Родственные души

— Нет, не может быть! — Дурдхара неловко засмеялась. — «Нанд», «Солнце Магадхи» — это же я!

— Значит, у него, — Дхана Нанд пальцем указал в сторону Чандры, всё ещё опирающегося одной рукой о стену и еле стоящего на ногах, — на метке написано то, о чём ты сейчас сказала?

— Да, — кивнула Дурдхара и растерянно добавила. — Но кто, кроме меня, может называться Солнцем? — тут она умолкла и испуганно взглянула на брата. — Нет, — она замотала головой. — Это не можешь быть ты! Давно уже всем известно, что твоя родственная душа — брамин Чанакья, но ты отказался от него!

Ничего не ответив, Дхана Нанд с изменившимся лицом снова приблизился к Чандре, который смотрел на него одновременно с болью и обожанием. Царь дрожащими пальцами коснулся подбородка юноши и ответил на его взгляд с такой тоской, чувством вины и нежностью, что Чандра мигом забыл и о разбитой скуле, и об исполосованной спине.

— Я так жестоко наказал тебя, — прошептал Дхана Нанд, и один его взгляд уже целил и заживлял все рубцы. — А, выходит, ты пришёл, чтобы найти меня? Ты искал, как умел… Ты просто запутался, как и все мы с этими проклятыми метками, — пальцы, унизанные перстнями, зарылись в густые чёрные локоны, едва не пострадавшие всерьёз от царского гнева, словно желая спрятаться средь них, и Чандра не выдержал — закрыл глаза и приник здоровой щекой к ладони Дхана Нанда.

Это стало последней каплей. Дурдхара ошеломлённо глядела на то, как её брат бережно развернул избитого им же самим юношу лицом к стене и, склонившись, пытался сквозь вспухшие, кровоточащие рубцы разглядеть метку, не прикасаясь к саднящей коже. Разобрать ничего было невозможно.

— Где она? — бормотал Дхана Нанд, рассматривая спину Чандры. — Ох, идиот… Как я мог так покалечить тебя? Прости, прие, сокровище моё…

— На левой ягодице ищи, — едким тоном подсказала Дурдхара, ощутив внезапный укол ревности.

Но распухшие от многочисленных ударов ягодицы Чандры сейчас мать родная не узнала бы… С непередаваемым выражением лица Дхана Нанд снова заставил парня повернуться лицом к себе.

— Потерпи немного, я сейчас вызову лекаря, а пока… — не добавив более ни слова, он склонился и жадно накрыл губы юноши своими, опершись своей спиной о стену и осторожно привлекая Чандру к своей груди. Самрадж гладил его волосы, стараясь не касаться пораненной спины, и самозабвенно целовал, то ненадолго прерываясь и переводя дыхание, то снова впиваясь в слегка распухшие губы со всей страстью, на которую был способен.

Чандра уже давно не чувствовал боли. Горячее тело царя, прикрытое лишь верхней накидкой, тесно прижавшееся к нему, аромат его волос, смешанный с запахом крови, волновал и возбуждал, как ничто другое. Щетина на лице Дхана Нанда слегка колола кожу, а каждое прикосновение губ и языка, решительно проникшего в его рот, отдавалось наслаждением в паху.

— Ничего себе! — неожиданно оборвал их поражённый голос Дурдхары. — Впервые вижу такое!

Чандра приоткрыл сомкнутые в блаженстве веки и с превеликим изумлением увидел яркое золотое сияние, окружившее его и Дхана Нанда, а затем ощутил, как израненной спины словно коснулись крылья тысяч бабочек, либо мягчайшие лебединые перья, и боль пропала. Он с удивлением оторвал руку от плеча самраджа и дотронулся до своей кожи. Никаких сомнений: раны и кровь исчезли. Юноша попытался, извернувшись, заглянуть себе через плечо, но Дхана Нанд опередил его и сделал это первым.

— Невероятно! — воскликнул царь. — Как же это случилось?

— Говорят, иногда связь меток исцеляет, — пожала плечами Дурдхара, обиженно надув губы. — Слыхала я от Даймы: подобное случается. Стало быть, ваша связь — самая крепкая из возможных, если даже раны заживают. Будете жить долго и умрёте в один день, прямо как в священных писаниях! — завистливо добавила она. — А вот, кстати, и подтверждение, что ты, братец, действительно его родственная душа.

