Голодранец

Завернутый в ветра кокон.

Там, где воскресает Луна,

Ты ищешь, родная, меня,

Наверное…

Я не знаю, где моя судьба

И куда сейчас бредет она.

А есть ли? Наверное.

Куря, стою на балконе

И ловлю капли звёзд ладонью.

Разбит и болен,

Давно утонул океан мой

В твоём море.

Наши воды сошлись в неравном поединке,

Кипящие и холодные,

Бурные течения и течения покойные

И, о странно, мой бой был проигран

И тот же, выигран тобою

Я так далеко и удивительно близко,

Что вижу озёрных глаз твоих блики.

Великие идеи и планы

Рушатся о самодовольные лики безликие.

Безлик ли я,

Чей слышу крик?

Но на то они и великие,

Что не умирают, не умирает моё феникса пламя.

Меня разорвет ветра волна

И останки

Никто не найдёт.

Там, где воскреснет Луна,

Свет далекого окна неизбежно умрёт.

Пройдут стремительно года,

Потухнут уличные звезды и заржавеют поезда.

Быть может, мы не пробьем

Тёмного света светом друг друга

Без проблем, но не умрем,

Как окна.

Зима ли моя подруга…

Знай же, всегда я

Буду там,

Где воскресает Луна,

А ты, наверное, где свет далёких окон прошлого

Уходит, не прощаясь, внезапно, страшно, безропотно…

Плащ гниющих листьев

Плащ гниющих листьев,

Как плач кричащих мыслей,

Обнимают асфальт,

Палача правды и вымысла.

На проводах мечты повис я

И не смогу ничего более сказать.

Перекрёсток в перспективу сомнет меня,

Разобьет капли дождя, дождь я.

Мою плоть разрывает в клочья

Крупным калибром светофорного огня.

Под взглядом стража пятнадцатитонной жестянки,

Кондуктора железной коробки,

Испуганным и робким,

Разлетятся на части разные участки меня.

Врозь, по ветру, на куски и останки.

Окутает нитями свет светофорного огня, меня пленя.

Здесь и останусь…

Между дрожащим и громким

Бетонным гробом

И свинцового неба громом.

Закрытые двери

Закрываются двери

Чаще, чем открываются.

Крошатся обитые пороги.

Кто их крошит и закрывает? Боги?

Кому здесь верить,

Кому не верить здесь?

Тем, кого исправила могила?

Им нет смысла врать,

Тем, кого давили,

Не давая слов сказать,

Тем, кого сбивали, не позволяя встать.

Верить тем лишь, кто давно в могиле.

Кто раздавлен был, кого убили.

Каждый первый наркоман – политик.

Отрок двух отцов, будь не первый, так второй здесь критик.

И только последняя самая шлюха, не иначе, как богиня.

Они диктуют вам невольно

Подневольные доктрины,

Незаметно для всех.

Сегодня вера – больший грех,

Чем неверие.

"Веруешь ли ты?

Не верю я"

Экзистенциальные пустоты доверия,

Плавают тут и там, в нашем море,

Как после хорошего шторма

Мачты и гроты.

Извечные вопросы

Изувечены.

Кому верить?

Почему закрыты все предо мною двери?

Привыкать ко всему трудно,

Но возможно.

Не представляется возможным возможность

Залезть в свое нутро, естество,

Как угодно, душу,

Чтобы найти то веселое, доброе, светлое,

Наверное, из детства,

Из вечного лета,

Где всё и все были на своём месте.

А теперь же,

Даже деревья

Источают запах трупов,

Охраняя тропы трудные,

И ты по ним идёшь,

Идёшь и дышишь,

Идёшь и слышишь.

Так тихо, что ты слышишь павший лист,

Павший лист и шорох

Чей-то, где-то скрип,

Ветки перелом,

Хруст костей и чей-то крик,

Не крик, а визг,

Визг и плач навзрыд,

Души надрыв, излом.

Вперёд бежишь, громко дышишь,

На прорыв и напролом,

В толпе голов, по головам,

От голов, за головами,

Но всё же, ты дышишь.

Трупов запах,

Вокруг трупов

Трупов страх.

Страшно?

Умыться страхом тех, кто давно в могиле,

Но еще ходят и что-то говорят,

Лишь тлеют, даже не горят.

Наркоманы-политики жертвуют свой опиум

Для гомокритиков социума,

Видимость биполярного мира,

"Оппозиции" в прямых эфирах,

И только те самые богини,

Иронично находясь ближе к могиле,

Будучи самыми неисправимыми,

Живут дольше всего поправимого.

Заполняют пустоты доверия,

Слепо следуя к предназначению

Всех неверных.

От того и богини,

Подолимпийское общество,

Что делают тождеством

Аналог веры – неверие?

Наверное.

Наверное, закрыты двери,

Потому что не были никогда открыты

И в это верую, слепо следуя.

Скажешь что-нибудь?

Опровергни.

Вырву глотку, сломаю хребет,

В агонию ввергну естество твоё, мсье червь.

Дерзко? Пафосно? Мерзко?

Думаете все, что каждый первый

Был тут первым

И говорил что-то резкое.

Я складирую эти мнения,

Стопка за стопкой, трамбую не веру, а поверья.

Без сомнения. Ко всем без доверия.

Битый много раз,

Будет каждый раз

Бить, как в первый раз,

И с остервенением, будто бы удар – последний шанс.

Ему не доказать безосновательно,

Не обосновать, хоть и стараетесь старательно

Аккуратно экспансировать свою точку зрения.

Да с вашим-то рвением

Скакать в Средневековье,

Где каждое не репрессируемое мнение

Было заточено в оковы.

Невозможно спорить и чего-то ждать

От того, кого никто не ждёт,

Кто не знает слова дом,

Кто не знает всех основ,

Кто на потом

Откладывает реальность,

Для кого мечты – сакральность.

Для того, кто знает, что умрёт,

Кого никто, если и захочет, не спасёт.

Кто никого не поймёт

И кого не поймут.

Слова – кнут,

Бог – шут, шутка, плут,

Человек – сплошь и рядом блуд.

Нет рая, нет в раю людей,

Ад поднялся выше всех религий и основ, выше низших всех низов.

Выше, чем мог представить самый ярый богослов.

К людям. К мертвецам ходячим, живым трупам.

Снова ночь и снова то же утро,

Где цивилизация не засыпавшая живёт бездушно.

Строит стены с закрытыми дверями.

Фонари лишь с темными горят огнями.

Детей едят интернет и мишки Гамми,

Перевозят в медведях граммы.

Штамповано сие чьими же руками?

Продозированные политиканы

На этом отмывают зелёные хрустящие оригами

За закрытыми дверями.

За истоптанными порогами,

Стертыми в кровь ногами,

За мертвыми деревьями и трупными тропами,

За пустынными гротами

И экзистенциальными пустотами

Прячутся уроды.

Наркоманы, геи, шлюхи,

А для остальных-то?

Политики, критики, боги.

Потому что двери закрыты,

Потому что для остальных-то

Вершина социума никогда не будет открытой…

Они не узнают