Страница 13 из 22
Дальнейшая её жизнь представляла собой подобие чёрных тюремных коридоров. Гарриет не была ласкова и разговорчива, не умела подольститься и оценила сполна, как трудно оставаться верной данному слову. Более того, обещание не брать чужого сводило на нет её шансы выжить, но она его выполнила не благодаря чему-либо, а вопреки всему.
И что же, теперь она должна была обесчестить своё доброе имя, признав себя воровкой? Ни за что! Уж лучше быть гиеной, чем гнидой. Она стояла, отрешённо прислонившись к каменной стене, опустошённая и как будто обескровленная, и вдруг в её ладонь ткнулся чей-то влажный прохладный нос. Огромная бурая дворняга, задрав лохматую голову, пристально смотрела ей в лицо своими умными карими глазами. Неужели Гарриет узнал кто-то из четвероногих товарищей детства? Нет, не может быть, век бездомных в Лондоне недолог…
Мисс Хадсон ушла, и директриса облегчённо вздохнула и признала, что без неё всё же лучше. Сегодня у этой попрыгуньи на уме одно, а завтра кто знает, чего она надумает, ведь жалованье полторы сотни фунтов в год на дороге не валяется. Присутствие в школе этой девицы раздражало миссис Рэкхем. Её мучило назойливое видение коварной соперницы, готовящей дворцовый переворот. Не исключено, что Гарриет Хадсон могла бы в будущем позариться на выгодное место – место, удержаться на котором было главным смыслом жизни миссис Рэкхем все последние двадцать лет. Ей недавно исполнилось пятьдесят, но она намеревалась управлять гимназией до семидесяти, восьмидесяти и дальше, как получиться. Однако через несколько дней у неё наступило гадкое послевкусие. Если свою неприязнь к новой учительнице она объясняла её неясным происхождением, то чем объяснить начитанность и образованность мисс Хадсон, превосходное знание двух иностранных языков, латыни, алгебры, даже астрономии и политологии, которые в женских школах не преподают?
На своём месте – масляном, но горячем, как сковорода для выпекания гренок, – миссис Рэкхем смогла усидеть благодаря дипломатическому, как ей казалось, уму и осторожности, и уход мисс Хадсон оставил в её душе неприятный осадок. Кто всё же такая эта юная особа? Повадками своими она не похожа на безродную сироту. По представлениям мисс Рэкхем, повод для самомнения давали только деньги. Почему же неимущая учительница так независима? Кто её тайный покровитель и чего теперь от него ждать? Она довольно долго опасалась мести со стороны этого влиятельного господина и успокоилась, лишь когда прошёл слух, что мисс Хадсон видели греющейся возле уличного костра среди бродяг и проституток.
А Кимберли к тому времени уже и думать о ней забыла. Она хорошела, быстро росла, и мать не жалела средств на её наряды. Кимберли всё чаще грубила наставницам, всё высокомерней держалась с подругами – она знала себе цену. Может, её отец и был тираном, но оставил им с маменькой в наследство хорошую сумму, и с таким приданым Кимберли предстояло стать одной из самых завидных невест прихода.
Миссис Дженкинсон упивалась красотой дочери, и вдруг выяснилось, что ей и самой ещё под силу покорять сердца мужчин. Кимберли было пятнадцать лет, когда они пошли в оперу и повстречали там его. Он бесцеремонно направлял монокль на их ложу и улыбался обворожительной солнечной улыбкой – юный лорд Честертон, щёголь и красавец. Заметив это, они встрепенулись, приосанились и разом прекратили зевать. С трудом дождавшись антракта, лорд пришёл к ним в ложу – страсть служила оправданием его дерзости. Он влюбился с первого взгляда, влюбился без памяти, но, к недоумению и досаде Кимберли, не в мисс, а в миссис Дженкинсон. Он осыпал маменьку комплементами и даже экспромтом сочинил в её честь сонет. Правда, Кимберли показалось, что она его уже где-то слышала, хотя кто знает – стихи, посвящённые кому-то другому, все кажутся одинаковыми. Так начался их головокружительный роман.
