Т.Н.

То на обратном пути включая на полную громкость музыку, что он приобрёл за бугром чтобы проверить качество шарманки.

А у ней дома – «втыкая» эти и другие диски в сиди-чейнджер своего музыкального центра с потрясающе чистым и мощным звуком, так же приобретенным им за бугром. Ещё до знакомства с ней. Как и другие забугорные «прелести», прельщавшие к нему Т.Н. С той же силой и нескрываемым магнетизмом, как то прелестное обрутальное кольцо всевластия, которое она уже мысленно одевала ему на палец. Чтобы полностью отдаться! В его власть. Что позволяло Банану благодаря общению с Дезом и Хапером, следившими за музыкальными новинками, и в этом захолустном, на первый взгляд, городишке оставаться на самом острие исторического момента. Её восприятия. Которое он менял. Своим присутствием. При самой сути её телесного существа!

И неожиданно наткнулся на персеверацию былой любви.

Лишь оживив её с новой силой в сто двадцать лошадей. Табун которых Т.Н. уже еле сдерживала в своём сердце. Чтобы не наброситься на него прям в машине!

И уже через пару дней после того, как он окончательно убедился в том, что уже полностью и без остатка «залез ей под шкуру», Банан совершенно искренне спросил её, решая для себя внутреннее противоречие, до сих пор терзавшее его по ночам:

– Почему ты вначале нашего знакомства разводила меня то на сапоги, то на другие вещи? Неужели я тебе тогда совсем не нравился? Ты что, всего лишь со мной играла?

Ведь осознание этого унижения заставляло Банана и сейчас смотреть на неё глазами Виталия – сквозь призму возможного развода. И не доверять ей. Не позволяя себе внутренне расслабиться, довериться ей и упасть уже наконец-то в объятия её всепоглощающей любви. Полностью став Лёшей.

Благодаря женской интуиции Т.Н. всё это тут же поняла и охотно ему ответила:

– Конечно, играла! – откровенно призналась она, облокотившись в постели на локоть и непроизвольно закрыв одеялом грудь. – Потому что тогда я всё ещё смотрела только на женщин.

– На женщин? – не понял Банан.

– А ты думаешь, мне легко было сразу же взять и вот так вот запросто снова перестроиться на мужчин? После этого «женского монастыря», – усмехнулась она, – где два года у меня перед носом мелькали одни только женщины? Ведь как только я откинулась с зоны, меня встретил мой бывший парень и сказал, что он всё это время только меня и ждал. И жа-ждал, – усмехнулась она. – Я ему, конечно же, не поверила, – призналась Т.Н., – но по совету Т.К. решила попробовать «как раньше». Но мне это, если честно, совершенно не понравилось. Он не шёл ни в какое сравнение с девушками. С которыми я, задёрнув простынями нижний отсек двух поставленных вместе двухъярусных кроватей, занималась любовью на зоне. Как в монастыре. Создавая там себе маленькие «кельи», – улыбнулась она.

– Теперь понятно, почему ты называла это «монастырём карамелек», – усмехнулся он.

– И вначале мы там любили друг друга с Т.К. – продолжила она. Свою сладкую исповедь. – Так сказать, по привычке. Ведь мы и до отсидки иногда с ней делали это у ней на съемной квартире…

– Что-о? – оторопел он.

– Да все девушки иногда делают это, ты не знал? – удивилась она его реакции. – Это вам, мужикам, это почему-то впадлу. Хотя я, кажется, догадываюсь – почему, – усмехнулась она.

– Мы называем таких «говномесами», – презрительно усмехнулся Банан.

«Сразу хочу сказать, что любители настоящей крепкой мужской любви будут весьма мною разочарованы. Тем, что мне так и не дали обстоятельства с ней действительно соприкоснутся. Хотя я однажды и был всем этим просто чудовищно заинтригован! Да чего там врать – далеко не единожды. Но я охотно компенсирую это тем, что выдам тут «на гора» все ваши секреты, мои милые попаданцы. Которые мне удалось пережить (слава богу, что не) на своей шкуре.

А на чьей же ещё? Спросите вы. И поставите меня в тупик.

Ох, интрига, интрига! Как короток её век. Ведь интрига живёт ровно до тех пор, пока она полностью не раскрыта. Как и любая улитка, умирая голышом. На чьей-то сковородке. Заставляя облизываться в предвкушении «горячего».

