Борьба за Рейн

Я слышу шипение в воздухе перед следующим раскатом грома. Он ударяет так близко, что земля дрожит под ногами. А люди на крыше возбужденно кричат и нервно смеются.

Люди на крыше!

– Нет! – кричу, возможно, вслух, обуздывая страх и пытаясь убедить себя, что я не снаружи.

Мир с его страданиями больше не существует. Я покинула его. Здесь нет триггера, который мог бы навредить мне. Но есть я… и триггер срабатывает – когда делаю еще один шаг из-под навеса и чувствую, что мои ноги погружаются во что-то рыхлое и мягкое, такое же знакомое, как охота за пасхальными яйцами босиком и летние игры в пятнашки, – я обнаруживаю его.

Гремит гром, и боль пронзает меня, как электрический разряд, идущий от земли. Трава под моими ногами ранит больнее, чем что-либо, с чем я могла здесь столкнуться, но я так истосковалась по ней, что не могу заставить себя переместиться.

Я чертовски сильно скучаю по всему этому.

Шампунь, стекающий по моему лицу, пахнет летними каникулами, и я не могу совладать с нахлынувшими воспоминаниями и сдержать слезы. Я вспоминаю, как мой папа брал меня в океан на такую глубину, что я едва могла коснуться дна, и показывал мне, как находить морских звезд пальцами ног. И то горе на его лице, когда мама сказала, что мы должны выбросить их всех обратно. И звезду, которую он спрятал в своем чемодане, а после вся машина месяцами воняла дохлой рыбой.

Воспоминания несутся все быстрее и быстрее, обрушиваясь на меня со всех сторон. И вот, – я уже на коленях, и трава смята под моими ногами. Прохладная грязь хлюпает между пальцами. Я зарываю их в мягкую землю, отчаянно нуждаясь в чем-то, за что можно было бы ухватиться, но травмирующие воспоминания не дают мне этого сделать.

Фейерверки четвертого июля.

Сморы* возле бочки, в которой сжигают все собранные осенние листья.

Рождественские фильмы. Я лежу, свернувшись калачиком возле мамы на диване. Носочки для подарков. Сильно подгоревшее печенье для Санты. Застаю своего отца в три часа ночи, заворачивающего подарки с сигаретой во рту.

А потом я вижу Уэса… красивого, осторожного, раненого Уэса, спящего в моей ванне после того, как похоронил их обоих.

Пробую пошевелить ногами. Я должна уползти от этого кошмара. Мне нужно вернуться внутрь. Мне необходимо избавиться от запахов, текстур и звуков этого несуществующего мира. На дрожащих конечностях я ползу обратно к двери и не останавливаюсь, пока она плотно не закрывается за мной.

Снова прижимаюсь спиной к прохладному металлу. Делаю глубокие вдохи, ощущая сильный запах плесени. Продолжаю до тех пор, пока пульс не начинает приходить в норму.

Когда открываю глаза, ожидаю почувствовать облегчение. Я вернулась в свой безопасный новый мир. И мне никогда не придется открывать эту дверь снова.

Но в ту секунду, когда мой взгляд падает на вход магазина «Хелло Китти», именно это я и делаю.

Я поворачиваюсь, широко распахиваю эту гадину, и меня выворачивает.

***

сморы* – американский десерт, состоящий из двух крекеров «грэм», между которыми кладут поджаренный на костре зефир маршмэллоу и кусочек шоколада. Традиционно лакомятся сморами во время посиделок у костра в летнем лагере. («s’mores» происходит от «some more»)

ГЛАВА

XV

3 мая. Рейн

Стук в дверь заставляет меня подпрыгнуть, и от этого захрустели хрупкие страницы древнего каталога смокингов, на котором я сижу.

– Входи, – кричу, но мой голос подводит меня после часов, что я провела рыдая. На этом самом месте. Со вчерашнего дня.

Я прокашливаюсь, чтобы попробовать снова, но решаю не отзываться. Меня не волнует, кто там. Я не хочу, чтобы они входили.

Дверь в офис «Савви Формалвеа» все равно открывается, впуская полоску света из коридора. Она разрастается на полу и замирает в нескольких дюймах от меня.

– Йоу, босс…

Ламар останавливается в дверном проходе. Короткие, беспорядочно торчащие дреды подпрыгивают, когда парень крутит головой, пытаясь понять, есть ли я внутри. Затем он фыркает от смеха:

– А чё ты тут сидишь?

