Интербеллум

Евгений улыбнулся добродушной тётушке. Ей было невдомек, что помолвка состоялась против его воли и тем более она не знала о вчерашнем скандале.

— Что же ты ее не привез? Никогда не привозишь. Мы бы с ней здорово провели время. Где она учится? Всякий раз вылетает из головы.

Надежде Валентиновне нет пятидесяти, но она уже седая и страдает от забывчивости. Проблемы с памятью сделали ее почти невыездной. Чем чаще я сюда приезжала, тем больше замечала суетливость и беспокойство, складывающиеся в образ бабушки, пекущей перед приездом внуков пирожки.

— На Камчатку, тетушка, в Петропавловск-Камчатский.

— Наш Женя полетит с ней, — добавил дядя.

На секунду тетушка замерла, но затем взгляд ее увлажнился, и она снова обняла Евгения.

— Какой ты молодец! Я все сама хотела тебе предложить. Так вы лучше узнаете друг друга. Хотя, постой. — Она задумывается. — Ох, моя память! Да-да. Иногда просыпаюсь и совершенно забываю, что должна делать. Если бы не Александр Андреич — совсем бы пропала. — Она снова замолчала, припоминая, о чем говорила. — А-а, так вот. Ну да, ну да. Вы же с детства дружите. Да-да. Нет ничего лучше, когда дружба перерастает в любовь. Ах, сквозняк! Совсем ребенка не бережешь, простудить хочешь? — обратилась старушка к мужу.

— Тётушка, не беспокойтесь. Окно я открыл.

На ее морщинистом лице застыло выражение неодобрения, но от ласковой улыбки Евгения Надежда Валентиновна вновь начала светиться.

— Я велела приготовить твои любимые щи и цыплёночка зажарить. Совсем отощал, бедненький. Отец не кормит? Как можно управлять государством, когда собственный сын голодный.

Евгений наклонился и обнял любимую тётушку. Она мягкая и теплая, словно пуховое одеяло — так и хочется зарыться и забыться.

Старушка отстранилась, вглядываясь в лицо племянника, и провела рукой по волосам.

— Смотрю на тебя и вижу Ксюшу. Глаза ее, Артемьевские. А когда улыбаешься — ямочка появляется на левой щечке, совсем как у нее когда-то…

— Надя, — попросил муж и замолк.

Все трое синхронно обернулись к портрету, а с него все также глядела Ксения Андреевна. В одной руке шляпка, в другой — подснежники. Я видела картину сотни раз, но именно сейчас она производила странное впечатление. Мне почудилось, что покойница вот-вот выйдет из рамки, спустится по диванчику в белых туфельках и благословит сына. Наверное, не меня одну посетила такая мысль, ибо отвернувшись от портрета, все трое были подавлены.

Тягостное молчание разрушила Надежда Валентиновна. Она встала на носочки, поцеловала в щеки племянника и ушла накрывать на стол.

— Пойдем. Она до сих пор не любит, когда опаздывают к столу.

Евгений отпустил меня на кухню поужинать с прислугой. Он провел у дяди еще два часа и отправился в аэропорт прямо от него.

Отец и сын даже не попрощались. Для них подобное было в порядке вещей, но теперь разрыв между ними сделался непреодолимым.

Мой хозяин не любил летать с кем-то из посторонних и предпочитал пользоваться правительственными самолетами, в частности тем, которым летал отец. В нем были расположены кабинет, конференц-зал, бар, две спальни и ванная комната.

Когда мы были готовы подняться на борт, фары двух машин, подъезжающих к трапу, осветили посадочную полосу. Машинально я заслонила Евгения и потянулась к катане — мы не ждали гостей. Черный внедорожник со знакомыми номерами затормозил, а следом за ним и второй.

Вышла Ангелова со своей подругой.

Я все еще стояла спиной к хозяину и не могла видеть его реакции, но я почувствовала, как его грудь напряглась, а затем над моей головой раздалось:

— Какого черта она забыла?

Он сбежал с трапа и, подойдя к ней настолько близко, насколько позволяли приличия, схватил за руку и подтянул к себе. Охрана Ангеловой сделала несколько шагов. Они не могли причинить ему вред и знали об этом, но также не могли допустить подобного обращения с Елизаветой.

Я не слышала, о чем они говорили и говорили ли вообще, но Евгений поставил ее на место, развернулся и зашагал к самолету.

