Страница 106 из 146
Я сжимаюсь, цепляясь за одеяло. В горле возникает ком. По щеке течёт слеза. Я поспешно смахиваю её и во второй раз за вечер намеренно лгу:
— Думаю, так всё и было.
Спустя несколько секунд парень произносит:
— Как их звали?
— Сьюзен и Грегори Луин, — говорю я на выдохе, и эти имена разбивают ком в горле.
Разговор о прошлом кажется мне преступным по отношению к эдемам, но их здесь нет. Сейчас так легко представить, что их никогда и не было в моей жизни. Если бы я была достаточно смелой, то призналась бы, что от этого разговора с Дэннисом мне становится не только больно, но одновременно и… легче…
По моим щекам катятся слёзы.
— Завтра ты вдохнёшь полной грудью, — обещает парень. — На вершине Нимфеи ты ощутишь чистый воздух, ветер и свободу. Тебе станет лучше.
Едва ли я смогу справиться с тем, что оказалась среди врагов. Едва ли переживу тот факт, что лучшая подруга раскопала могилу моих родных. Вряд ли смирюсь с тем, что много лет назад потеряла родителей…
Дэннис будто читает мои мысли и говорит:
— Станет лучше хотя бы на несколько минут.
Я чувствую, как воспалённые глаза высыхают, потому что слёз не остаётся. Веки тяжелеют.
Не сговариваясь, мы одновременно шумно выдыхаем, и на удивление напряжение покидает моё измученное тело.
— Мне всегда это помогает, — шепчет парень, и его голос убаюкивает меня.
Ароматы розмарина, полыни и мяты заставляют поверить, будто я вернулась домой, в шатающуюся палатку.
— Спасибо, Дэннис, — бормочу я сонно, но от всей души.
Сквозь полудрёму слышу слова, которые, даже не знаю, были ли произнесены в действительности, или это только игра моего уставшего разума:
— Называй меня просто Дэн.
* * *
— Подумай! Разве не ему принадлежали эти слова? «Кто-то. Вообще. Не попал. На станцию». Он намекал на тебя! И ты чуть было не рассказала ему всё!
Я смотрю перед собой и не верю глазам.
Волосы Авреи, как всегда, пылают оттенками оранжевого и даже красного. На ней, как обычно, длинное платье, более яркое, чем у других эдемок…
Только вот нет никакого «как всегда». Нет никакого «как обычно»! Что авгура здесь делает — здесь, прямо передо мной?!..
Я осматриваюсь, однако вижу лишь поляну, окружённую густым лесом. На краю сознания формируется мысль, что это не может быть реальностью. Если я уже не на станции, если я спасена и вернулась домой, разве при встрече ругала бы меня авгура? Упирала бы руки в бока и хмурила брови, вперив в меня злой взгляд?!..
— Я промолчала, — лепечу я испуганно. — И ничего бы не сказала.
— Нет! — гневно парирует Аврея, приближаясь и заставляя меня невольно отступить. — Ты призналась ему, как мы называем планету. Ты сказала о корриганах. Описала все образы, которые видела, пока рассматривала, как выглядит эта проклятая станция со стороны!
Авгура оказывается прямо передо мной, но я больше не отступаю, потому что это несправедливо, и мне есть, что ответить.
— Я не показала инсигнию бабочки за ухом!
— А ты думаешь, они и так её не видели? — прищурившись, спрашивает Аврея. — Как долго ты была без сознания прежде, чем тебя привёл в чувство этот черноглазый тальп?
— Я не призналась в том, что не только слышала о Лестнице в небеса, но хорошо знаю, что это такое и какова была судьба ненавистного сооружения.
— И что?! — ехидно смеётся авгура. — Он и без тебя знает, что это и какова была судьба Лестницы. Все тальпы знают это — и получше, чем мы.
— Он не спрашивал, откуда я, почему осталась на Земле, есть ли у меня семья, как получилось, что оказалась здесь, кто ждёт меня дома…
— Ооо, по-о-о-верь, он хо-о-о-тел узнать всё-ё-ё, — Аврея тянет каждое слово и обходит вокруг меня, как удав, прежде чем наброситься на жертву. — Просто понимал, что спугнёт пташку. Разве ты не видела этого в его глазах?! Чёрных и бездонных, как сама тьма?..
— Это неправда… — шепчу я.
— А когда ты попросила, рассказал ли он о тальпах, — авгура не останавливается ни на мгновение, и у меня начинает кружиться голова, — раскрыл ли он тебе правду о переселении?
