Половина Луны

— Так и думал. Самрадж не женился бы ни на ком другом, что понятно.

— Что именно тебе понятно?! — заверещала Мура, снова выходя из себя. — А мне вот не ясно ничего! Я спрошу у сына, почему он не отравил этого демона, подсыпав ему яда в кхир! Почему не убил спящим на брачном ложе, не дав себя осквернить?! Я спрошу, почему он допустил эту противоестественную беременность! В роду Маурьев царевичи не рожали никогда! Какой позор на нашу династию! Предки — и те, кто на небесах, и те, кто в Патале, — уже возрыдали и прокляли нас, я уверена! Так, подлый развратник, давай мне сари и повозку. А лучше дхоти, уттарью и хорошего скакуна. Я уезжаю.

— Не хочу злить тебя, наисуровейшая, — мягко заметил Дургам, — но твой сын волею судьбы сейчас превратился в дочь — царевну Юэ и носит во чреве твоего внука не противоестественным, а наиболее естественным образом. Ну, или внучку, если царский лекарь с астрологом ошиблись… Так что предкам вас обоих проклинать не за что. И если ты внезапно окунёшь дэви Юэ в тёплую воду, никто не знает, что случится дальше. А вдруг беременность прервётся? Такой маленький, крохотный, беззащитный комочек, который мог бы обнимать тебя своими тёплыми ручками, называя бабушкой, погибнет только потому, что ты хочешь отомстить Дхана Нанду?

— Никто не смеет называть меня бабушкой!!! Я не старуха!!! — снова взорвалась Мура. — Мне всего тридцать четыре!!!

— Ладно, не бабушкой. Прекраснейшей и любимейшей матерью матерей, вечно юной богиней из династии Маурьев? Годится?

Широко распахнутые глаза с расширенными от гнева зрачками снова стали обычными. Спокойными. И даже красивыми.

— Хм, — Мура заметно смягчилась. — Если богиней, то так… неплохо. Но мой сын имеет право вернуть себе своё настоящее тело.

— А ты сначала поговори с ним, прежде чем тёплой водой обливать. Знаешь, если он до сих пор не отравил Дхана Нанда, не отравился сам, не утопился, не сложил себе костёр и продолжает покорно носить ребёнка, может, махарани Юэ не так уж отвратителен «этот тиран», как тебе кажется?

— Он не может любить его! — опять вскинулась Мура.

— Но почему? — удивился Дургам. — Самрадж — прекрасный мужчина, верный, заботливый. Над сестрой вон как дышал, как над сокровищем. Да и над твоим сыном, ныне ставшим дочерью, насколько мне известно, тоже.

— Дышал?! А ты забыл, что случилось прежде?! Дхана Нанд уничтожил Пиппаливан, убил махараджа Чандравардана, сделал Чандру сиротой, взял меня в плен и… издевался!

— Не давая своей любви на протяжении многих лет? Вообще суровое издевательство, согласен.

— Ещё одно твоё слово, и я… — угрожающе начала Мура, но Дургам её перебил.

— Молчу, молчу… Нет, не молчу! — внезапно вскинулся он. — Знаешь, махарани, это была битва между кшатриями. И я считаю Дхана Нанда таким же кшатрием, каким являлся при жизни махарадж Чандравардан! Не менее сильным, не менее достойным. Двое воинов сражались, один победил. Так бывает на войне, тебе ли не знать? Дхана Нанд применил хитрость. А вы с махараджем разве не применяли хитростей? Не нападали из засады, не устраивали ловушек? Каждый обманывал, каждый мог проиграть или победить. Война случилась четырнадцать лет назад! А теперь ты ждёшь от сына, чтобы он остановил своё время и до смерти жил заживо замороженным в том дне, когда погиб его отец, не позволяя себе счастья? Ты и себя заморозила во времени — в том дне, когда погиб муж. Да, это была трагедия… Но если питать себя болью вечно, она не пройдёт! Твой супруг, возможно, живёт сейчас в Дэва Локе, наслаждаясь благами высшего мира, или родился в новом теле. Он растёт в чьей-то семье, радуется жизни, женится или выйдет замуж, смотря кем стал, заведёт детей. А ты будешь чахнуть? Ты не позволяешь себе радости и не хочешь позволить Чандрагупте свободно дышать без этого камня ненависти в груди? Зачем нужна месть, которая убьёт не только врага, но и тебя, и Чандрагупту, твоего внука? Кому станет хорошо после этого? Уж точно не махараджу Чандравардану! Он, возможно, о вашей мести даже не узнает, потому что в отличие от тебя давно отбросил прошлое и живёт новой жизнью.