— Сделай так, чтобы я не видел ее весь полет, — бросил он мне и прошел мимо.

Ангелова повела плечами, поправила пальто и в окружении своих охранников вместе с Екатериной поднялась на борт. Ее глаза ничего не выражали, но я заметила, как дрожали пальцы.

Сама бы она никогда не решилась полететь одним самолетом с Евгением да еще без предупреждения. По всей видимости, идея принадлежала Демонову.

До взлета оставалось двадцать минут. Охрана распространилась по всему борту подобно заразе. Время полета составляло около десяти часов.

Евгений ушел к себе. Многообещающие взгляды бортпроводниц ему сегодня неинтересны.

— Вам что-нибудь принести?

Хозяин покачал головой и сбросил рубашку на пол, а затем сам упал на белоснежные подушки. Я стащила с него ботинки — не по приказу, а по желанию. Я столько раз раздевала, мыла, укладывала его точно ребенка, отчего воспринимала свою работу уже как должное, а не навязанное.

Самолет взлетел и Евгений заснул.

В салоне я нашла Елизавету. В руках книга о мотивации, на столике чай с печеньями. Она подняла голову на звук шагов и закрыла книгу. Быстрым движением ее ноги снова оказались в узких бежевых лодочках.

— Садись, — сказала она мне и указала на кресло напротив.

Я вовсе не планировала разговор, а шла принять душ.

— Устала?

Ее блузка такая белоснежная, отчего резало глаза, черная юбка прикрывала колени, но я и так знала — они маленькие и заостренные. Колготки не скрывали бледность ее кожи, и я словила себя на мысли, как ей шла худоба. Елизавета была не похожа на тех, с которыми Евгений имеет дело — она почти не красилась и старалась одеваться скромно, но элегантно. Такую девушку не раздевают взглядом и не свистят вслед. Она неприметна, но оттого не менее загадочна. В ней сокрыт удивительный мир, в ее головке, убранной косой, столько мыслей и надежд. Как жаль — ее отдали тому, кого не интересует никакой другой мир, кроме собственного.

Она смотрела на меня пытливо, пытаясь уловить хоть какую-то эмоцию. Маленький аккуратный ротик улыбнулся, располагая к доверительной беседе.

— Можешь выпить чаю.

— Благодарю, Елизавета Григорьевна, — но не прикасаюсь к чашке.

— Правила, — кивнула Ангелова. — Помню.

Она откинулась на спинку и посмотрела в иллюминатор. Немой вопрос повис в воздухе — чародейка не решалась спросить, я же была не расположена отвечать.

Так прошли минуты две, после чего Елизавета все же повернулась ко мне и, слегка зардевшись, спросила:

— Он сейчас с кем-то…я слышала…не точно, но…

— Евгений Владиславович расстался, — прервала я бессвязный поток, за что получила благодарный взгляд.

— Он любил?

— Кого?

Ангелова растерялась и отвела взгляд, поджав ноги.

— Вы о той девушке? — наконец-то уловив ход ее мыслей, спросила я. — Нет. Ни одну из них.

Она кивнула, и я не знаю, стало ли ей легче от моей откровенности.

— Ты давно с ним.

— Семь лет.

— Большой срок для составления собственного мнения о том, кому служишь.

— Вы знаете, какой он.

Елизавета мотнула головой.

— Знаю лишь, какой он со мной и на публике.

Мне захотелось ее подбодрить — с моих губ слетели слова прежде, чем я подумала.

— Он будет добр к вам. Дайте ему время.

Ее взгляд, пронзительный и смущённый одновременно, сканировал меня. Ангелова потянулась ко мне и взяла за руку. Не знаю, кто из нас был взволнован сценой больше: она из-за неправильности своего поступка или я — из-за чистоты порыва.

— Вам следует отдохнуть, дорога долгая.

Мои пальцы выскользнули из ее теплых рук.

— Доброй ночи, Хитоми.

Глава 3

Замок находился в горах, ближе к вулкану Бакенинг. За неимением удобств и дороги, плохой связи люди очень редко забирались в такие дали. Вертолётам близко не подобраться благодаря наложенной магии. Если кто-то и добирался, то, как правило, фотографы или кучка географов. Ни тех, ни других шаманы не пропускали дальше горных озер — ведь там, за одной из гор расположена гимназия.