«Расскажи…». — «Ты не готова».
— А этот глупый вопрос: «Многие тальпы такие, как ты?» Он заулыбался в ответ, а ты пожала плечами: «Мне говорили, что все они ужасные». Ты серьёзно?! — лишь на мгновение Аврея замирает, но потом вновь продолжает движение по кругу.
— Зато я узнала, с кем меня хочет познакомить Бронсон, — я предпринимаю последнюю попытку оправдать себя, но теперь даже не нахожу сил посмотреть на авгуру.
— И что ты сделаешь с этими сведениями? Как это поможет выжить? Они приговаривают ближних к казни! Лишают их жизни! Думаешь, какой-то разговор с одним из них может тебя спасти? Он сам сказал: «Доверять не стоит никому».
Я вспоминаю, как набралась храбрости, посмотрела на Дэнниса прямо и спросила, могу ли ему довериться. Он выглядел таким расслабленным, когда ответил то, что я уже слышала прежде: «Мне и Коди можешь». В тот момент я не думала ни о чём, а ведь могла его обидеть. Я обязана была спросить: «И я должна просто верить?» Его улыбка не была широкой и открытой, напротив, лишь мимолётной кривой ухмылкой, но я почему-то вдруг почувствовала, как в груди что-то встрепенулось… «Справедливый вопрос». Он протянул руку ладонью вверх, а я всё смотрела на неё, и удивление во мне переплеталось с растерянностью. «Если хочешь быть уверена, ты знаешь, в каких клетках искать правду». Он предлагал мне снова прочувствовать его биополе. В прошлый раз ему это, похоже, совсем не пришлось по душе. Но сказала я совсем другое, и очень строго даже для моих собственных ушей: «Галоклин не может дать всех ответов!» — «Галоклин? — переспросил он удивлённо, а я внутренне дала себе пощёчину за то, что проболталась. — Так ты называешь тот момент, когда читаешь меня, словно открытую книгу?» Нона бы, наверное, оценила это сравнение, ведь она влюблена в тальповские вещички…
— Хочешь сказать, проблема в Ноне! — Аврея всплывает прямо передо мной, вырывая меня из воспоминаний. — Я говорила тебе сотню раз, что хорошо история с твоей подругой не закончится…
— Не начинай, авгура, — мученически прошу я, но она, конечно, не слушает:
— …и вот, смотри, к чему привело твоё безволие. Ты в плену тальпов! А что касается черноглазого — ты и сама чувствуешь, что всё это было ошибкой. Это неправильно. «Дэннис, пообещай, что однажды ты расскажешь мне, как происходило переселение». Это твои слова. Хотела ли ты действительно узнать правду? Или лишь ощутить на себе ещё раз его внимательный взгляд?
— Хватит, — шепчу я, но авгура и не думает прекращать:
— Признайся — просто признайся, что ты забыла обо всём, чему тебя учили! Ты не только очутилась в прошлом, но и впустила его в собственную душу! И если бы только прошлое — ты впустила в душу этого черноглазого тальпа!..
— Его имя — Дэннис! — бросаю я, неожиданно зло.
Аврея открывает рот от возмущения, а потом расплывается в деланной улыбке и меняет направление своего движения на прямо противоположное.
— Дэннис. А может быть, Дэн? Так он просил его называть? А ты и рада чувствовать его взгляд, не так ли? Вновь и вновь возвращаться к воспоминаниям.
Аврея взмахивает рукой и как будто бросает в меня горстью цветного песка, в котором исчезает поляна, и появляется Дэннис. Он подаётся мне навстречу, берёт за руку, заглядывает в глаза и произносит очень медленно и со значимостью:
— Здесь, скорее всего, тебе никто не поможет, а если поможет, то никогда — слышишь?! — никогда в этом не признается другим. Ты должна это помнить. Если хочешь выжить.
Он убирает руку и отодвигается, словно эти слова отняли все его силы. А я смотрю на него во все глаза, и вопрос вырывается сам:
— И ты тоже?
Он поднимает голову, и наши взгляды встречаются.
— Не знаю, — наконец произносит Дэннис.
Плохой ответ. Нелепый. Нечестный. Идёт какая-то внутренняя борьба, которую не откроет даже галоклин, но она отражается во взгляде. Потемневшем. Обречённом. Смиренном. Лишь на одно-единственное мгновение лицо искажается, словно от боли и даже скорби. Я не понимаю, что парня так взволновало.