— Не надо меня уговаривать, — лицо Муры вдруг стало растерянным. — Зачем ты делаешь это? Я не могу оставить месть. Это смысл всей моей жизни! Если забуду о мести, — неожиданно она уселась на пол и уткнулась в ладони лицом, — то какова цена моей клятвы? Что останется от меня? Кто я тогда?

— Просто счастливая женщина, достойная взаимной любви. Такой разве быть нельзя?

Мура рыдала, всхлипывая и размазывая слёзы по щекам, словно маленькая девочка, ещё не познавшая всей боли этого мира. Дургам встал с ложа и сел рядом с ней, обняв за плечи.

— Я дам тебе и коня, и сари, и мешок золота, и что захочешь… Только не убивай своего внука и не делай несчастным сына. Точнее, дочь. Ты себе этого не простишь, — прошептал он Муре на ухо, и та невольно приткнулась щекой к его плечу, невольно осознав, что давно не чувствовала себя в безопасности, рядом с человеком, который видел в ней не ученицу, не служанку, не вдову, не пленную махарани, а просто желанную женщину.

— Тебе всё ещё тяжко? — неожиданно услышал Дургам сквозь всхлипывания мягкий шёпот, и сердце в груди взыграло от прихлынувшего счастья.

— Есть такое, — усмехнулся он, всё ещё не веря, что его приласкают, и добавил. — Мне явно не хватает женской руки.

— Я давно так не делала… Надеюсь, тебе понравится, — её ладонь скользнула вниз, нащупывая источник проблемы, мгновенно отвердевший ещё больше от одного её касания.

— Я бы на твоём месте с ума сошёл за столько лет. Просто бы рассудка лишился! Однажды попробовал воздержаться на пару лун — и то не сумел, — выдохнул Дургам, пытаясь удержаться от протяжного стона, потому что ловкие пальчики Муры медленно, но верно приближали его к долгожданному финалу.

— Это оттого, что ты — развратник, — шутливо промурлыкала бывшая махарани, поднимая на Дургама замутнённый взгляд, исполненный тягучего, сладкого желания, и брат Джагат Джалы обмер и, не имея сил больше ждать, со стоном излился.

— Будешь теперь ревновать меня к наложницам по праву возлюбленной? — спросил он, отдышавшись. — Да?

— Никаких наложниц! — Мура ткнула его меж ключиц влажным пальцем. — С этого дня увижу тебя с кем-то ещё — проткну трезубцем. Прямо сюда. И трижды зубья проверну внутри, чтоб наверняка.

— Понял! — радостно отозвался Дургам. — Всех наложниц выдам замуж. Подберу каждой хорошую партию, предварительно выяснив, кто и кому симпатизирует. Это будет легко. Я уже знаю, кто из моих женщин на кого во дворце заглядывается. Сыграть с десяток свадеб — не проблема.

— С десяток? Я слышала, что ты тут сотни наложниц развёл.

— Наглая ложь и страшное преувеличение. Мура, мне скоро пятьдесят. Зачем мне столько женщин? Мне и десятка было бы много, а всегда хотелось одну, но такую, чтобы между нами случилась искренняя любовь, даже если эта любовь иногда будет заключаться в оплеухах и швырянии подушками. А ты — просто женщина моей мечты! Как я счастлив, что так вовремя окунул тебя в свою купальню!

— Женщина мечты? Ну ладно, — успокоившись, Мура снова устроилась на плече Дургама. — А коня и одежду жду. Я не могу забыть про Чандрагупту. Мне надо увидеться с ним… с ней… Вот дела, — она вздохнула. — Теперь сама не знаю, кто у меня: сын или дочь?

— Внук у тебя в любом случае будет одного определённого пола! Самрадж точно не станет ребёнка окунать в проклятые источники, он же не сумасшедший. А ещё у тебя будет конь и одеяния, даю слово, — пообещал Дургам, думая про себя: «Теперь я спокоен: она не сделает ничего, чтобы потом заставить и себя, и сына страдать. Хотя… Сын уже в прошлом. Придётся привыкать к мысли о том, что если на Муре женюсь — да хоть по обычаю гандхарвов! — царица Юэ станет моей приёмной дочерью. Дхана Нанд умрёт, узнав об этом. А пусть. Зато эта роскошная женщина, которая ему никогда не была нужна, теперь полностью моя».

И не подозревал Дургам Джала, что приключения Муры далеко не закончены, а он сам — отнюдь не единственный претендент на тело и сердце вспыльчивой махарани.