Поэтому я не знаю, стоит ли, раньше времени, обрывать полёт этой высокогорной птицы выстрелом признания и ощипывать её на глазах у всех? Тем более – дуплетом, двойного признания? Как говорится, «за себя и за того парня». Из обреза скабрезности. Ладно. Поживём, увидим. Её смерть. Или всё-таки даровать ей «жизнь вечную»? – размышлял Банан, споря со своим потенциальным читателем.

– Хотя, знаешь, – вспомнил он, наконец-то решившись ей тоже, в ответ, признаться, выстрелив из чеховского ружья, хотя бы – холостым, – один раз я ехал в автобусе домой. Ещё до армии. Вышел на остановке, как все. И по привычке ходить предельно быстрым шагом, пошел домой. Мы с Лысым всегда так быстро ходили в школу, что никто не мог за нами угнаться. Даже Зяма. Который был чуть ниже меня. Но он и Лысый дружили, так что он постоянно к нам привязывался. Ведь его мать работала у матери Лысого нянечкой в саду детей. Но Лысый никому не давал спуску! Он был немного выше меня, его шаг – больше, так что я еле поспевал за ним. А Зяма – за мной. И так как мы постоянно выходили в школу из своих домов в одно и то же время, мы очень часто вдвоем или втроем шли в школу в одну шеренгу, но разным шагом из-за разной длинны ног. Так быстро, что даже говорить было некогда. И уже возле дома Анжелы, о существовании которой я ещё и не предполагал, меня еле нагнал какой-то тип. Старше меня лет на пять. И задыхаясь от одышки, крикнул мне в спину: «Постой!» «Зачем?» – не понял я. «Да погоди ты!» Я приостановился, и он меня нагнал. «Чего тебе?» «Я ехал вместе с тобой. В том автобусе.» «Ну и что?» «Я хотел бы с тобой поговорить. Давай сядем.» «О чём?» «Да не бойся! Это не долго.» И мы сели на лавочки у подъезда Анжелы. Напротив друг друга. «Чего ты хотел?» – не понял я: чего этому уроду от меня надо? «Я хотел… Его.» «Кого?» – не понял я. «Ну-у… Его!» – указал он мне на промежность. Я на секунду или две завис в недоумении, а потом резко встал и сказал во весь голос: «Ну и наклонности у некоторых!» А когда я пришел на следующий день к Виталию, он выслушал мой рассказ в полнейшей задумчивости. Я думал, он будет надо мной или над ним смеяться, но он почему-то сказал: «Надо быть с такими типами поаккуратнее.» «В смысле?» – не понял я. «Заманит тебя на хату, сделает тебе минет. А из соседней комнаты войдут ещё человек десять и скажут: «Ну, всё, пора отрабатывать!» И пустят тебя по кругу. Этим животным всё равно с кем это делать. Может, он это в карты им проиграл. Вот его и послали найти жертву.» «А если я откажусь?» «Да как ты там уже откажешься? – усмехнулся он. – Возможно, что это была торпеда, которая только выискивала таких, как ты. Молодых и глупых. Где вас уже ждали. Смотри, по осторожнее там.» Так что я на такие разводки не ведусь.

– Ещё бы! – усмехнулась Т.Н.

