Борьба за Рейн

Теперь единственное выражение, которое я хочу увидеть на лице Картера, – это как он откроет рот, когда я надеру ему задницу в игре.

Хлопаю в ладоши, привлекая внимание группы:

– Как капитан команды, я выбираю Бранджелину.

Оказывается, хоккей – это просто футбол с клюшками, а я играла в футбол в церковной лиге до средней школы, а затем поняла, что церковная лига – это не круто. Конечно, тогда мы использовали настоящий мяч и ворота с сетками, а не кусок битой плитки с зазубринами и клюшки, сделанные из деревянных досок расколоченного поддона, но в остальном – не так уж сильно отличается. Плюс, мы с Бранджелиной – вроде как, идеальная команда. Я держусь сзади и играю за вратаря, пока они бегают вокруг Картера, как торнадо с СДВГ*. Бедняга, по большому счету, сам по себе. Подход Крошки Тима к вратарству состоит в том, чтобы говорить всякую чушь, двигаясь как можно меньше, а главный приоритет Горластого – исключительно оборона. В смысле, всеми средствами защищать себя от взаимодействия с шайбой.

Картер делает свое фирменное баскетбольное вращение, уклоняясь от Не Брэда, и уходит в отрыв, но я отбиваю удар боковой частью ноги. Мне приходится использовать ногу, потому что моя палка – это всего лишь два куска доски, скрепленные вместе, и она не остановила бы шайбу. Хоть никто меня и не просит, я поднимаю свою жалкую клюшку в воздух в триумфе.

– Бум! – кричу я Картеру, но мое злорадство обрывается, когда верхняя половина моей самодельной клюшки опускается и почти отрубает мне пальцы. – Ай! – я бросаю клюшку, хватаю свою руку и держу ее, подпрыгивая нам месте. Шиплю, сжав зубы.

– Нарушение! – кричит Крошка Тим, указывая на меня, как на подозреваемого на полицейском опознании. – Игра высоко поднятой клюшкой!

– Что это значит, черт возьми?

– Игра высоко поднятой клюшкой – это когда игрок получает удар клюшкой, поднятой выше уровня талии, – тихо проговаривает Горластый, уставившись в пол.

– Но я нанесла повреждение себе.

Картер ухмыляется:

– Прости, детка. Правила есть правила. Ты должна отправиться на скамью штрафников.

– Скамью штрафников? – я мотаю головой. – Где она?

Крошка Тим указывает на заплесневелую картонную коробку, которую я заметила, когда мы только вошли, и ухмыляется в свою грязную бороду.

– Да ты издеваешься надо мной.

– Давай, принцесса, – хихикает он, выгоняя меня взмахом руки. – Две минуты за это нарушение. Отбывай свое время как мужчина.

Я показываю ему язык и топаю к влажной картонной коробке. Горластый следует за мной, опустив голову, и как только я сажусь на коробку, подтянув колени к груди, он добавляет последнюю деталь.

Горластый поднимает сиденье для унитаза, лежащее рядом, и как раз перед тем, как он вешает мне на шею этот оригинальный аксессуар, я замечаю, что кто-то написал на нем слово «ПИНАЛТИ» черным перманентным маркером.

Я гневно смотрю на аккордиониста, но его глаза приклеены к полу, и он уже на полпути к своему безопасному маленькому уголку магазина.

Парни завывают от смеха, а я удерживаю свою физиономию недовольной целых пять секунд, прежде чем начинаю хохотать вместе с ними.

– Что такого смешного? – мурлычет голос со стороны входа.

Моя голова поворачивается влево, где Кью прислоняется к стене, выглядя чертовски круто с львиной гривой дредов и в своей расслабленной позе. Но она не одурачит меня. Настороженность в ее глазах и напряженность в мышцах говорят мне, что Кью готова наброситься на первую же газель, попавшуюся на пути.

И уже едва сдерживается.

– Док получила штраф за то, что ударила сама себя! – Крошка хихикает, вытирая слезу с глаза.

Повернувшись в мою сторону и увидев, что я сижу на картонной коробке, с сиденьем для унитаза на шее, Кью приподнимает бровь, а затем ее взгляд возвращается к группе.

– Похоже, вам не помешал бы третий.

– Но… они должны быть без игрока в течение двух минут, – хнычет Крошка.

