которое Алексей успел взять на вокзальной площади, расположенной неподалёку.
– Прошу вас, – открыв заднюю дверь автомобиля, жестом пригласил Подлужный девушку.
– Я…Я не принимаю такие…любезности от незнакомых, – растерялась та.
– Ну, теперь-то мы уже не совсем незнакомые, – улыбнувшись, прищурил глаза хитрец. – За два часа творческой дискуссии мы стали чуть ближе…
– Напротив, мы стали ещё дальше! – недовольно поморщившись, перебила его красавица.
– Хорошо-хорошо, – поспешно согласился Алексей. – Я незамедлительно избавлю вас от своего присутствия. Но не тащить же бедного котейку по городу в общественном транспорте, где сутолока, разные люди…Считайте, что моя инициатива – исключительно ради него! Поездка оплачена тоже ради него.
– Оплачена, оплачена, – подтвердил таксист, авансом получивший три рубля (по тем временам – более чем щедрый платёж).
Татьяна заколебалась, и Подлужный, воспользовавшись этим замешательством, мягко, но настойчиво усадил её с котёнком в салон. И вознамерился было разместиться на свободном месте. Но тут студентка, обретая себя, воспротивилась его планам:
– Надеюсь, вы не откажете мне в просьбе? – остановила она жестом руки расторопного и настырного малого. – Осчастливьте нас с котиком, пожалуйста, отсутствием вашего присутствия.
– Э-э-э…, – лишь на миг опешил оборотистый юрист, с ходу принимая решение и за себя, и за слегка медлительного Озерова. – Что ж, желание дамы – закон вселенной. А мы с Димой доберёмся и на трамвае. Кстати, куда котик изволит его доставить?
– Он…Нам до дворца культуры Свердлова, – с неуверенными нотками в голосе протянула Серебрякова.
– Дворец культуры Свердлова! – властно распорядился Алексей в адрес таксиста, захлопывая пассажирскую дверцу.
– Дворец культуры Свердлова, – прозвучало для пассажиров объявление водителя автобуса, в котором ехал и Подлужный. – Следующая остановка – улица Чкалова.
– Опля! – отвлекаясь от дум, непроизвольно воскликнул старший следователь. – Чуть не прозевал. Через остановку мне выходить.
И он сквозь скопление пассажиров стал неспешно протискиваться к выходу.
Глава четвёртая
1
Дисциплина и законопослушание – великая вещь. И пусть начальник райотдела милиции Бодров, принимая от Подлужного в медвытрезвителе отдельное поручение, стенал о его нереальности, на деле же он обеспечил выполнение следственного предписания в срок. В десять ноль-ноль в прокуратуру прибыла вся смена, находившаяся на дежурстве в медицинском учреждении в ночь с 26 на 27 апреля. Даже уборщица.
Проанализировав состав явившихся, Подлужный оставил «на десерт» дежурного, фельдшера и техничку. В первую голову его занимали постовые, обслуживавшие палаты. Их было четверо: трое мужчин и одна женщина. В Среднегорске на миллион сто тысяч жителей приходилась единственная женская палата для вытрезвления, рассчитанная на четырёх пациенток. Трудно поверить, что сравнительно недавно численность «назюзюкавшихся» до непотребного состояния представительниц рода Евы, соблазнённых Зелёным Змием, можно было сосчитать на пальцах одной руки. И того сложнее было представить, что существовали двуногие скоты, жаждавшие обладать ими.
Из трёх постовых мужского пола предстояло «вычислить» для ключевой акции – опознания – «любителя лихого аттракциона» в туалете. Если он, конечно, не плод вымысла Регины Платуновой. Алексей ответственно относился к данному выбору, учитывая, что Платунова в ту ночь была пьяна и видела насильника, как сие ни парадоксально звучит, мимолётно. Неудачная попытка могла лишить её уверенности и отразиться на установлении истины. Нельзя было допустить, чтобы в органах продолжала «пастись» паршивая овца. Вместе с тем, не хотелось и противного – «натянуть» эпизод до изнасилования, если такого не было. Короче: и хочется, и колется, и мама не велит.
Один из постовых, Ронжин, отпадал сразу, поскольку по возрасту «перевалил» за четвёртый десяток лет. Выбирая из двоих оставшихся, сержантов милиции Волового и Малышева, соответственно тридцати одного года и двадцати семи лет, следователь предпочёл «стартовать» с более зрелого. И не потому, что Воловой проявлял признаки нервозности. Просто Малышев со своими впалыми щеками не тянул на «мордастого Рукоблуда». Подлужный также не упускал из виду и возможные годы службы Волового в армии. В мозгу следователя нескончаемо вращалась (пока что лишь воображаемая) гравировка на часах: «Дембель. 1975-1977».
Завершив подготовительные процедуры, связанные с опознанием, Подлужный пригласил к себе через понятого из кабинета номер пять Платунову, заранее отправленную под присмотр к Авергун и Торховой. Регина вошла, и перед ней предстал Алексей.
– Свидетель Платунова, – внешне бесстрастно произнёс он, – вы участвуете в следственном действии, именуемом опознанием. Предупреждаю вас об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний и отказ от дачи показаний по статьям 181,182 Уголовного кодекса РСФСР. Пожалуйста, распишитесь о том в протоколе. Вот здесь. Да-да…Сбоку от вас сидят понятые. Перед собой вы видите ширму. За ней находятся трое мужчин, которые поочерёдно будут произносить одну и ту же фразу: «Помалкивай. Никто не узнает, и всё будет хоккей». Если голос кого-то из них для вас окажется знакомым, то вы скажете нам, где и когда его слышали. Ежели окажется, что таких голосов вы прежде не слышали, тоже сообщите нам.
Воловой по собственному желанию изрекал сакраментальную фразу последним. Регина на удивление твёрдо опознала его, пояснив при каких обстоятельствах его слышала. Голос говорившего она узнала по низкому тону и хрипотце.
Четверть часа спустя Регина повторно вошла в кабинет и столь же чётко признала Волового уже по внешности:
– Тот, что стоит у сейфа. Узнаю его по лицу. И по глазам – они у него по-лисьи зыркают, вроде норовят чего отхватить. И по щекам – висят, ровно у хомячка. И ещё по…животу – он бочечкой выпирает. Это…это он меня выводил в туалет в вытрезвителе 26 апреля. И там снасильничал. Только тогда он был в милицейской форме…
– Чушь! Я протестую! – резко перебил её Воловой, до того беспрестанно скептически ухмылявшийся. – Оговор! Всё подстроено! Она мне мстит…
– Минутку, опознанный, я вам не давал слова, – попробовал оборвать его разглагольствования следователь. – Лучше назовите-ка свои фамилию, имя и отчество.
– Чушь. Это провокация, – гнул собственную линию Воловой. – Она была пьяна и ни хера не помнит. Мстит за то, что её засадили в вытрезвиловку. Налепит тут горбатого с три короба. Срамина позорная!…