Лорд Честертон был на редкость хорош собой и внимателен. Он присылал миссис Дженкинсон шикарные букеты, в результате грузная сорокалетняя дама вообразила себя юной барышней, а может, даже бабочкой. Она грохала по дому своим внушительным весом, рискуя проломить парадную лестницу, и часами торчала перед зеркалом, самозабвенно примеряя новые наряды, чересчур светлые и воздушные для её возраста и комплекции. Порой Кимберли не могла удержаться, чтобы, отклячив зад, не передразнить маменькину походку, и удивлялась на лорда – чего он только в ней нашёл, он же годился ей в сыновья!
Однажды они заехали за Кимберли в гимназию, и девочки решили, что симпатичный молодой человек в ландо – её кузен.
Прежде отношение миссис Дженкинсон к приятелям и знакомым всецело определялось количеством дифирамбов, прозвучавших в адрес дочери, но теперь всё изменилось: наглец не обращал на Кимберли никакого внимания, и маменьку это вполне устраивало. Она распевала дуэтом романсы в обществе своего пылкого поклонника, а Кимберли хмуро слонялась из комнаты в комнату – ей неприятен был разыгрывавшийся в гостиной фарс. Как-то раз лорд улучил всё же момент, подсел к ней на кушетку и спросил:
– Дорогая мисс Кимберли, почему вы всё время так грустны?
– Потому что кое-кто в доме мне наскучил.
– Вы недовольны кем-то из прислуги?
– Вы почти угадали.
– Нашли о чём тужить. Вы же сами говорили, что знаете тысячу способов избавиться от неугодных слуг, так что вам мешает пустить в ход какой-нибудь из них?
– Видите ли, мы прежде не держали шутов.
Лорд не понял намёка, а может быть, сделал вид, что не понял, и прихвастнул, будто бы тоже знает такой способ, правда, один, но он стоит её ста. Кимберли сделалось любопытно, и она попросила поделиться им с ней, но лорд отказался, заверив, что его надо не рассказывать, а показывать.
Вскоре маменька сообщила Кимберли об их помолвке, и та впервые пожалела о своём злоязычии. Мысль о том, что они могут пожениться, не приходила Кимберли в голову, и, хотя лорд плохо подходил на роль сурового отчима, тем не менее в доме он будет хозяином. Он же не держал на Кимберли обиды и пообещал стать для неё самым заботливым в мире отцом – вот уж точно, приют для умалишённых.
Миссис Дженкинсон рассчитывала на пышную свадьбу, но ей пришлось испытать небольшое разочарование. Лорд не торопился знакомить её со своей семьёй, так как опасался, что отец воспротивится их браку, сочтёт его неравным и неприличным. В сущности, он добрейший старикан, но упрям, как сотня ослов, немного занудлив и всецело пребывает во власти предубеждений. Тенёта предрассудков помешают ему правильно оценить выбор сына, ведь он не знаком с миссис Дженкинсон и не знает, какое она сокровище, какая необыкновенная у неё душа. Лорд настаивал на торжестве скромном и немноголюдном. Разумеется, всё тайное рано или поздно становится явным, но кто вправе посягать на узы законного брака, освящённого англиканской церковью? Их венчание, достойное страниц «Панча», состоялось в маленькой часовне на окраине Лондона. Обряд осуществил недавно рукоположенный викарий, закадычный друг лорда.
После свадьбы лорд переехал к ним в дом, но счёл его тесным, неудобным и заявил, что найдёт для семьи что-нибудь получше и в более аристократическом районе. И действительно, через пару месяцев он присмотрел премилый особнячок, правда, не до конца отделанный, но и это огромное везение: в Белгрейвии недвижимость разлетается одним махом ещё на стадии закладки фундамента. Он хотел немедленно оформить сделку, но какая досада – ему не хватило небольшой суммы. Не упускать же такой шанс! Когда он сообщил супруге, что уже определился с покупателем на её дом, – всё равно эту развалюху надо, пока не поздно, сбывать с рук, – та пришла в замешательство. Она вложила в его обустройство немало сил и денег и, признаться, не собиралась продавать. Дом был оснащён вентиляцией, верхним водоснабжением и прочими новомодными усовершенствованиями. В нём имелось две гостиных, столовая, несколько спален и просторная ванная комната, переделанная из кабинета покойного мужа. Кимберли эта затея не понравилась. Их дом был самым большим и красивым в приходе, и она любила его и гордилась им. Даже если он и кажется лорду неудобным, зачем его продавать? Не лучше ли оставить за ней в качестве приданого?