Туман

Нажав кнопку отбоя сигнала, Егоров твёрдо решил, что сегодня же в городе купит радио будильник и навсегда покончит с этим кошмарным писком. Для этого он даже шариковой ручкой нарисовал себе букву «Б» на ладони, когда встал с кровати и подошёл к столу. Потом Валентин Владимирович проследовал на кухню, включил газ, поставил на плиту чайник и подошёл к раковине, чтобы умыться, но этого ему сделать не удалось. Так и не повернув ручку крана, он застыл в замешательстве. Ему показалось, что в кухонной обстановке было что-то не так, что-то необычное бросилось ему в глаза, когда он ставил на плиту чайник. Егоров оглянулся, посмотрел на плиту, взглянул на холодильник и, бросив взгляд на окно, заметил странную вещь: кто-то навесил снаружи окна белую простыню. «Единственный, кто мог решиться на такой розыгрыш, сейчас находится под стражей в городе. Конечно, его могли выпустить, и он на радостях отметился такой шуткой», – первое, что пришло на ум Валентину. Он даже представил себе, как Максим ночью, приставив лестницу, поднялся на второй этаж и набросил на окно простыню. «Но какая же это глупость. Даже для Макса такая выходка очень уж странная», – подумал Валентин подошёл к окну, отщёлкнул верхний, а потом нижний шпингалет, и толкнул от себя раму наружу. Естественно, никакой простыни снаружи не оказалось. За окном вообще ничего не было, кроме белого непрозрачного воздуха.

– Ух, ты! Что за смесь?! – вылетел из Валентина Владимировича необдуманный восторженный вопрос, но, поводя перед собой рукой и, видя, как его пальцы утопают в белом пространстве, он понял, что это туман.

Но такой непроглядный туман он видел впервые, и даже не мог себе представить, что обычное испарение бывает таким густым. Перегнувшись через подоконник, Валентин еле-еле разглядел начало окна на первом этаже. Посмотрел в сторону и восхитился не меньше: в полутора метрах от него серая стена дома совсем растворялась в седом мареве, и казалось, что дома нет, что Валентин висит в своей квартире, подцепленной какими-то тросами, уже в облаке. В душе Егорова, как на качелях, раскачивался восторг, но с привкусом испуга от этого невероятного явления. Не в силах больше вот так стоять у окна, он почти побежал в комнату, впопыхах надел брюки, накинул рубашку и, не застёгивая её на пуговицы, заправил в пояс. Заскочил на кухню, чтобы выключить чайник и оторопел. Седая дымка клубами опускалась с подоконника на пол, белые змейки уже лезли за холодильник, и только у плиты пелена зависла нерешительной волной и задрожала от огненных голубых лепестков, вырывающихся из-под чайника.

– Ну, уж, нет, бородатый пришелец! Ко мне в гости не надо. Лучше, я сам к тебе спущусь», – в панике проговорил Валентин вслух, быстро закрыл окно и выключил газ под не успевшим закипеть чайником. Не прикрывая в квартиру дверь, Егоров сбежал по деревянным ступеням вниз и выскочил во двор, но успел удержать себя, схватившись за ручку подъездной двери. Туман был настолько сильным, что Валентин с благодарностью посмотрел на дверь, за которую он держался и которая не пустила его вперёд в это белое пугающее пространство. Некоторое время он стоял и пытался уловить хоть какой-нибудь необычный запах, потому что разглядеть что-либо впереди себя было невозможно. Потом в нем проснулось какое-то ребяческое любопытство вместе с тягой к необдуманным экспериментам, и, отпустив ручку двери, Валентин сделал робкий шаг в белую неизвестность. После пятого шага на него налетел испуг, от которого спёрло дыхание. Он обернулся назад, но не увидел уже ни двери в подъезд, ни самого дома, лишь туман был немного темнее за его спиной, чем впереди.

– Я первопроходец, – подбадривал себя шёпотом Валентин и осторожно продолжил продвижение к беседке, выставив перед собой руки.

Дойти до неё он мог вслепую, в любое время и в любом состоянии. Как можно пройти мимо убогого сооружения, которое почти каждое утро первым делом предстаёт перед его глазами при выходе из дома. Беседка находилась ровно перед вторым подъездом, и зрительно она и сейчас, как штамп, стояла в глазах Валентина, но вот, сколько до неё было метров, он прикидывал уже в уме: «Метров двадцать…, но, возможно, и того меньше. А сколько я прошёл такими шажками? Метра четыре. Значит, можно ускориться».

