Ржавчина

Лаххора внимательно слушал каждый раз, когда Калло решался поделиться мыслями. С мыслями к нему возвращались чувства. А с чувствами — воспоминания, от которых Калло убегал всю свою жизнь. Но Лаххора учтиво не задавал вопросов. Он словно ждал, когда Калло сам расскажет ему свою историю. Правда, один вопрос он все же задал.

В один из вечеров, сидя вместе у озера и наблюдая за уткой, Калло наконец услышал вопрос, на который так давно хотел ответить:

— Как твое имя?

— Калло. Меня зовут Калло.

— Калло, — повторил Лаххора медленно, и по коже террийца пробежали теплые мурашки, — мне нравится твое имя.

С тех пор Лаххора как можно чаще использовал его имя, словно возвращая свои старые привычки. Но терриец не был против. То, как его произносил Лаххора, грело душу, что успела ожить на Зуре, как и все, о чем заботился Лаххора.

Под действием Лаххоры Калло постепенно становился другим человеком. Добрым, щедрым, открытым. Он уже не стеснялся своих эмоций, не закрывался от зурийца, как в первые дни на Зуре. Он открывал грани своей личности, которые никогда бы не нашел, не окажись здесь, на этом райском острове, созданном любовью и старанием одного единственного существа.

Иногда по ночам Калло выходил к озеру, чтобы взглянуть на свое лицо. Калло завороженно смотрел на свое отражение воды. Он не мог улыбаться, не мог мимикой передавать эмоции, и первые проблески рыжеватой коррозии уже оставили отпечаток на металлических челюстях.

И чем больше проходило времени, тем хуже становилось состояние его челюстей. И он впервые жалел о том, как мало у него оставалось времени.

***

— Калло. Могу я задать вопрос?

Прошел месяц с тех пор, как Калло обосновался на Зуре. Заржавевшие челюсти с трудом двигались, и он отвечал через силу с заметным металлическим скрежетом.

— Валяй.

— Ва… валяй? — его сухое белесое лицо немного скукожилось, вызвав у Калло улыбку.

Он хмурился прямо как человек. Удивительно, как быстро можно привыкнуть к другим формам жизни. И даже начать их понимать.

—Это что-то типа: давай, задавай. Или: давай, продолжай. Знаешь, валяй. Как разрешение.

— Валяй… — задумчиво повторил он, пробуя слово на вкус.

Еще немного постояв, как если бы он запоминал слово, он опустился на скамью рядом с Калло. Кот, спокойно лежащий на коленях человека, напрягся и предупреждающе зашипел.

— Да не шипи ты, — буркнул Калло, продолжая почесывать его по холке. Кот фыркнул, но послушался.

— Что ты хотел узнать? — напомнил он.

— Ты говорить… по-другому. Звук измениться. Почему?

Калло замер на секунду, а кот мявкнул на его коленях и тоже уставился на Калло зелеными глазами, словно был участником диалога и хотел услышать ответ.

Всего лишь за один земной месяц Калло успел привыкнуть к Лаххоре. Он знал, что придет время, когда придется поделиться правдой, вот только отчего-то она застревала в глотке.

Поэтому вместо ответа Калло потянулся к своей маске. Он не сорвал ее, как делал на арене, а осторожно стянул, как всегда делал у озера, оголив исковерканные коррозией челюсти и кожу, что уже начала воспаляться. Для существ, которые ценили естественность, картина раздраженной кожи и ржавых челюстей, выступавших из нее, казалась отвратительной.

Калло не поднимал взгляд на замолчавшего Лаххору, пока тот очень тихо не произнес:

— Больно?

Другого от Лаххоры он и не ожидал. Без надменности. Без иронии. Он задал такой простой вопрос, что глаза Калло заслезились, но терриец мужественно проглотил эмоции, что, к сожалению, не осталось незамеченным.

— Человек плакать, если больно.

— Мне не больно. Я привык, — просто ответил Калло.

Ни жжение, ни дальнейшее разрушение не пугало его. Он знал, на что шел. Осталось только объяснить это Лаххоре, который за столь короткий срок стал его дорогим другом. Настоящим.

Теперь Калло есть, чем гордиться.

— Я долго не проживу, — признался Калло тихо, ощутив, как напрягся зуриец. Лаххора смотрел на него с таким ужасом и непониманием, что Калло хрипло рассмеялся.

