Клеймо Солнца

С другой стороны от Дэнниса стоит ещё одна девушка, мне незнакомая. У неё гладкие чёрные волосы до подбородка и такая же широкая ослепительная улыбка, как и других. За руку её держит молодой человек, такой же высокий, как Дэннис, но лица парня я не вижу, потому что оно повёрнуто в сторону.

Все на этом изображении, по крайней мере, из знакомых мне, выглядят гораздо моложе, чем в жизни.

Изображение внезапно меняется. Я вижу девичье лицо с ямочками на щеках, обрамлённое рыжими волосами, почти такими же яркими, как у Авреи. Авгуру мне напоминает и властный разлёт бровей. Девушка улыбается, и я вижу, что один зуб немного заходит на другой, что придаёт лицу детского очарования.

Она такая красивая. Пылает, как огонь. А глаза… Её глаза чёрные. Такие я видела лишь у одного человека. У Дэнниса.

«Есть и другой образ. Но его труднее уловить, он глубже, словно ты его прячешь. Это девушка». Это мои слова. Мои ощущения. Я видела огонь в клетках — чувство, которое, как говорили мои ближние, тальпы испытывать просто не могут…

Но огонь в клетках — это любовь, и ничто больше так не пылает, как это чувство…

Дэннис объяснил, что защитником тальпы называют человека, способного оградить родных от опасности, а женатым того, кто создал семью. Но он и не сказал, что его сердце свободно.

У девушки тёмные глаза, такие же, как у Дэнниса. Я не раз думала, что тальпы могут общаться взглядами. Возможно, глаза для них значат гораздо больше, чем я могу предположить. Возможно, цвет глаз для них как для нас комплементарные инсигнии…

Почему-то мне становится так тоскливо, что я натягиваю на себя тяжёлую ткань, то ли скрывая свои мерцающие инсигний, то ли пытаясь спрятаться от мира тальпов. Но в последнюю секунду замечаю, что изображение на экране меняется, и на нём появляется женщина невероятной — строгой и сдержанной, но изысканной красоты.

Тёмные волосы отливают медным оттенком. Разлёт бровей такой же властный, а глаза такие же чёрные, как у первой девушки, но эта женщина гораздо старше, и её лицо несёт отпечаток истинной — зрелой красоты, какая приходит только с большим числом оборотов вокруг Солнца.

Я смотрю на лицо завороженно, словно чувствую силу, исходящую от изображения, и в сознании всплывают слова, которые я, сама того не понимая, произнесла Дэннису: «В тебе есть свет. Но он совершенно неотделим от мрака. Трепетные чувства переплетаются с невыносимой тоской и глубоким чувством вины. Я вижу, как пульсируют разноцветные пятна — от светлых и нежных оттенков до тёмных и грязных. Чувства всё ещё сильны, но человека давно здесь нет. Этого человека нет в живых».

Вдруг женщина моргает и улыбается мне — мягко и спокойно.

— Он сказал мне сегодня, что мне к лицу быть домохозяйкой, — говорит она приятным голосом, заставляя меня от неожиданности и шока натянуть одеяло под самые глаза. — «Посмотри, какая прекрасная у нас дочь», — сказал он, а я могла думать лишь о том, чтобы тишина в нашем доме оставалась как можно дольше…

Продолжения я не узнаю, потому что экран гаснет в тот же момент, когда снизу раздаётся голос Дэнниса — надтреснутый, будто заболело горло:

— Отключить!

Вряд ли меня можно в чём-то обвинить, но я чувствую странную напряжённость. Смотрю в потолок, стараясь дышать как можно тише, и проходит немало времени прежде, чем парень устало произносит:

— Забыл про автоматический запуск. Видео включается каждый день в одно и то же время, и вот, в общем…

Я впервые слышу, чтобы голос Дэнниса звучал не просто тихо, но по-настоящему грустно и обессиленно, и я, сама не зная, почему, спрашиваю:

— Кто это был — на экране? Я видела людей…

А потом задерживаю дыхание, ожидая ответа.

Молчание вновь затягивается — настолько, чтобы я задумываюсь, либо вообще зря задала вопрос, либо (Иоланто, пусть будет так!) Дэннис просто меня не услышал. Но он отвечает:

— Там был мой брат, его девушка, Сьерра и Алан. Возможно, их ты и сама узнала.

