Страница 5 из 16
Глава третья
Не чувствуя ног, Маричка тяжело опустилась на скамейку.
Несколько бесконечных тревожных минут прошло в напряженном ожидании и прислушивании, не вернется ли упырь и отчаянных мыслях: что же делать? Молитва сама просилась на уста и шла от сердца: «Отче наш, иже еси на небесах…», — только и успела прошептать женщина, как снова послышался скрип снега под размеренными шагами, а там и голос раздался. Незнакомый, хриплый, мужской.
— Эй! Хозяева! Есть кто дома?
Маричка вздрогнула, потому что ожидала всего, что угодно. И все же удивилась, что в такую непогоду кому-то вздумалось переться на дальний хутор. Но хоть живой человек. Упыри, как утверждают все, разговаривать не могут, только рычат.
— А кто спрашивает?
— Издалека я… — послышалось снаружи. — В Смилу иду. Сбился с дороги. Думал, пропаду ни за что ни про что… Благодаря Богу и вашей заботе, хозяйка, — огонек в окне заметил. Пустите погреться ради всех святых. Замерз — мочи нет…
Маричка облегченно вздохнула, потому что мысленно уже бог весть что напридумывала себе, и потянулась к задвижке. Но в последний момент вспомнила, как характерник говорил, что упыря Перепелицы сами в дом пустили. Так как дверь целая была, а окна выбиты изнутри. И предупреждал, чтобы люди были более осмотрительными. Особенно в ночное время. А что если ошибаются люди, и упырь все же умеет разговаривать? Рука сама отдернулась.
— Я бы с радостью, но не могу… Хозяина нет дома. Что люди скажут, если узнают, что я на ночь чужого мужчину в дом пустила?
— На милость Божию! — воскликнул незнакомец. — Что же мне делать? Я ведь совсем окоченею! Такой холод собачий, что слюна к губам примерзает. Помилосердствуй, хозяйка!
— Не бойся, не замерзнешь.
Маричка уже решила, как быть. Чтобы и греха на душу не брать за погубленную из-за ее страхов жизнь, и зазря опасности не подвергаться.
— Слышишь меня? Обернись плечами к дому, и прямо перед тобой будет хлев. Войдешь — сразу за дверью куча соломы. Возле скотины и согреешься, и переночуешь. Хочешь есть — можешь подоить корову. Ведерко там же нащупаешь… Корова смирная, не лягнет. А утром, я уже чем-то посытнее угощу. Ага… Чуть не забыла. Я позже пса из хаты выпущу. Так что без нужды по двору не валандайся. Он чужих не любит.
— Пса? — переспросил незнакомец насмешливо. — Это не беда. В отличие от хозяйки, он сразу почувствует, что я человек смирный и вреда не причиню…
Маричка невольно взглянула на Бровка, а тот и в самом деле снова спокойно улегся в своем закоулке и словно дремал, положив морду на лапы.
— Что ж… — продолжал тем временем незнакомец. — Спасибо и на этом. Я не большой пан. В хлеву, так и в хлеву. Лишь бы не на улице. Да и чего здесь стыдиться, если даже Дева Мария Иисуса в яслях родила? Лошадь куда поставить?
— Справа от хлева овин, а следующая дверь — это конюшня.
— Понял. Ну, что ж, благодарю от души, хозяйка, и спокойной ночи. Пусть тебе сладкие сны приснятся…
Маричка еще некоторое время постояла у порога, прислушиваясь. Но снаружи доносился только вой метели, что даже не думала утихать, а наоборот еще сильнее закрутила колючим снегом.
Может, и не следовало так поступать, особенно учитывая спокойное поведение пса, но кто знает в каком подобии оборотень или упырь к людям приходит? Тем более, сегодня ночью как раз полнолуние. Нет, нет — все верно она сделала. Недаром говорят, что береженого и Бог бережет. Был бы мужчина в доме, это другое, а одной — страшно. И упыря, и пересудов…
Вьюга ее убаюкала разноголосым пением, или другая причина нашлась, но сегодня, пожалуй, впервые с того дня, как мать повязала Маричке запаску, тем самым признавая своей помощницей, женщина проснулась позже солнца. Да и то, может, поспала бы еще чуть-чуть, если бы Бровко, удивляясь такому необычному поведению хозяйки, не стал скрестись в дверь.
Маричка открыла глаза, сладко потянулась и нехотя вылезла из-под теплой перины.
— Матерь Божья, проспала… Белый день на дворе, а я в постели валяюсь. Хорошо, хоть не видит никто, а то бабы неделю б на языках носили.
Быстро встала и, даже не одеваясь, только ноги в теплые сапожки впихнула, заходилась у печи. Приготовленные еще с вечера дрова занялись быстро. Хоть и намело за ночь в трубу, сухие щепки дали достаточно жару, чтобы даже дымком не пахнуло. Затрещало, загудело, а там и загоготало веселое пламя.
Ожидая, пока нагреется вода скотине, Маричка стала одеваться. И чего-то рука сама выбирала из всех одежд не обыденные, а праздничные наряды. Словно не в хлев шла, а на вечерницы.
— Ах, ты ж! — воскликнула удивленно, когда поняла, что делает. — Девица красная, это что на тебя нашло? Опомнись!
Но переодеваться не стала, только вернула обратно на колышек новую заячью шубку, а накинула на плечи привычный овчинный кожушок и потянула за щеколду. Еще заколебалась на мгновение, но и Бровка не было слышно — а он бы не молчал, если б кто чужой был рядом, да и белый день на улице — чего бояться? Ночь, время для нечисти, а когда солнце взойдет — всякая тварь сразу по схронам и норам прячется.
Но сразу выйти не получилось. Дверь хоть и открывалась в дом и с этим хлопот не было, но намело за ночь выше пояса. Еще и утрамбовало изрядно ветром. Потому что снег не осыпался, а держался в дверном проеме, словно ровненько отрезанный ножом кусок свежеотжатого сыра, из продушины в котором на молодую женщину горячо дышала разинутая, зубастая пасть и укоризненно смотрели глаза пса.
— Сейчас, сейчас… утроба ненасытная… Никак не нажрешься. Скоро морда в ушат не влезет, а пользы ноль. Что, не мог снег отгрести от порога? Вот напасть…
Маричка посмотрела поверх заноса и облегченно вздохнула. Всыпало снега щедро, а все же не чрезмерно. Чуть-чуть выше колен. Не придется тратить время на откапывание. Что хорошо, так как все ее хозяйство, не понимая, куда запропастилась хозяйка, уже беспокойно мычало, мекало, хрюкало, гоготало и кудахтало.