– Две минуты истекли, – заявляет Кью в ответ, скользя по гладкому полу, чтобы забрать мою клюшку.

Она больше не смотрит на меня, но я понимаю послание.

Я выхожу из игры, раз она решает, что меня нет.

И не только из игры.

Я наблюдаю со скамьи позора, как Брэд и Картер вбрасывают шайбу в центре магазина. Присутствие Кью, похоже, напугало всех. Парни кажутся такими тихими и рассеянными. Поборовшись клюшками с Брэдом, Картер легко обходит его, посылая керамический осколок прямо к нашим воротам. Но прямо перед тем, как шайба войдет, Кью швыряет свою палку – мою палку – в ту сторону, блокируя ворота целиком и торжествующе улыбается. Осколок плитки отскакивает, а Картер вжимает уши в плечи.

Я знаю, если бы она была кем-то другим, он бы обвинил ее в жульничестве, но поскольку на данный момент Кью является его единственным источником пищи, воды и крова, он прикусывает язык и вместо этого пристально смотрит на меня.

Я знаю, большой парень. Я знаю.

Горластый бросается за осколком плитки и устанавливает его снова в центре магазина.

– Я буду разыгрывать, – объявляет Кью, покидая свой пост вратаря, чтобы занять место Не Брэда напротив Картера.

Не Брэд отступает в сторону, когда она приближается, а Картер остается на месте.

Мой бывший опускает свою самодельную клюшку, поставив грубый крюк рядом с шайбой, и выжидающе смотрит на Кью. Он не позволит ей просто так завладеть осколком. В нем сильно развит дух конкуренции и, каким бы глупым это сейчас не казалось, – я понимаю.

В этом новом мире пост-23 апреля, вы можете сберечь только те вещи, которые не позволяете отнять у себя.

Картер стучит клюшкой по полу и поднимает ее на несколько дюймов вверх, ожидая, когда Кью ударит по ней концом своей палки, что будет сигналом для начала действий, но как обычно, Кью играет по своим правилам. Как только он отрывает клюшку от пола, она со всей силы бьет по керамической шайбе, посылая осколок прямо в толстый живот Крошки. Тишина в помещении становится оглушительной, когда парень с гортанным воплем хватается за живот, а шайба падает на пол со звуком, от которого леденеет кровь.

Кью проводит длинным ногтем по своему языку и затем пишет цифру один в воздухе, устраивая из этого шоу. Затем поворачивается ко мне: победа сияет в ее глазах цвета рвоты. Она перебрасывает через плечо свои дреды длиной почти до талии.

– Позаботься об этом, – рявкает она, щелкая пальцами, украшенными кольцами, в направлении своей последней жертвы. – И эй, когда я сказала на днях, что ты выглядишь дерьмово… – уголки ее полных губ злобно кривятся, когда она надвигается на меня. При ее приближении я стараюсь сохранять нейтральное выражение лица, но, когда она протягивает руку, чтобы провести одним из когтей по краю сиденья вокруг моей шеи, вздрагиваю, – … я была неправа, – мурлычет Кью, зажимая ободок между большим и указательным пальцами. Проблеск злобы появляется на ее лице в тот момент, когда она наклоняется вперед, приближается губами к моему уху и шепчет слово: – Слив, – до того, как я успеваю среагировать, она дергает рукой влево, заставляя сиденье унитаза вращаться вокруг моей шеи. Кью запрокидывает голову и хихикает, а мое лицо и глаза будто охватывает пламенем. – Вот теперь ты выглядишь дерьмово!

Она поворачивается и дефилирует к двери, все еще посмеиваясь себе под нос, а Бранджелина расступаются перед ней, как Чермное море. Я тихонько снимаю с себя сиденье унитаза и прижимаю его к груди, как плюшевого мишку. Картер сжимает плечо Крошки Тима, не сводя с меня своих разъяренных глаз. Горластый, как будто, раскачивается, сидя в углу.

И в тишине мы слышим это…

Стук.

Кью останавливается на секунду, прислушиваясь, как и все мы, а когда она поворачивается, кажется, что на ее месте совершенно другой человек. Лицо этой драной кошки озаряется, рот расплывается в маниакальной ухмылке. Широко раскрытые глаза перебегают с человека на человека, считывая наши выражения лиц в поисках признаков, подтверждающих, что мы тоже это слышим.