Страница 3 из 16
Глава вторая
Какое-то время молодица потратила на исконные ежедневные женские дела, которые еще ни одна хозяйка не смогла осилить полностью, потому что они как бесконечная кудель — сколько ни пряди, сколько не крути веретено, а конца и края нити нет. Завершила одно дело, а уже другое показывается. Справилась с этим и присела отдохнуть — а еще два или три из закоулков поглядывают.
Мужской труд тоже нелегкий, но он совершенно иной, не такой тягучий, раздробленный. Нарубил дров, вспахал ниву, выкосил лужайку, подковал коня… А тут, и из хаты не выходила, а под вечер едва ноги держат… Бывает, что и поесть некогда. Кинешь кусок лепешки в рот, глотнешь молока из кувшина и дальше вертишься по дому, как Марко Проклятый адом.
Вот и сегодня, ничего важного не делала, обычные будничные хлопоты, а даже не заметила как смеркаться стало. Да что там смеркаться, — из-за снега на улице кажется светлее, а на самом деле уже время на вечернюю дойку…
Надела кожушок, повязала толстый, шерстяной платок, взяла ведерко с теплой водой, подойник и вышла во двор.
Мороз сразу же жадно набросился на новую добычу, ощупывая ее всю с ног до головы, но не смог испугать. Тело еще сохраняло тепло дома, а до хлева — скрипучим, как битое стекло, снегом — всего несколько десятков шагов перебежать. Можно даже с закрытыми глазами, чтобы не плакать от колючих снежинок, больно бьющих по лицу.
Пихнула плечом дверь, заскочила внутрь и выдохнула густое облако пара. Такие же тучки вылетали из ноздрей коровы и теленка, лежавших хребтами друг к другу — грелись. Овцы тоже встрепенулись, но поднялся только баран. То ли приветствуя хозяйку, то ли демонстрируя — кто в загоне старший.
Маричка дала напиться корове, потом — теленку, а остатками воды тщательно омыла вымя и села доить. Закончив, бросила скоту за полудрабки еще сена, в ясли — немного свеклы. Намеренно не сеченой, чтобы дольше хватило, если до утра все же заметет и не удастся сразу добраться. Коровы не овцы, пока сытые — твердое не трогают, а проголодаются — разгрызут и не такое.
За это время еще сильнее похолодало. Сначала Маричка подумала, что сама выстыла, пока возилась — все же в хлеву не в хате возле печки. Но по тому, что снежинки стали мельче, изменившись на мерцающие блестки, а Бровко приткнулся к порогу, просясь в тепло, — поняла, что мороз таки прижимает. Свирепствует зима. В конце концов, как и положено накануне Крещения.
— Ну, заходи… — приоткрыла дверь.
Пес благодарно махнул хвостом, отряхнулся и быстро протиснулся внутрь.
— Только по хате не лазь, грязь не разводи. Тут ложись… — указала на угол возле двери.
Пес не возражал. Здесь, так здесь, лишь бы не снаружи. Крутнулся разок вокруг себя, словно притаптывал глиняный пол и лег, приткнув морду на передние лапы.
— И не смотри так, будто три недели постился… — буркнула женщина.
Бровко вздохнул и отвернул морду. Однако, хозяйка только на словах была так сурова. И уже через несколько минут перед псом оказалась миска наполненная молоком с покрошенными кусками паляницы.
— Жри, утроба ненасытная…
Под довольное хлюпанье, женщина взяла с полки толстую свечу и подошла к боковому окошку, глядевшему в степь. Темное, разрисованное изморозью, оно казалось волшебным зеркалом, в котором отражалась невероятной красоты, сказочная барышня.
Маричка провела рукой по лицу, словно стирала усталость, и вздохнула. Чего там, хороша… Это она и без зеркала знает. Одна беда, некому любоваться этой красотой. И одному Господу известно, будет ли когда-нибудь еще.
Молодая женщина промокнула краем запаски глаза, потом протерла покрытое изморозью оконное стекло, поставила на подоконник толстую свечу и хотела уже поднести огонь, но в последний момент остановилась…
Выставлять в такую непогоду в окне зажженную свечу — древний обычай. И сейчас в каждом зимовнике, хуторе, крайних сельских хатах или на выселках, засвечиваются сотни огоньков, чтобы дать надежду тем, кого вьюга застигла в дороге. Конечно, если метелица, как волчья стая, присела путников посреди степи, то свеча им ничем не поможет, зато спасет тех бедолаг, которые могли сбиться с пути, заблудились и замерзали всего в нескольких шагах от человеческого жилья.
И никогда раньше молодая женщина даже не задумывалась — зажигать или нет. Но сегодня дрогнула рука. А все из-за треклятого вурдалака или упыря, что с осени не дает покоя окрестным селам и хуторам. Как только наступит полнолуние, так и жди беды. Три семьи уже загрыз… Не жалея ни малого, ни старого. А в последний раз, в усадьбе Перепелиц, совсем взбесился — и такого натворил, что мужчины седели от увиденного. Даже башибузуки так не измывались над своими жертвами.
Целую неделю несколько отрядов под руководством лучших следопытов, способных рыбу в реке выследить, искали логово твари, но ничего из этого не вышло. Все тщетно. От двора Перепелиц до развилки еще след шел, а дальше — как черт унес. Нигде даже травинка не примята. Даже молебен не помог. Как и присланный Смелянским сотником характерник. Казак с табунком ребятишек походил вокруг хутора, посидел в разоренной хате, потом выкурил три трубки на развилке, где обрывался след упыря, и развел руками.
— Не справлюсь. Поздно. Если б позвали сразу, пока кровь еще не загустела, может и удалось бы ухватить ниточку, а так… извините, люди добрые. Не в моих силах помочь.
Так что ничего другого не оставалось, только надеяться, что напасть сама исчезнет. Или… ждать следующих жертв и тогда уже не ловить гав.
Вот и задумалась Маричка, глядя на свечку. Не накличет ли беды, не привлечет ли огоньком в окошке беду в дом?
Чужих людей молодая женщина не очень боялась — не крепостная, казацкого рода, умела оружие в руках держать. Но упырь это совсем другое. От него ни пистолем, ни копьем не защитишься. Даже молитва не поможет.
Подумала еще немного и все-таки зажгла огонек.
— Пусть деется воля Божья, — перекрестилась на икону. — Что должно быть, так и будет. Но если кто-то должен замерзнуть из-за моих глупых страхов, то не бывать этому.