Значит, я не ошиблась.

Запоздало осознаю, что Дэннис даже не уточнил, какое изображение я увидела.

«Видео включается каждый день в одно и то же время…»

— С этими двумя мы вместе готовились, — продолжает Дэннис.

Его голос доносится словно издалека и звучит напряжённо.

— К чему? — спрашиваю почти шёпотом.

Несколько долгих секунд парень молчит, а потом отвечает:

— Я мечтал быть военным. Занимался в особом — элитном подразделении, где из детей богатых и влиятельных родителей готовили военнослужащих, которые в будущем должны были работать в Министерстве обороны радиуса и охраны населения, а значит, следить за порядком во всём Третьем крыле.

— Ты хотел быть воином, чтобы… присматривать за другими?

Я прислушиваюсь к тихо произнесённым словам:

— Нет. Я думал, что смогу помогать людям, что смогу защитить родных. Но у меня возникли проблемы с правительством, а защищать уже было некого… — Дэннис добавляет, горько усмехаясь: — Зато Алан, как видишь, дослужился до генерал-лейтенанта.

Мы снова молчим какое-то время, а потом парень говорит:

— Ты видела какие-нибудь другие фотографии?

В голосе Дэнниса проскальзывает тревога, и храбрость тут же покидает меня, и я подтягиваю одеяло к подбородку, но не потому, что не догадываюсь, что речь идёт об изображениях. Но я молчу.

— Габи? — повторяет парень, но даже сокращённое имя не придаёт уверенности, и я не решаюсь спросить, кто та красивая рыжеволосая девушка и та женщина невероятной строгой красоты, которых я увидела…

— Нет, больше никого, — впервые осознанно лгу я.

— Ты видела мою маму, — без тени сомнения говорит Дэннис, а я с шумом выдыхаю, пойманная врасплох с поличным и в то же время вроде бы сумевшая уйти от разоблачения. — Ты слышала её голос.

То, как парень произносит это, трогает что-то в моей душе — так звучат голоса эдемов, когда мы произносим молитву…

— На станцию она так и не попала, — шёпот парня, исполненный благоговения и глубокого горя, проникает мне прямо в сердце…

Я хотела бы что-нибудь произнести, но могу лишь открывать и закрывать рот, как будто превратилась в рыбу, что по глупости выпрыгнула на берег и у которой вот-вот пересохнут жабры.

— Уже на станции я узнал, что виноват в этом был мой отец.

Я сглатываю с таким трудом, как будто несколько дней не пила воды, а потом вдруг обретаю голос, но шепчу так, словно надеюсь, что меня не услышат.

— Где он сейчас?

— К счастью, подальше от меня, — так же тихо отвечает Дэннис. — В Эпицентре. Он всегда был силён и всё ещё не утратил своей власти. А где твоя бабушка?

Вопрос звучит как гром среди ясного неба, и моё дыхание сбивается, а глаза округляются.

— Ты сказала, что видела бабушку, — мягко произносит парень, терпеливо ожидая моего ответа, но меня сковывает ужас, и я вжимаюсь в кровать, надеясь слиться с ней и исчезнуть.

— Галлюцинакционы, — поспешно говорю я, и Дэннис машинально мягко исправляет:

— Галлюцинации. То есть у тебя нет бабушки?

— Я этого не сказала, — произношу я слабым голосом, лишь на мгновение подумав, слышит ли парень вообще.

Но он услышал.

— Да, не сказала. Твои родители наверняка в отчаянии и не представляют, что делать.

Я вздрагиваю, словно от холода, хотя кутаюсь в тёплое одеяло.

— Не знаю, — произношу с трудом. — Они погибли давно, ещё во время Великого Пожара.

Тишина. Сквозь ткань слабо мерцают в темноте мои инсигнии.

— Сожалею.

Я невольно прислушиваюсь к оттенкам чувств, но Дэннис неверно расценивает молчание:

— Извини, что спросил.

Я пожимаю плечами, хотя парень не увидит этого жеста.

— Я не помню их. Бабушка говорит, что Солнце освободило родителей, сделало их частью Вселенной.

— А что думаешь ты? — тихо спрашивает Дэннис.

Перед глазами возникает лицо Ноны, то, как её губы шепчут самые ужасные слова, которые я когда-либо слышала: «У твоих родителей могилы тоже нет. Флика обманула тебя».