– А уже после армии я Козла встретил. – вздохнул он, решившись уже раскрыть перед ней все карты. Как на духу. – Он сказал, что у него мать померла недавно. И коммуналка теперь его. Полностью! И пригласил меня в гости. Я не хотел идти, так как у меня с ним постоянные трения в детстве были. То он мне морду бил, то потом я ему. Но он сказал мне, что с ним кое-что произошло. И ему просто надо хоть с кем-то поделиться. А никого ближе меня у него уже просто нет. Ведь только в драке узнаёшь человека по-настоящему! Короче, уговорил он меня. После наших драк в детстве, когда он оба раза попадал мне ровно в глаз, и только из-за того, что я тут же терял зрение и оба раза ему сдавался, он навсегда останется для меня Козлом. И не больше. Постоянно напоминая с тех пор мне о нём двумя прозрачными пятнышками от ран в зрачке в правом глазу. Даже после того, как Зяма надоумил меня перестать уже его бояться. И наконец-то его побить. Я был сильнее Зямы, пару раз побил его и он успокоился. А Зяма был сильнее Козла. Которого он легко побил. И не раз. Возникало логическое противоречие. Причём, постоянно – устами Зямы. Да мне и самому было неудобно перед Зямой, что какой-то шибздик, который ниже меня чуть ли не на пол головы и младше почти на год, меня гоняет. Зяма давно уже побил Козла, в то время как я, в конфликтных ситуациях, оба раза ему проигрывал. И осознание этого меня унижалило. Снова и снова. Устами Зямы. Мы гуляли с ним на игровой площадке возле моего дома и тут увидели подымающегося по бетонной лестнице Козла, который намеревался пройти мимо нас домой. «Вот он! – сказал Зяма. – Стреляй!» Козёл услышал это, но издалека не разобрал на слух и стал приближаться к нам, чтобы поздороваться. Я выстрелил ему в ногу пластилиновым шариком из воздушки, сделанной из велосипедного насоса. И передал её Зяме. Козёл, исполненный гневом и возмущением, с воплями на меня накинулся: «Ты охренел?!» Но так как руки у меня были длиннее, чем у него, я врезал ему первым, потом ещё раз, ещё… И понеслась. Ну, а после того, как он сразу же не попал мне в глаз, а просто бил по скулам, я обрадовался и начал его лупить ещё смелее. Поняв, что Козёл забыл секрет своего успеха. Видимо, оба раза попадания в глаз были делом случая, решил я, мысля в этот судьбоносный момент особенно остро! Ведь Козёл попадал мне не в левый глаз, как и положено это делать по теориям криминалистов из детективных фильмов, а именно в правый глаз – с левой. Причём – дважды. Когда до него дошло, что в рукопашную он меня не вывозит, Козёл пошёл в борьбу. И я понял, что вовсе не зря я два года уже ходил на самбо. Мы скатились по косогору и упали в канаву, но даже там я его лупил, вдохновляемый Зямой: «Бей его, ты больше его и сильней!» Пока Козёл не понял, что дело не выгорит и не убежал. «Чего ты плачешь? – не понял Зяма. – Ты же его побил?» «Он мне кофту порвал! – показал я ему на вырванный пластиковый замок кофты в красно-синюю полоску. – Мне от матери теперь влетит из-за него!» – соврал я, глотая слёзы. Потому что тело уже боялось Козла, а я заставлял его избивать свой страх. Со слезами на глазах. Через «не могу». Ещё и подбадриваемый Зямой. После этого случая я согласился считать Зяму в классе равным себе по силе. Хотя Лысый и не мог понять и принять моего решения. Постоянно призывая меня его побить: в дисциплинарных целях. Но с тех пор я прощал его огрехи. Козёл, конечно же, через пару недель выхватил меня одного и попытался взять реванш, но я уже смело его побил. Тело тоже поняло, что оно сильней. Закрепив успех! И после этого Козёл не дёргался. Смирился. Мы поднялись к Козлу в коммуналку, он поставил чайник и стал рассказывать о том, что пока я тянул полторашку в армии, он больше года тарабанил на тюрьме. И где-то через пол года, когда ему исполнилось восемнадцать, Козла перевели на другую зону. И он встретил там Боба. «Ну, Шурик Бобенко, помнишь?» – спросил он. «Конечно, помню! Он же мне кличку Банан и дал.» И Козёл наивно обрадовался «своим», думал Боб ему там поможет. «А он взял и опустил меня! – признался Козёл. – Ночью. Заставив сделать минет. А потом уже и остальные, один за другим, стали пытаться меня опустить. Я вначале дрался с ними, защищался