Родственные души

Растерявшись, Чандра от неожиданности выпустил из рук ткань, и полуразвязанные дхоти сползли на пол. Парень попытался ненадолго оторваться от царевны, чтобы вернуть потерянное на место, но Дурдхара не отпускала его. Она тянула его за шею с такой силой, что в конце концов Чандра не устоял на ногах и рухнул в постель, увлекая девушку следом.

А дальше случилось непредвиденное… Двери с грохотом распахнулись, и опочивальню залил яркий свет факела. Дурдхара и Чандра, разомкнув губы, быстро отпрянули один от другого, в немом ужасе уставившись на вошедшего.

Самрадж Дхана Нанд, словно Индрадэв, готовый к битве, стоял в дверях и с неменьшим ужасом взирал на сестру, прикрытую лишь тончайшим куском шёлка, и её телохранителя в верхней накидке, но абсолютно голого ниже пояса. На полу возле измятого ложа валялись, словно безмолвный вызов дхарме, дхоти Чандры и скомканное цветное покрывало.

====== Глава 7. “Подставляй зад, наглый совратитель!” (“Прости, прие, погорячился!”) ======

«Мне конец», — мелькнуло в мыслях у Чандрагупты, когда он увидел рассвирепевшее, словно у асура, лицо царя.

Со звериным рычанием Дхана Нанд хватил горящим факелом о стену. Посыпались искры, но факел продолжал гореть. Тогда им ткнули в широкий сосуд с водой, стоящий возле дверей на случай пожара. Факел зашипел и погас. Опочивальня наполнилась удушливым дымом. Дурдхара закашлялась, а Дхана Нанд в два прыжка подскочил к Чандре и схватил того за верхнюю накидку — единственное оставшееся на несчастном «соблазнителе» одеяние. Уттарья зловеще затрещала. Откинув назад бесполезные клочья ткани, крепко выругавшись, царь вцепился в густые волосы телохранителя и стащил его с ложа. Волосы преступника оказались явно крепче шёлка накидки. Чандра, теперь уже совершенно голый, если не считать золотого пояса, подаренного Дурдхарой, невольно ухватился за запястье царя и коротко вскрикнул, но больше издать ни звука не успел. Его швырнули об стену — ту самую, оказавшуюся неспособной затушить факел. Чандра едва успел немного развернуться и влетел в каменную кладку скулой.

— Ах ты, развратный мерзавец!!! — загремел голос Дхана Нанда на всю опочивальню и, вероятно, на весь прилегающий к ней коридор. — Да как ты посмел прикоснуться к моей сестре?! Тебе не жить!!!

— Брат, пощади! — только и успела выкрикнуть Дурдхара, бросаясь в ноги Дхана Нанду, чтобы вымолить прощение, но самрадж лишь презрительно отпихнул её от себя.

— Не вмешивайся, бесстыжая! С тобой поговорю позже! — затем он снова повернулся к съёжившемуся Чандре, стоявшему возле стены, и тут заметил пояс с рубиновой пряжкой на обнажённом теле юноши. Глаза Дхана Нанда нехорошо заблестели в неверном, мигающем свете лампад.

Он размашисто шагнул вперёд, ухватился за украшение и рванул его так, что Чандра еле удержался от очередного вскрика. С оцарапанной кожи потекла кровь. Скула, по которой пришёлся удар, невыносимо саднила, страшно болела кожа на затылке — там, где царская рука едва не вырвала с корнем пряди его волос. Однако, глядя сейчас на самраджа, явно замыслившего его прикончить, Чандра почему-то вместе со страхом испытывал необъяснимый экстаз. Дхана Нанд в гневе казался невероятно красивым. Проклятая метка заполыхала так, как не горела никогда, словно она сама состояла из жидкого огня, но при этом обещала одно наслаждение.

«Я сейчас умру! — с каким-то сумасшедшим восторгом понял Чандра. — Он будет убивать меня, и его удары станут последним, что я испытаю в жизни!» Стоило подумать так, как страх смерти отступил, а вместо него возникло желание встретить гибель как можно скорее, ибо она будет слаще мёда.

Раздувая ноздри от гнева, Дхана Нанд замахнулся и хлестнул Чандру по спине его же разорванным золотым поясом, превратившимся в своеобразный ремень. Рубиновая пряжка зацепилась за кожу и проехалась вниз, оставляя за собой длинный кровоточащий след. Но, к удивлению Дхана Нанда, завизжал не тот, кого пороли, а перепуганная Дурдхара, забившаяся в угол между стеной и ложем. После пятого удара царевна сделала новую попытку остановить брата, кинувшись к нему, повиснув на руке и моля о помиловании, но её вновь оттолкнули со словами:

— Ни слова больше!!! — рявкнул царь. — Иначе тоже запорю! Как ты посмела оскверниться со слугой?! Отправишься в ашрам завтра же!

