Страница 4 из 6
В то время, о котором я повествую, в стране шла активная борьба с беспризорностью. Речь идет о детях, которые в годы Революции и Гражданской войны потеряли родителей. Их было очень много и жили они случайным пропитанием: где украдут, где добрые люди подадут. Ленин поручил Дзержинскому и его ВЧК заняться устройством этих детей в колонии и детские дома. Беспризорники сопротивлялись этому и не хотели расставаться со своею вольницей. Чекисты постоянно прочесывали подвалы, чердаки и другие нежилые строения, где обычно прятались эти вольные казаки, как они себя с гордостью называли. Облюбовали они и чердак нашего дома, где я с ними и познакомился.
Чердак нашего дома был удобен тем, что на него вела старая ветхая полусгнившая лестница. Она выдерживала вес ребенка, взрослые же боялись к ней даже прикоснуться. Эта лестница и спасала колонию беспризорников, которая квартировала на чердаке нашего дома. Я был у них своим человеком и с удовольствием информировал их об окружающей обстановке. Мне нравилась их вольная жизнь, взаимовыручка и готовность делится теми благами, которые им доставались. А доставалось им всё, чем жили взрослые. Во всяком случае у них была такая еда, которую я ранее и не пробовал: всякие колбасы, торты, конфеты, шоколад и так далее. Конечно, я не имел никакого представления о том, как все эти ценности достались, но вкушал их с удовольствием. Ребята мне полностью доверяли, хотя называли пижоном. Это прозвище закрепилось за мной потому, что однажды я явился на чердак в новеньком костюмчике, который моя мама смастерила мне из перелицованного папиного костюма. Я, обиженный таким прозвищем, специально опрокинул на этот костюмчик бутылку с чернилами, чтобы не слыть среди братвы пижоном. Видимо так я, дурачок, ценил мнение своих новых друзей. А они, увидев это пятно, с сожалением и укоризной говорили: «Эх ты, не сберёг такую фартовую штуку!» у беспризорников я научился курить, сквернословить, играть в карты и даже попробовал вино. Они никогда не мылись, не ходили в баню и от них всегда дурно пахло. Я, как обезьяна, попытался им в этом подражать, но моя мама пресекла эти попытки и взяла мою гигиену под свой неусыпный контроль, за что я ей очень благодарен. Но как дрались беспризорники! Это нужно было видеть! Я научился у них различным приемам драки и поэтому по сей день готов в любую минуту защитить свой суверенитет.
Мое знакомство с беспризорниками продолжалось около года, и это была моя тайна, тщательно скрываемая от родителей. Однажды я обнаружил, что чердак пуст. Как в воду канули мои новые друзья. Видимо, достали их чекисты. И я считал это большой потерей для себя.
В мое время у молодежи пользовались популярностью сообщества, которые возникали в масштабе улицы, района, школы и так далее. Я назвал бы их шайками. Они имели своих авторитетов, свои границы господства. Их члены держались друг друга, заступались друг за друга, устраивали драки: улица на улицу, район на район, школа на школу и так далее. В одной такой драке мне пришлось участвовать. Дело было в 1935 году, когда я учился во втором классе. В конце учебного года городской отдел народного образования объявил о результатах учебного года и назвал лучшую школу года. Ею оказалась школа N9 которая носила прозвище «Муравейник», и её почему-то за это первое место невзлюбили. На нелегальном совете старших решили: ребят этой школы бить. Назначили день наказания, но для начала драки нужны были зачинщики, на политическом языке провокаторы. На совете указали на меня, как на заядлого драчуна, и на моего друга Тольку Ретнева, у которого отец был начальником милиции города. Наша задача состояла в том, чтобы после конца занятий этой школы начать драку с ребятами из младших классов, которая будет сигналом для вступления в драку старшеклассников. Мы с Толькой так и сделали. Как только «муравьи» начали выходить из школы, мы начали драку. Толька сорвал с одного малыша ранец, а я как футбольный мяч пнул ранец на дорогу. Парнишка вцепился в меня и мы, как коты начали возится на пыльной дороге. В пылу драки я не заметил, как из дверей школы вышел старшеклассник. Он размахнулся, и гирька на резинке врезалась мне между лопатками. Я взвыл от страшной боли, а он уже крепко держал меня за шиворот. Другой старшеклассник крепко держал за руку Тольку. В это время с криками «наших бьют» в драку вступили наши ребята, а нас, как зачинщиков, увели к директору «Муравейника».
