Половина Луны

====== Глава 1. Трудность Бхадрасала ======

— Не жрёт ничего эта проклятая панда уже третий день, — пожаловался Бхадрасал, входя на кухню, где кипела работа, густой ароматный пар поднимался из котлов к потолку, а повара ругали почём зря нерасторопных поварят.

Главнокомандующий горько вздохнул, усаживаясь возле матери, одетой в своё неизменное чёрно-фиолетовое сари. Дайма тщательно проверяла поднесённое ей блюдо, предназначавшееся для царя и царицы Магадхи, пробуя его золотым черпаком с длинной изогнутой ручкой.

— Сдохнет — невелика потеря, — проглотив суп, изрекла Дайма, жестом давая понять служанке, что кушанье вполне годится для трапезы высочайших особ. — Всё равно толку никакого. Клетка с этим медведем только вид на дворцовую площадь портит, и смердит изнутри страшно. Зачем царь установил клетку у подножия своей статуи — непонятно. Но если моему сыну что-либо доставляет удовольствие, спорить с ним бесполезно, я знаю. А ему явно доставляет удовольствие называть панду «Злючкой-сердючкой Каутильей». Одним словом, не переживай, сынок. Не о чем тебе волноваться.

— А вот и есть! — Бхадрасал вскочил с места и заметался по кухне, едва не сшибая пустые чаны и тарелки, расставленные повсюду. — Самрадж сказал, что за панду эту сдохшую с меня спросит, поскольку в его планах, чтобы медведь прожил как можно дольше! Вот, скажи, мама, почему он спросит с меня, а не с Ракшаса, притащившего в Паталипутру это противное животное? Аматья привёз, а отвечать должен я? Будто недостаточно самраджу, что я за целую армию отвечаю!

Дайма сочувственно потрепала сына по руке.

— Успокойся. Кликни лекаря, пусть осмотрит медведя. Вдруг тот болен?

— Да здоров он, — с досадой махнул рукой Бхадрасал, скорчив кислую мину. — Не поверишь: жрать перестал после того, как в моём присутствии самрадж сказал, что махарани беременна. Похоже, она понесла с первой же брачной ночи.

— Царица Юэ ждёт малыша?! — Дайма возликовала, радостно всплеснув руками. Глаза её засияли. — Неужели у моего названного сына скоро появится наследник?

— Лекарь сказал, что да, — Бхадрасал покосился на мать, искренне не понимая, как она может радоваться нерождённому царевичу, если вырисовывается проблема с пандой-аскетом, за которую головой отвечает её собственный сын. — Только… Не знаю, мама, как с животным-то быть? Помрёт же. Самрадж сказал, если бамбук и личинок жрать не будет — швырнуть ему роти или кхир. Даже ладду разрешил дать! Я давал. Всё равно не жрёт. На решётку кидается, грызёт зубами, когтями сломать пытается, злобно урчит, шерсть на загривке дыбом поднимает. Слуга наш — тот, кто панду кормит и поит — говорит: подойти к этому медведю стало невозможно. Пищу на палке приходится просовывать, клетку очищают, выливая сквозь прутья воду. Никого эта зараза не подпускает к себе: бесится и рычит. Только при махарани и успокаивается.

— Это неудивительно, — заключила Дайма, садясь у стола и предлагая сыну тоже сесть. — Они из одних земель родом…

— Но теперь медведь и от махарани отворачивается. И пищу у неё не берёт. А раньше брал.

— Ох, беда, — взволновалась теперь и Дайма. — Возможно, укусило эту панду ядовитое насекомое? Всякое же бывает. Кликни лекаря, даже если думаешь, что медведь здоров. Животное перенесло долгий путь. Теперь живёт не там, где привыкло, а в незнакомом месте.

— А где этот медведь раньше жил? — заинтересовался Бхадрасал.

— В государстве Чжунго, в местности Дзюсенкё, сынок. Как сказал аматья Ракшас, обоих панд — и самца, и самку, которая теперь живёт у Джагат Джалы в Параспуре — подарил ему махарадж «шёлковых людей» Сы-цзюнь. Дал в придачу к принцессам, сосватанным нашему самраджу.

— И зачем Ракшаса так далеко понесло? — недоумевал Бхадрасал. — Можно подумать, в Бхарате самраджу жену найти было нельзя! К тому же и махарани, как и её сёстры, совсем не отличаются от девушек Бхараты, словно родились здесь. Я ожидал увидеть особый цвет кожи и необычный разрез глаз, который столько расписывали странствующие сказители… Но не увидел ничего особенного. Да, красивые. Но и у нас много таких же девушек!