И Дхана Нанд увидел, как на очистившейся от ран коже Чандры медленно, но всё чётче и ярче проступает долгожданная надпись: «Дхана НАНД, Солнце Магадхи».

— Есть! — закричал царь, хватая Чандру в охапку. — Есть! Осталось проверить мою метку… — он почти уже развязал дхоти, забыв, где находится, но, услышав многозначительное покашливание сестры, пробормотал невнятные извинения и ретировался, торопливо завернув голого Чандру в оторванный кусок от балдахина Дурдхары и утаскивая за собой.

Охранницы покоев проводили телохранителя своей госпожи, закутанного в обрывки шёлка, удивлёнными взглядами, но не посмели ничего сказать, поскольку рядом с этим взъерошенным, покрасневшим от смущения парнем вышагивал самрадж.

Оставшись одна, Дурдхара медленно опустилась на разбросанное ложе. Личико её было искажено досадой. Девушка нервно прикусила нижнюю губу.

— А ведь было так близко! — с негодованием воскликнула она и ударила кулачком по колену. — Он мне понравился, за него выйти замуж я была бы не против! Кого теперь искать? И главное — где? Вдруг моя настоящая родственная душа окажется не такой привлекательной? — и Дурдхара с досадой бросилась навзничь на постель.

Некоторое время она лежала молча, переживая глубокое разочарование, а потом вдруг проговорила, но уже совсем другим тоном:

— Зато брату повезло. Уж лучше пусть с ним будет Чандра, чем тот псих, — и она инстинктивно вздрогнула, вспомнив брамина Чанакью с его безумным блеском в глазах. — Нет-нет, с Чандрой мой брат обретёт счастье, — и подумав об этом, Дурдхара наконец смогла унять свою горечь, и мысленно пожелать Дхана Нанду и его вновь обретённой родственной душе счастья и благополучия.

— Давай поглядим, — втащив Чандру в свои покои, Дхана Нанд встал посреди опочивальни и, недолго думая, развязал дхоти. Широко расставив ноги, он указал юноше на своё правое бедро. — Скажи, что там написано?

— «Чандрагупта Маурья, наглец», — радостно прочитал Чандра и покраснел, потому что над меткой возвышалось нечто, привлекавшее внимание куда больше, чем судьбоносная надпись, сообщившая ему, наконец, к какому роду он принадлежит. Чандра сглотнул, чувствуя неодолимый порыв подарить нежное прикосновение этой великолепной части тела, так сильно притягивавшей взгляд. Тем более, что на картине в тайном хранилище, куда он несколько раз бегал, чтобы успокоить бунтующую плоть, изображение было явно не столь детализированным и красочным.

— Почему смущаешься, прие? — услышал он лукавый голос над собой. — Будто я не понимаю, о чём ты думаешь! — Дхана Нанд негромко рассмеялся. — Я теперь полностью твой, можешь прикасаться к любой части моего тела, потому что, поверь, мы оба хотим одного и того же.

И, притянув к себе юношу, Дхана Нанд сдёрнул с плеч Чандры более не нужные обрывки балдахина Дурдхары и со стоном наслаждения снова завладел его губами…

— Вчера самрадж был сильно расстроен и не мог принимать посетителей, — негодовал Ракшас, сдвинув брови, — а сегодня что? Ему пора вставать, солнце давно взошло!

Кайварта и Панду стояли на пороге покоев аматьи, пытаясь удержать деятельного первого министра от попыток разбудить императора.

— А сегодня самрадж отдыхает после вчерашнего упадка чувств, — как-то неубедительно улыбался Кайварта. — Вам лучше пойти в сабху одному. Император явится чуть позже. Мы сами его разбудим.

— Вы что-то скрываете! — изловчившись, Ракшас проскочил между царевичами, но тут же столкнулся с Говишанакой, перегородившим выход, словно неподвижная гора. — Мне надо пройти! — сурово процедил советник.

— Нет, не надо, — отрицательно покачал головой Гови. — Вот поверьте на слово, — и он приложил обе руки к груди. — Не надо, аматья. Себе хуже сделаете.

Неожиданно для Гови Ракшас рухнул навзничь и змеёй прополз меж его сандалий, а потом быстро вскочил и помчался по коридору, словно за ним гналась стая волков.

— Что теперь бу-удет! — протянул Гови, провожая аматью задумчивым взглядом, и, достав из-за пазухи спрятанную лепёшку, принялся её жевать.