Я вглядываюсь в него, будто из глубины могилы. Как будто жизнь живых людей находится за пределами моего понимания. И то, что они говорят, и то, что чувствуют. Плевать. Я помню, что тоже жила и делала это. Просто не помню как.

– Ты сидишь под столом, потому что мистер Реншоу забрал кресло на колесиках? – смеется Ламар. – Или было предупреждение о торнадо, а я не знаю?

Я смотрю на него и жду, что слова появятся, – но их нет.

Мне жаль. Рейн здесь больше нет. Она покинула тело вместе со слезами. Это всего лишь ее обертка, брошенная под стол.

Улыбка Ламара исчезает, когда его глаза привыкают к темноте и ему, наконец, удается меня рассмотреть.

– Эй… ты в порядке?

Накинув капюшон на голову, я отворачиваюсь к стене.

– Ну, э-э... Квинт чувствует себя немного лучше после того, как помылся вчера. Я думаю сводить его позавтракать. Хочешь пойти? – в его голосе под конец появляется нотка надежды. – Я слышал, они жарят яи-и-чницу. – Я не отвечаю.

Слышу, как воздух покидает его легкие – Ламар в растерянности.

– Давай, Дождливая Леди, – хнычет он. – Прошлым вечером мне пришлось самому помогать ему мыться и кормить его.

Если бы в этой оболочке осталась хоть капля чувств, тот факт, что Ламар больше озабочен тем, чтобы ему помогли ухаживать за братом, а не тем, почему я провела всю ночь, свернувшись клубочком под столом в темной комнате, мог бы ранить. Но не ранит. Больше ничто не может ранить меня.

Я даже не здесь.

– Отлично. Я сделаю это сам. Снова!

Звук хлопнувшей двери эхом отдается в моих ушах еще несколько минут после того, как он уходит. А возможно, часов. Я уже не знаю. Чувствую себя так, словно плаваю в первичном бульоне*, потеряв связь со временем и реальностью, лишенная мыслей и чувств.

Единственное, что я ощущаю, – это свое тело, и чем дольше сижу здесь, тем больше оно дает о себе знать. Мой надутый мочевой пузырь, урчащий желудок, ноющие ноги и спина – их голоса объединяются в хор, и я вынуждена двигаться.

Поскольку все еще завтракают – в магазине тихо. Иду по коридору на ватных ногах. Я наблюдаю, как они поднимаются и опускаются, но мой мозг не сообщает о соприкосновении с твердой поверхностью. Как будто я в очках виртуальной реальности.

Может быть, я схожу с ума.

Я захожу в туалет для сотрудников и подпираю дверь, оставив ее приоткрытой, чтобы видеть, что делаю. Стягиваю джинсы и сажусь на край раковины.

Закончив, продолжаю сидеть там, уставившись на кружевную паутину, покрывающую бесполезное вентиляционное отверстие кондиционера, любуясь темно-серой пустотой, клубящейся внутри меня. Теперь, когда мой мочевой пузырь освободился, – внутри меня ничего нет.

Абсолютно.

Застегиваю джинсы онемевшими, непослушными пальцами и возвращаюсь в свою пещеру. На этот раз я передвигаюсь, прижавшись плечом к стене. Не отрываю взгляда от входа в магазин. Смотреть на ноги – слишком дезориентирует. Но прежде, чем я успеваю вернуться в офис, демон с глазами цвета слизи и гривой из змей встает у меня на пути. Ее цепкий взгляд останавливается на мне – или на том, что от меня осталось; ухмылка растягивается от уха до уха.

Я знаю, что должна ее бояться, но этого чувства тоже нет. Всё, что могу – это смотреть прямо в лицо и ждать, когда она нападет.

– Вот ты где, Смывайка.

Она приближается ко мне с видом гангстера. И даже мешковатые черные мужские брюки, с разрезами на коленях, мотоциклетные сапоги и черная футболка, на три размера больше, чем нужно, не разрушают этого впечатления. Она не останавливается, пока не оказывается прямо передо мной. Кью сдергивает капюшон с моей головы, хватает меня за волосы и дергает к себе. Я не чувствую боли. Лишь слышу, как она делает долгий, глубокий вдох, поднеся прядь волос к носу.

– Пахнешь свежестью, как гребаная маргаритка, – Кью отталкивает мою голову, и ее глаза сверкают. – Разгадай-ка мне загадку, сучка. Как так выходит, что ты появляешься ни с чем, кроме одежды, что на тебе… Ты не ела мою еду, не пользовалась моим шампунем, и все же ты здесь, живая и благоухающая, как чертов розовый куст?