Дайма задумчиво покачала.

— Я тоже удивилась. Они все трое действительно похожи на местных принцесс. Но, сам знаешь, император наш непредсказуем, и его порой трудно понять, а это был его приказ. Путешествие отняло у аматьи целый год… С другой стороны, мой сын получил, что хотел: супругу из чужих земель. Да и двоих братьев заодно женил. Им тоже пора было. Пусть их жёны — принцессы Цэй и Джаохуа — не так прекрасны, как махарани Юэ, но для Говишанаки и Бхутапалы достаточно и этого. А царевна Юэ приятно поразила меня: воспитанная, умная. Жаль, чересчур тихая и скромная. Всё время молчит со дня свадьбы, хоть самрадж утверждает, будто махарани хорошо понимает наш язык. Пока она вместе с сёстрами держала путь в Магадху, аматья Ракшас обучил её нашей речи и немного письменности.

Бхадрасал молчал, потом недовольно буркнул.

— Да я ничуть не против махарани, но зачем было панд тащить?!

— Возблагодари Махадэва, что самрадж обоих возле статуи не поселил, а то бы тебе и о самке пришлось заботиться, и о детёнышах. Хотя не возьму в толк, зачем он вторую панду прочь отправил? Самка была красивой. Не то, что этот страшный Каутилья с проплешинами на морде. Разводили бы мы их, продавали бы на потеху другим царям — всё прибыль государству. Но с царём не поспоришь! Сказал назвать вторую панду Мурой и отправить в дар Джагат Джале и Калки, слуги так и поступили. Впрочем, знаешь, сынок, — тут Дайма понизила голос, — я мыслю так: пусть царь наш чудит, как ему вздумается. Пусть женится на принцессах из Чжунго, с пандами забавляется, кормя их человеческой пищей и называя именами своих покойных врагов… Главное, что Дхана Нанд избежал ужасной адхармы. Не случилось то, чего я больше всего боялась!

— А чего ты боялась? — удивился Бхадрасал.

— Так как же, — Дайма заговорила ещё тише, приблизив губы к уху сына, — разве не помнишь, как наш самрадж носился с этим проклятым мальчишкой?

— С Чандрагуптой?

— Т-сс. Да. А послушал бы ты, как он о нём отзывался! С восторгом, восхищением… С придыханием его имя произносил. Глаз с него не сводил, все грехи прощал, на женщин после его появления во дворце не глядел даже. Я испугалась, правду говорю. Нехорошо это всё выглядело. Плохими делами могло окончиться. Но теперь, — Дайма выпрямилась и довольно оглядела кухню, где царствовала так же безраздельно, как и в прачечной, и в пыточной, — всё замечательно. Аматья Ракшас рассказал, что после нападения Чанакьи и Чандрагупты на Паталипутру — я тогда ещё в Хава Мехел находилась — самрадж наш нашёл в себе силы понять: предателей не исправить, поэтому нет смысла их щадить и предлагать им второй шанс. И убил всех без исключения. Жаль, я не видела, как это случилось! А ты… видел?

— Разумеется! Когда расстреливали армию из пяти сотен пиппаливанских кшатриев, я рядом был и помогал самраджу, — заметил Бхадрасал. — Но вот как уничтожили Чанакью, Муру, Стхулбхадру, Индраджалика и низкорождённого Чандрагупту мне не известно. Я лишь слышал от других воинов, что самрадж и аматья Ракшас захватили их в плен, связали, заткнули им рты и потащили в подземелье дворца, чтобы там разрубить на части и скормить тиграм. Но при этом я уже не присутствовал. Очень сожалею, что не видел, как тигры сожрали этих пятерых!

— Но с той поры их никто в живых не видел? И в подземелье их нет? — уточнила Дайма.

— Я из любопытства искал их даже в потайных узилищах, о которых почти никто из стражей не знает. Нигде не нашёл. За целый год, пока аматья Ракшас ездил за невестами для самраджа, никаких известий о заговорах от шпионов не поступало. Никто по всей Магадхе не видел ни Чандрагупту, ни Муру, ни подлого Чанакью. Стало быть, в самом деле их скормили тиграм.

— Славно! — казалось, у Даймы отлегло от сердца. — Ступай, сынок. Я думаю, выздоровеет медведь и снова начнёт жрать свой бамбук и личинок. Но лекаря ты позови. У меня, знаешь ли, сегодня тоже назрела одна трудность, но об этом мне следует поговорить с царём.