Инженер страны Советов

– Нет, мои хорошие, помирать я не собралась. Гость к нам завтра приедет. Издалеча приедет. Так издалеча, что туда ни пешему, ни конному не дойти, ни на паровозе, ни на ероплане не добраться. Родич то наш. Помочь ему надо будет. Ты, Павел, ему продай всё, что потребуется, да цену не ломи. Забесплатно он не возьмёт, но и задорого переплачивать не станет. Да гостинцев ему богатых не забуть положить. Хороший он человек, да путь у него трудный. А помру я не завтра, а когда лихая година в России настанет. Так что уж потерпите меня пока.

А сегодня с самого утра начали готовить угощения на стол, да наряжаться как в праздник какой. Все трое сыновей побыстрее из дома сбежали во двор да в сараюшки скотину обихаживать, а вот бабам досталось. И жена Павла, и двое дочерей и невестка, жена старшего сына, метались по дому, выполняя поручения спятившей бабки. Какой-такой родич, да ещё издалека? Вся родня здесь, в Ломовке, да ещё в Авзяне и Узяне есть, но те всё больше у себя, да и не встречали их в редкие приезды так. Чудит старая.

Павел скребанул лопатой по и без того безупречно вычищенной дорожке и, сплюнув в пока ещё не большой сугроб (снег в этом году выпал рано), направился к сидевшему на скамье соседу.

– Как жив-здоров, Фрол? Чего это ты на холодок решил выбраться?

– Жив пока, Пал Афанисич. И тебе тоже не хворать. Вышел вот дух перевести. А то рученьки болят, ноженьки болят, спина не разгибаца. Роботашь, роботашь, всё здоровье кончашь и никакога почёту. Ты вон тоже себя не бережёшь. Сядь вот, перекури.

Предложение перекурить в изложении Фрола означало, что курить будут табачок Павла. Ну да то не беда, чай всё не скурит.

– Чего енто ты с утра всполошилси? – Фрол с удовольствием затянулся крепким табачком, – Никак аменины чьи, аль сваты к девкам твоим собрались?

– А! – Павел махнул рукой, – Гостей ждём. Родич, вроде как, издалеча приехать должон. Ладно. Ты кури, а я пойду. Дел полно ещё.

Подворье, к которому мы подъехали, встретило нас распахнутыми настежь воротами[18], да небольшой группой людей перед ними.

– Чего это они? – удивился Фёдор, – Ждут, что-ли, кого?

Спрыгнув с саней, пошли навстречу хозяевам. Чуть впереди стоял высокий крепкий мужчина в добротном полушубке лет 50-ти на вид. По правую руку от него стояла статная женщина, а по левую древняя старушка в нарядном шерстяном платке. Молодёжь кучковалась позади.

– Здравы будьте, Павел Афанасьевич и Анна Яковлевна. Долгих лет тебе, Ефросинья Николаевна, – Фёдор, опираясь на костыль вышел чуть вперёд и почтительно поздоровался с хозяевами, – Вижу мы не вовремя. Вы, видать, гостей поджидаете.

– И тебе здравствовать, Фёдор Тимофеевич. Вот, ждём, – на этих словах Павел скосил глаза на стоящую рядом бабу Фросю. А та буквально вперила свой взгляд в приехавшего молодого человека. Остановив движением руки собиравшегося что-то сказать Павла, она поклонилась парню и произнесла.

– Здравствуй, гость дорогой. Милости просим в дом. Не побрезгуй угощеньем, чай не чужие люди, а родня.

За богато накрытым столом меня познакомили со всем многочисленным семейством Безумновых. А я сидел и память услужливо открывала страницы давно уже услышанной истории этой семьи. В хрущёвские времена всё их хозяйство отберут в доход государства абсолютно безвозмездно. Когда Павел Афанасьевич оформлял артель, он записал в артельную собственность и дом с постройками и земельный участок. Всего этого его лишили. Он умрёт в год моего рождения, в 1970ом. Мне рассказывали, что меня он успел увидеть. Анна Яковлевна на десять лет пережила мужа. Я хорошо её помню. Оставшись одна она перебралась к дочери, моей бабушке. Мы тогда все жили в одном доме и она, перебирая руками по стеночке, приходила в нашу половину навестить меня. У неё всегда в кармашке старенькой утеплённой жилетки, которую она называла душегрейкой, лежала для меня конфета. Она садилась рядом, переводила дух, гладила меня по голове и рассказывала какие-нибуть сказки или вспоминала свою жизнь. Мне, непоседливому пацану, это всё было мало интересно, но за конфету я сидел и терпел. Ох, как я корил себя потом, став взрослым, что не уделял своей Старенькой, как я её называл, больше времени и не внимательно слушал её рассказы.