как мог, но потом, постепенно, стал официальным Петухом на зоне», – потупился он. А я и говорю ему: «Так для него это нормально, не переживай. Он и меня опустить пытался». «Когда?» – удивился он. «Да где-то через пол года, как я с подвалом завязал. Пришел, вызвал меня. Мы поднялись с ним на этаж выше, где Колямба жил, на Карандаша из «Мурзилки» похожий, помнишь?» «Ну!» «Он давай у меня про «Салутан» спрашивать, детское лекарство. Они из него какое-то зелье себе варили.» «Да, знаю я!» – кивнул он и стал разливать чай. Бодрый уже такой. Мол, собрата по несчастью встретил. «Я принёс ему пару флаконов, – говорю. – От младшей сестры и брата. Потом мы разговорились, стали вспоминать, как в подвале пили вместе водку по бутылке на троих, иначе не торкало. Выменивая её в очередях за водкой на украденные у родителей талоны. Два талона – на бутылку. Как пиво покупали, давая деньги молодым парням. И те брали из ящика себе пару бутылок за покупку. Как Синяки12 в подвал захаживали и портвейном угощали. А уж когда в подвал диван притащили, то и девчата стали к нам захаживать. Особенно, когда Гвоздь к проводу патрон привинтить догадался и лампочку ввернуть. Чуть ли ни каждый вечер устраивая там посиделки. И хоровое пение. Много ли для счастья подросткам надо? Потом я похвастался ему своим новым ножиком с красивой ручкой из прозрачного плексигласа, какие делают на зоне. Небольшой такой. Мне его дядька за месяц до этого подарил. Тот взял его «посмотреть» и сказал, что он этот ножик себе оставит». «Вот урод!» – не выдержал Козёл. «Говорит, в память о нашей встрече. А потом давай мне моим же ножиком мне же и угрожать. Прикинь? Давай, говорит, минет мне сейчас сделаешь. Иначе я тебя зарежу! И ножик мне в живот направил. Меня так это возмутило тогда, что, режь, говорю! Мне пофигу!» «Почему? – не понял Боб. – Жизнь же только одна». «Мне не нужна такая жизнь, – говорю, – где я кому-то минет делал!» «Да никто же не узнает, – говорит. – Успокойся. Всё нормально будет. Я никому не скажу». «Да мне-то какая разница, – отвечаю ему, – кто там будет об этом знать? Мне хватит того, что это всегда буду знать я! И постоянно себя за это ненавидеть. Лучше сразу меня убей. Чтобы я всю свою жизнь не мучился». Он потупил немного, потом сказал, что просто проверял меня. И пошел вниз. Но ножик мне так и не вернул. Хоть я и просил: «Ножик-то отдай!» И так обиженно посмотрел на меня снизу, мол, минет не сделал, так ещё и ножик забрать хочешь? И с тех пор я с ним вообще не разговариваю. Да и переехал я через пол года на Третий. Нам, как многодетной семье, квартиру дали. И почти не встречал его. А если и видел издалека, то обходил пятой дорогой.» «А у меня тогда выбора не было», – отмазался Козёл. «Ну, да, – говорю. – Там-то деваться некуда». – сделал я вид, что хаваю его блевотину. А уже через год я случайно встретил Зяму. Козёл жил с ним и с Бобом в одном подъезде. В соседнем доме. На разных этажах. Пока мать Зямы не вышла замуж, и они к её мужу не переехали. И он сказал мне: «Витька Козлов повесился! Прикинь?! Коммуналка своя была, живи да радуйся! Чего ещё ему не хватало?» И я рассказал ему историю Козла. «А я всегда знал, что Боб подонок! – сказал Зяма. – Ещё с тех пор, как он мне за Сумскую врезал! Соседку мою по секции. За то, что я начал к ней подкатывать. По-соседски. А она ему пожаловалась. Помнишь, одноклассницу нашу бывшую, во втором ряду за третьей партой сидела?» «Конечно, помню! – говорю. – Классная была! И глаза у неё, такие, сиамские были. Как у кошки. Только синие». «Так он уже тогда пытался с ней замутить, а она его всё отшивала, вот он на мне и отыгрался». «Тыкнув тебя в это носом?» «Об свой кулак». «Мне кажется, это я убил Козла, – признался я, – тем, что я отказал Бобу, а он не смог. И с тех пор он себя ещё больше стал ненавидеть. После моего рассказа». «Просто, он с детства привык его бояться, вот и «съехал» в самый ответственный момент, – объяснил Зяма. – А ты всегда общался с ним на равных, поэтому и не «съехал». Вот и всё!» «Козёл искал у меня утешения, – говорю ему, – а нашёл – смерть. Вот так человека можно нечаянно убить одним словом. Хочешь как лучше, а получается… как всегда».

12

От: сивушные масла.