Кому-то покажется, что нелепое занятие себе выбрал взрослый человек, но Валентин Владимирович мог себе объяснить, зачем он направился к этой беседке. Вместе с поднявшимся от восторга адреналином, взбурлила так же и забытая мальчишеская страсть, где главными лозунгами были: «Это здорово!», «Я смогу пройти туда и обратно!», «Чего мне стоит?!». Но сколько было случаев, когда детское рвение оборачивалось несчастным случаем или бедой. Вот и на этот раз случилось нечто подобное.

Медленно продвигаясь вперёд, внедряясь руками в пустое пространство, в надежде наткнутся на деревянную беседку, Егоров начал не на шутку беспокоиться. По его расчётам корявая постройка давно уже должна была появиться на его пути. Пройдя ещё несколько шагов, он остановился и судорожно подсчитывал: «Пусть, мой шаг – сантиметров сорок. Я сделал больше семидесяти шагов. Значит, я прошёл около тридцати метров. Этого не может быть! Я не мог на неё не наткнуться! А дальше лес. До него ещё метров тридцать. Нет, к нему не пойду. Там совсем затеряюсь».

Скованный паническим страхом, Валентин Владимирович присел на корточки, обхватил голову руками и пытался сосредоточиться.

«А может быть, я всё-таки чуть отклонился в сторону? – как бы уговаривал он себя в поисках уверенности и в выборе нужного направления. – Но в какую: в правую или левую? Но всё равно, за беседкой начинается высокая трава. Где она? А здесь что?». Он провёл рукой по шершавой влажной земле и поднёс ладонь к лицу. Из груди к горлу подступал холодный страх.

– Какой-то чернозём. Хоть помидоры сажай, – прошептал он вслух и произнёс чуть громче: – Такого здесь отродясь не было. Ну, не мог я её пройти! – почти вскричал Валентин, имея в виду беседку.

Валентин Владимирович совсем опустился на колени, и нервная дрожь пробежала по его позвоночнику. Бескрайний белый океан растелился повсюду, и Егоров чувствовал себя в нём чёрной песчинкой, которую отнесло в самую глубокую впадину этого океана. Что-то подобное с ним когда-то уже происходило, но из-за паники Валентин не мог припомнить: когда и где. Но это состояние испуга, безусловно, было ему знакомо, и оно – так и не вспомненное, с какой-то жалостливой усмешкой откликалось в его подсознании. Валентин будто вдел себя со стороны маленьким сонным жучком, который, случайно проснувшись, очутился на заснеженном поле, а вокруг никого, и ничего. Дочь, внучка, да и все люди, города и страны оказались почему-то от него в недосягаемых далёких мирах. Даже серый двухэтажный дом вроде бы и находился где-то рядом (Валентин каким-то шестым чувством вдруг ощутил его близость), но тот, словно оживился каким-то тёмным озорным духом и решил поиграть с ним в издевательские волшебные «прятки». Необычное присутствие дома чудилось Егорову то справа, то слева, то вообще впереди, где его предположению Валентина быть не могло; там должен стоять лес. «Зачем я только оторвал свою руку от двери подъезда?», – отчаянно сожалел он, но неожиданно для себя в одну секунду Валентин собрался, встал на ноги, сжал пальцы в кулаки и скомандовал себе:

– Так. Спокойно. Стоять.

Твёрдость духа пришла к нему, когда он, именно, вспомнил про дом. Старое двухэтажное сооружение казалось Валентину Владимировичу неким центром отсчёта, который оставался неизменным и реальным. Дом в любом случае должен быть за его спиной, иначе Егорову придётся признать, что в нём сбиты все настройки, определяющие его местоположение в пространстве.

Как солдат на плацу, Валентин развернулся кругом и решительно зашагал в обратную сторону, даже не выставляя уже перед собой руки. От слепящей белизны его глаза слезились, но их можно было и вовсе закрыть, потому что казалось, что они и без того прикрыты веками, сквозь которые кроме размытого и обширного голого света ничего больше не проходит. А возможно, глаза так реагировали на свою беспомощность, и это мозг им выдавал такую команду: закрыться от монотонной белизны слезой. Валентин Владимирович не силён был в анатомии человека, но почему-то подумал именно так. Ещё он вспомнил лицо Милы в тусклом освещении на вчерашнем ночном чаепитии и, наверное, поэтому невольно стал отклоняться немного левее, чтобы выйти не к своему, а к первому подъезду.