— Как тебя лечение? — спросил Лаххора.

В его голосе звучала неподдельная тревога. Щупальца взволнованно извивались, совсем как хвост Норта, выражая чувства, что невозможно скрыть. Калло ничего не ответил, только чувствовал, как болезненно сжимается сердце от чужого участия.

— Лаххора, — строго проговорил Калло. — Я не хочу лечиться. Я хотел бы остаться здесь. Если ты мне позволишь.

На секунду в солнечном, светлом саду воцарилось гробовое молчание. Даже кот на коленях Калло напрягся, не издавая ни звука.

Лаххора медленно перевел взгляд с полуметаллического лица Калло на сад перед ними.

— Я не хотеть терять тебя, — отчаянно прошептал он.

Если бы иссушенный на солнце зуриец мог плакать, он обязательно бы это сделал. Но Калло не сомневался в его чувствах. Он знал, что причинит ему боль.

И ему действительно было жаль.

— Почему? — выдохнул зуриец.

— Потому что таким, как я, не место в этом мире.

Лаххора дернулся, словно от пощечины.

— Это не правда, — выдавил он, — твое место здесь. Останься.

— Прости, — только и ответил Калло. — Прости меня. Но я уже все запустил.

Даже если отправиться на Оффал сейчас, он не успеет. Старуха, скорее всего, мертва, а другого мастера по металлу Калло не знал, да и знать не хотел.

Еще некоторое время они просидели в молчании, пока Лаххора, видимо, пытавшийся взять себя в руки, не спросил:

— Какой Терра?

— А тебе не рассказывали? — через силу прохрипел Калло.

— Другие смотрители не помнить.

— Я тоже не помню. Мне было четыре года, когда я покинул Землю. Я практически не видел ее.

— Совсем ничего? — Лаххора выглядел огорченным. Все еще под эмоциями предстоящей потери, не зная, сколько времени им осталось провести вместе, он хотел узнать о Калло все. Наверстать упущенное, задать вопросы, ответы на которые так ждал.

Он хотел помнить его.

— Смутно. Картинки в голове остались, но, боюсь, они тебе не понравятся.

— Расскажи, — тихо попросил зуриец.

Калло ненадолго задумался, прежде чем ответить.

— Горы мусора. Смог, дым из огромных труб. Неба практически не видно даже днем. Но мама рассказывала мне, что она была красивая. Прямо как твой остров.

— Где твой мать?

Калло неопределенно пожал плечами. Он не стремился вспоминать, но Лаххору хотелось ответить. Он единственный, с кем Калло хотелось говорить. Единственный, кому хотел оставить свою историю.

— Ей не хватило места на корабле. Или денег на билет. Но она осталась там.

— Мне жаль, — Калло не сразу заметил щупальце, что обвилось вокруг него, свисая с другой стороны.

Той, какой она отпечаталась в памяти ребенка, она не смогла бы выжить на Оффале. Размытое временем доброе лицо из воспоминаний Калло не заслуживало планету развлечений. Он смог приспособиться, потому что вырос в жестоких условиях. Его переделали, заточили под существование в этом огромном цирке уродов. Но и он оставался там никем иным, чем Канкером.

— Нас должны были принять на Перри. Но к тому моменту она уже была переполнена людьми. Поэтому наш корабль отправили на Оффал.

Лаххора медленно покачал головой.

— Оффал — не место для детей.

— Знаю. Бывал там?

Зуриец, чуть погодя, кивнул. По его позе было видно, что он не хотел делиться своим опытом, но Калло и не напрашивался. Своего ему было достаточно.

— Потом цены на билеты подняли до небес. Для того, чтобы мы не могли выбраться. Знаешь, один раз у меня был шанс сбежать оттуда. Но я сглупил.

Калло хотел использовать другое слово. Хотел сказать, что на самом деле он струсил. И с тех пор этот страх остался с ним и разъедал похуже любой ржавчины. Но неверное слово не остановило Калло.

Поглаживая заурчавшего кота, он начал рассказывать. Как побирался на Оффале, никому не нужный. Как его нашла старуха, пригрела в своем заполненном ржавчиной доме. Как изменила его, приводила к разным существам, что задолжали ей, чтобы они обучили его самозащите. Вместе они придумали, как ему зарабатывать себе на жизнь, потому что старуха не собиралась терпеть тунеядства. Так она говорила.