Всего сражения я не видел. Говорят, что директор школы вызвал конную милицию и что многих старшеклассников арестовали. На допросе мы с Толькой молчали, как партизаны. На справедливые требования ответить, как мы оказались на территории школы N9, которая находится в противоположной стороне города и в пяти километрах от школы N2, в которой мы учимся, мы только мычали и бессвязно бормотали, что хотели пойти в кино в «Красном саду», который действительно находится рядом с «Муравейником». Нам, конечно, никто не поверил. Спас отец Тольки, который вывел нас, провокаторов, из-под удара. Это он подробно рассказал моему отцу о моем участии в драке и что я проявил себя не лучшим образом. Родители потребовали объяснить мое активное участие в коллективной драке. Они выслушали мой лепет, сели со мной за стол и начали проводить воспитательную работу. В процессе этой беседы отец сказал, что Михаил Иванович Калинин издал указ о создании спецшкол для обучения трудновоспитуемых детей. Такая школа есть и в нашем городе и придётся меня в эту школу переводить. И сказал он это тоном, нетерпящим возражения. Но мы с мамой, сказал он, даём тебе шанс исправиться, и если ты еще раз выкинешь какой-нибудь «фортель», тебе 25 школы не миновать. Я дал слово, что буду вести себя хорошо. Но слово свое не сдержал.
Однажды, на уроке географии, я от нечего делать вытащил из кармана рогатку, из которой стрелял по воробьям, и начал искать цель, по которой мог бы выстрелить без последствия наказания. Такая цель была. Мне очень нравилась девочка Таня, но она на меня никакого внимания не обращала и даже называла меня хулиганом. А сидела она на первой парте, прямо напротив учительницы. Я прицелился в её роскошную прическу и отпустил резинку. В эту минуту Таня внезапно опустила голову к столу и мой снаряд угодил прямо в лоб учительницы. Нужно было видеть, как она испугалась и как упала со стула. Я себе этого простить до сих пор не могу. Директор вызвал в школу отца и заявил ему, что за хулиганское поведение он вынужден ставить на педсовете вопрос о моем исключении из школы. Вопрос о моем переводе в школу трудновоспитуемых детей был решен положительно.
Новый учебный год я начал в новой школе. Здесь образцовый порядок. Все учителя мужчины с дореволюционным стажем преподавания, то есть преподавали до революции в гимназиях и реальных училищах. В школе жесткий контроль за поведением учеников как на уроках, так и на переменах. Есть специальный работник, который следит за поведением учеников дома и на улице. То есть тотальный контроль за нашим братом, как за преступником.
С переходом в новую школу я затаил обиду на нашего Всесоюзного старосту Михаила Ивановича Калинина, который эту школу придумал. Как-то, выполняя домашнее задание, я отвлекся и стал рассматривать портреты вождей, которые украшали стены кабинета отца. Это сегодня у руководящих мужей на стенах их жилья развешаны образцы изобразительного искусства. В мое время на стенах квартир старых большевиков, каковым был мой отец, висели портреты большевистских лидеров, у нас в квартире это были портреты Ленина, Сталина, Калинина и Ворошилова.
Так вот, рассматривая портреты наших вождей я особое внимание обратил на портрет Калинина. Вождь сквозь очки пристально смотрел в мои глаза и как будто спрашивал: «Ну как, паршивец, хорошо тебе в моей школе?» – «Хуже не может быть, старый хрен», – мысленно ответил я ему. С этими словами я снял портрет со стены, выколол циркулем вождю глаза и повесил портрет на место.
Вечером, когда наша семья собралась на ужин, моя сестренка Нелька громко объявила: «Папа, а Рэмка сегодня выколол глаза товарищу Калинину». Она, видимо, наблюдала за процессом экзекуции, которую я совершал. Отец побледнел. Я его раньше таким никогда не видел. Он вскочил, схватил меня за плечи и начал трясти, приговаривая: «Как ты смел, как ты смел это сделать, подлец?» Это была первая и последняя вспышка, которую отец позволил себе в отношениях со мной. Я уже тогда понял, в какое трудное положение поставил отца. Если Нелька разболтает своим подругам про террористический акт, который я совершил, то поставит под угрозу всю семью. Во времена, о которых я пишу, это было вполне реальной опасностью.