Андрей Павлович, старший из детей. Уже женат. Его молодая супруга Настя сидит рядом с ним, изредка чуть заметно поглаживая начинающий выпирать животик. Сейчас живут в доме отца в большом пристрое. Их судьба очень печальна. Сразу после рождения ребёнка Андрей завербуется работать куда-то в Минск и заберёт с собой жену и ребёнка. С началом войны их следы теряются. Уже после Победы удастся узнать, что они пытались выбраться из захваченного города и в июле 1941 года попали под молох карательной операции "Припятские болота", которую проводил немецкий полицейский полк "Центр". В одной из деревень их заживо сожгли вместе с местными жителями. Каким-то чудом Настя успела передать коротенькую записочку со своими именами с двумя мальчишками, которым удалось сбежать. Так было установлено место их страшной гибели.

Старшая из дочерей, Елизавета, моя бабушка, сейчас живёт с мужем. Надо бы как-то навестить на правах родственника, раз уж признали меня таковым. У неё будет трое сыновей, один из которых мой отец, и одна дочь. Моего отца она назвала в честь старшего брата Андреем. Скончается в 88ом, через неделю после того, как меня призовут в армию.

Третий из детей Павла, Николай. Сейчас ему 18 лет и он основная опора и главный помощник отца. С началом войны попадёт на курсы бортстрелков бомбардировщиков. В 1943ем году в одном из вылетов у него заклинит пулемёт и он вернётся на аэродром с полным боекомплектом, хотя самолёт активно атаковали немецкие истребители. Его обвинят в трусости и отправят в штрафную штурмовую эскадрилью бортстрелком. В первом же вылете их подобьют и они совершат огненный таран, направив объятый пламенем ИЛ-2 на склад горючего.

Четвёртый и пятый ребёнок в семье это двойняшки Семён и Ольга. Лёд и пламень. Спокойный и не по годам рассудительный Семён и мгновенно вспыхивающая и импульсивная Ольга. Обоим по 15 лет. Семён попадёт в школу снайперов. В 1942ом году от него придёт последнее письмо. Я помню этот потёртый солдатский треугольник, хранимый у бабушки как реликвия, с вымаранной цензурой строчкой и крохотными буковками по углам листка " я….нах…в г… Гр..". " Я нахожусь в городе Грозном". Пропал без вести в горах Кавказа[19]. Ольга сразу после войны умудрится выйти замуж и уедет с мужем куда-то в Сибирь. Бабушка не любила о ней вспоминать и контактов не поддерживала.

Ну и самая младшая 13-ти летняя дочь Светлана. О ней вообще мало что знаю. Вроде сразу после войны её по комсомольской путёвке направят в Магнитогорск, где она и проработает на комбинате много лет. Знаю, что она приезжала на похороны своей сестры, моей бабушки, но я её, по понятным причинам, не видел. А так свидеться не пришлось.

За столом, тем временем разлили по стопкам кристально чистый деревенский самогон. Выпили за встречу и за знакомство. Потекла неспешная беседа. Пригласил всё семейство Безумновых, как своих родственников, на нашу с Татьяной свадьбу. Сговорились о приобретении у них мяса и всего прочего. Павел хотел было отдать всё задаром, но бабка Ефросинья на него шикнула.

– Ладно, сговоримся по родственному, – он огладил свои пышные усы, кашлянул и розлил ещё по одной, – давайте, мужики, ещё по одной, да перекурим пойдем.

Во дворе расположились на широкой лавочке. Павел с Фёдором затянулись крепчайшим самосадом, от которого, если бы не морозец, точно замертво падали бы мухи. Я не знал как начать разговор, но, видимо это было заметно, потому что Безумнов произнёс.