Дурдхара снова забилась в тот же угол, сжалась в комок и, рыдая, стала смотреть на наказание, постоянно вскрикивая, будто били её. С Чандрой творилось непонятное. Извернувшись, одним горящим глазом он ухитрялся смотреть в лицо своему палачу и не издавал ни звука.

— Подлец! Низкая скотина! — не утихал Дхана Нанд. — Сначала — Шипра! Теперь — моя сестра! Нет, ты не выйдешь отсюда живым!

Кто-то из слуг робко попытался заглянуть в опочивальню, но Дхана Нанд так оглушительно заорал: «ВОН!!!» — что больше никто соваться не посмел.

В слепой ярости царь беспорядочно наносил удары по плечам и спине юноши, не забывая про голые ягодицы, вид которых почему-то вызывал в самрадже особую кровожадность. Исполосованное золотым ремнём тело вздрагивало, но тот, кого медленно убивали, по-прежнему не издавал ни звука, только мелко вздрагивал и продолжал неотрывно смотреть на своего палача так, что Дхана Нанд в конце концов не выдержал и вместо того, чтобы нанести очередной удар по спине виновного, хватил поясом по стене. Украшение рассыпалось на части, а драгоценные камни и золотые звенья раскатились по полу.

Снова схватив юношу за волосы и приблизив его лицо к своему, Дхана Нанд заставил Чандру смотреть себе в глаза.

— Ты всё равно умрёшь, — прошипел он, — как предатель, которым и являешься! А сейчас я хочу услышать из твоих грязных уст только одно: как ты осмелился приблизиться к моей сестре и осквернить её?!

— Я… не осквернял, — слабо прошептал Чандра, пытаясь улыбнуться, но опухшая правая щека не позволила ему этого сделать. — Я только поцеловал её…

— Поцеловал?! — снова взъярился самрадж, на сей раз в порыве гнева сдирая свой собственный пояс и начиная лупить Чандру по спине увесистой сапфировой пряжкой, обрамлённой жемчугами и алмазами. — И за этот поцелуй заплатишь жизнью!!!

— Брат, остановись! Чандра — моя родственная душа! — наконец, придя в себя от сковывающего её страха, смогла выкрикнуть Дурдхара. — Не он, а я первая поцеловала его, чтобы проявить наши метки!

Рука Дхана Нанда замерла на полпути до ободранной, кровоточащей спины юноши.

— Что ты сказала? — царь обернулся и неверяще посмотрел на сестру.

— У Чандры сзади метка с моим именем, — зарыдала Дурдхара, утыкаясь лицом в ладони, — ты увидишь, если присмотришься! И у меня на шее метка с его именем. Прости, что никогда не говорила тебе, но это всё оттого, что на моей метке написано «Пиппаливан», а я прекрасно знаю, как ты относишься к этому государству. Брат, умоляю! Не бей Чандру! Всё это недоразумение — результат моего молчания! Если бы я сказала тебе сразу и искала его, то мы давно были бы вместе, — и она, опять подхватившись с места, бросилась на шею Дхана Нанду, который стоял с широко распахнутыми глазами и невидящим взглядом смотрел прямо перед собой.

— Значит, вы — родственные души? — осипшим голосом спросил царь, роняя на пол орудие не доведённого до конца наказания.

— Да, да, да! — отчаянно повторяла Дурдхара сквозь слёзы облегчения, поняв, что опасность миновала. — И я хочу стать его женой, и даже если ты откажешь, мы всё равно поженимся… — внезапно царевна запнулась и умолкла. — Странно, — проговорила она вдруг с некоторым недоумением, — я была уверена, что после поцелуя буду чувствовать нечто особенное, но ничего не изменилось, — она забралась пальцами под косу и ощупала метку. — Брат, взгляни, — она повернулась к Дхана Нанду спиной и приподняла волосы, — появилось ли имя?

— «Ра», — прочёл Дхана Нанд, подведя сестру ближе к источнику света. — «Защищать, убегать», «Пиппаливан». Хм, — царь задумался, — но если вы уже поцеловались, то почему метка осталась прежней? Я вижу один слог, но не имя полностью.