Мозаика

  Две тонкие нитки рельс причудливо вьются среди пыльной, почти мертвой под гнетом Солнца равнины. Это знойная житница страны Волшебства. Тут каждая капля воды дороже доброго пинка под зад, а горькая слеза, увы, не приносит пользы никому. Влага пересыхает, не долетев до дышащей жаром поверхности.

  Здесь и только здесь, растет желтая травка - труд для безнадежных и основа волшебного благополучия нашей Родины. Проползав на карачках сутки, вам можно набрать горсть ее сладкой пыльцы. Она мигом угнездится в кисете сборщика, третью прилипнет к жирной ладошке весовщика.

  Кто-то хмуро привыкший к потреблению не очищенного вовнутрь, судорожно дернет порошочек щетинистым кадыком и поперхнется. И только затем, из куцых остатков трагической битвы за урожай, прессы выдавят частичку жизни маленькую, как спичечная головка. Оно и есть маслице. Теперь за него можно поиметь все. Даже средства для жалкого, будничного существования.

  Трудитесь, ибо наука не стоит на месте, и скоро, совсем скоро наступит день, когда из одного килограмма сделают два. Волшебное, ?желтое примется творить чудеса без разнарядок и лимиты. Каждый получит вилкой по потребности. Фанфарами грянет эра благоденствия.

  Да Луря, байки для дурачков и простачков твердо вбивают в юную головку школяра. И теперь, если поймают тебя грешного, с ворованным килограмчиком, то уж поползаешь на коленочках, эх поползаешь.

  Красный диск Солнца слабел и подбирался к горизонту. Встречный ветер чужой и холодный, насквозь прошивал школьную одежонку. Новые надежды перерастали в ранг теней, а старые угрозы возвращались к былой силе. И только заветный килограмчик грел не переставая.

  - Попробуем перебраться вовнутрь, - решился Луря, - вдруг что отвалится? Смажем жирные глазки куля с непотребностью в форменной фуражке. Где наша не пропадала.

  Луря скользнул в дверцу тамбура и неуверенно дергая затекшими ногами, двинулся вдоль прыгающего коридора.

  - Эй замазанный! Эй ! Сюда иди. Чо, глухой чойли? Чо, по вагонам шляешься?

  Два ловких шлепка на веки не возымели должного действия. Наоборот, колобковая рожа смотрителя - вагоновожатого рассвирепела от нищенской взятки храбреца. Клиент дул пузырями щеки и грозился ответить на абордаж.

  - Козел пархатый. У меня вагон не курятник, и петухи в нем не требуются. А ну вали отседав...

  - Он ко мне пришел, - не знакомый, но уже сладкий девичий голос обволок умиротворением ситуацию. От неожиданности Луря чуть не сел на лягающийся в движении пол.

  - Можете идти, - голос стал снисходителен. - Или нет, принесите чаю, два стакана.

  Вот она звонкая монета Фортуны. Простые, чуть пушистые русые волосы; широко разлетевшиеся глаза с карими вопросами внутри; немного припухлые, по-детски изнеженные губы, а дальше...

  - Привет, мне родичи на аэро лететь воспрещают. Слышал, один с югов летел, да и разбился. Пассажиры вдребезги - куча мяса. И такое не в первый раз. А на паровозе скука зеленая. В ресторане пыжи глазами липнут, будто в ванной подглядывают. Заговорят, слюни пускают, губы жирные. Надоело мне, свежего хочется.

  Глаза Лури наполнились животным ужасом, круто замешанном на восторге перед сильнейшим. Тонкая, желтая плеть потянулась из его архинадежного, но кустарного кошеля в элегантную сумочку юной леди.

  - Во, штука! Никак не меньше чем концентрат, - только и успел ощутить недоделанный школяр. Как глаза его слиплись сами, а на далекий, южный город опустились долгожданные сумерки. А наш юный друг провалился в привычные для граждан волшебного государства масленые видения.

  Демон

  Шелестели машины, бестолково снуя по мокрому от тугих струй поливалок асфальту. Вечер был пуст, но пустота его, разукрашенная детскими причудами, казалась почти праздничной. Фонари забрались в концентрические шары паутины листьев и ветвей. Словно маленькие галактики с солнышком посередине, они искрились при каждом моем движении.

  Когда это началось? У видавшей виды и горы грузовой машины? Ты посмотрела на меня исподлобья почти сердито, но с какой-то лишней каплей печали. Или там, в горах, в одно яркое солнечное утро на зарядке? Камешки... Тогда это уже было. Может, когда я не захотел бороться с тобой? Раньше, тогда это было вовсю.

  Когда, когда все кончилось. Сборы, горы - рифма. Я поэт. Скалы вверх, в пустоту сон разрезали. Нет... Небо вверх в облаках, бирюза на заоблачных далях. Нет глупо. Или ничего, ничего... Ничего не хочется. Прохлада, свежесть ершистая, кожа в пупырышках. А все-таки классная девчонка. На нее все глазеют, куда мне. Взять и позвонить, телефон в кармане. Нет.

  Вот пройдет два года. Я в институт там поступлю, и все ништяк. И потом, ей звоню и говорю: - ты знаешь, я тебя еще помню. Как у тебя жизнь, по-прежнему? Давай встретимся? - Голос грустный, далекий, а я мастер...

  - Листья собой устилают асфальт, прячут от снега осеннего... - Стихи опубликуют. Подпишу книгу, приду и скажу - она о тебе...

  Темной, жирной запятой смерч сваливался в одну точку из ничего не предвещавшего, сонного неба. В короткий миг его отточенное острие настигло маленького человека. Объяло вихрем, закружило в водовороте событий, увлекло за собой из привычного нам мира.

  Но город не заметил. Захлебнувшись в разнообразии людских судеб, он дремал в повседневной, вечерней суете. В неге растворялись дворы, улицы, парковые скамейки. Желтоватая, чуточку пыльная листва, привычно изготавливалась к падению. Все было как всегда, и никогда этого не было.

  Мягкая, теплая фигурка мальчика в могучих объятиях Демона. С неподвластной человеческому воображению силой, она рассекала скомканное пространство, оставаясь недвижимой. Мальчик спал и летел на крыльях ночи туда, куда нередко приглашала его добрая фантазия поэзии.

  - Где я? - Серое эхо безмолвия вязко стекало по дальним сводам мира холода и печали.

  - Как я?

  - Как будто это может что-нибудь значить.