Голодранец

И да, помни, пленный.

В яме, будь любезен, что на ямбе,

Что под хореем,

Что самолёт твой вверх нос задрал, что пикирует вниз,

И в грязи, и в змеях,

Моё милое отражение,

На колени…

Человек

Дождь пронзает лицо иголками

И они растекаются по коже холодным металлом.

Замерзая, разбиваются на осколки

И воспаряют туманом над мертвым асфальтом.

Люди, люди, люди…

Дома – бетонные коробки,

Были, есть и будут.

Люди ели и есть друг друга будут.

Каким бы ни был Бог,

Дождя осколком

Или рисунком из охры,

Меняется лишь цвет этих коробок.

Человек, по сути, робок,

Человек всего боится.

Он всего лишь повелитель коробок,

Он всего лишь… Бога Зеница.

Человек человеку человек.

И "человек" здесь – человекозверь.

Выйди и захлопни дверь.

Звон тишины разорвет в клочья стекла.

Вакуум темноты заглушит вопль человека.

Свет пустоты даст веру в нечто,

В нечто, во что верят только пустоверы.

Осознанные сны

Неосознанной реальности

Как памятник странности

Человеческому постулату:

"Не живя живи, а зажив – умри"

Человек человеку Бог.

Завещает, рождает и убивает.

Никогда, из века в век, из года в год,

Человекобог ничего о себе не узнает.

Человек человеку волк.

Вместе – жесток, силён и опасен.

Один – забит, одинок и жалок.

Человековолк в лунном свете прекрасен.

Но только в свете лунном,

В ином же – отвратен,

Безобразен и безумен.

Угловат, с клыками и со стекающими по пасти, слюнями,

Что тянут морду всегда к краю земли,

А как к верху поднял он тяжёлый лик,

Так в сумрачном свете и шерсти нет,

И сама его сущность уснула,

Исчез циничный хищный оскал,

Взгляд безумный угас.

Зверь пропал…

Так помните, во времена все, эпохи света лунного,

Что в мире этом, бренном, подлунном,

Человек человеку тварь.

Демоны

Сон сняло как рукой.

В спину ударила крупная дрожь,

По шее – мороз.

При мысли, что там, где мой покой,

На дыбы встали всадники волос.

Я не один…

Там, где и стены, и мрак окна дырой пустой зиял,

На меня смотрел кто-то пристально, выжидал…

Я закрываю глаза и пытаюсь забыться,

Но открываю, как скрипнет совсем рядом половица…

И так несколько раз, один сценарий мрачной пьесы.

Я просыпаюсь не то от вздоха, не то от взмаха рядом и глаз блеска.

Я так больше не могу,

Спасите, спасите,

Спасите…

Я по улице иду и ощущаю -

Спину сверлит, буравит взгляд.

За мной следят, я это знаю,

Ждут, пока останусь один,

Но… Я всегда один.

Просыпаюсь один и один засыпаю.

Мне страшно.

Я Бога сокрушал и превозносил,

Не считая его чем-то далеким, заветным, чужим,

А вполне ощутимым эволюционным витком,

Но сейчас я, изменяя себе, молюсь,

За спасение и тут же,

За упокой.

Выхожу на улицу и боюсь.

Что есть люди, "человек"

И что стоит за ним?

А если эти самые "они"

До меня добрались?

Я не могу, спаси меня, спаси,

Спаси!

Я читаю толпе стихи и

Чувствую их…

И этот стих, первый, не для глаз их.

Чёрт возьми, спаси!

Рука судорожно выводит каракули.

Вы когда-нибудь от страха плакали?

Не тот страх, который видите вы,

А тот страх, который вы слышите.

Спиной слышите

И впервые за жизнь

За спиной нет защиты…

К стене прижался, задался в угол,

Как вдруг, этот угол

За сотни тысяч миль стал отсюда.

И я остался один.

Они танцуют вокруг меня,

Кричат и смеются,

Демоны, черти -

Архангелы.

Дьяволо-ангелы,

Я не знаю, кто,

Но я их боюсь,

Я впервые боюсь!

Хочу бежать хоть с крыши, хоть вперёд.

Я молюсь,

Молюсь отчаяннее, чем Иисус Христос!

Я так больше не могу,

Который день без сна,

Наверное, совсем скоро умру,

Я не хочу,

Я молю,

Спаси меня!

Спаси от них, забери!

Они не в моей голове, они здесь!

Вокруг…

Ну вот, опять, дьявольский танец, они в круг,

В круг меня зовут!

Черти, издеваются.

Я боюсь и плачу,

Плачу и молюсь.

Снова сегодня не смогу уснуть.

Слёзы капают на пол и… Вот,

Снова этот звук -

Стон половицы.

Я боюсь обернуться и увидеть не лицо, а лица....

Дрожь, больной озноб,

Мурашки, я в комнате один.

Ложится

Чья-то рука на плечо,

Но ведь я один!

Это за грехи мои?

Меня хотят убить.

Или с ума свести?

Почему никто не видит их?

Неужели из всех больных

На мне сошёлся клин?

А если я не болен,

То все за одно с ними.

Ветер завоет

Свою мертвую песню.

"Оно" оскалится, покажет уродливую пасть.

Неужели суждено мне так пропасть?

С мёртвой песней ветра вместе…

Я так больше не могу,

Спаси, спаси, спаси,

Спаси меня от них!

Пока я просить могу…

Я один.

Никто не поймёт,

Никто не примет,

Никто на помощь не придёт,

Никто моего страха не видит,

Никто…

Никто не спасёт…

Шрамы

У всех есть шрамы.

У кого-то забытые, зашитые,

У кого-то рваные и страшные,

Душевные раны.

У всех есть шрамы, мой друг,

У всех есть шрамы.

Страдания, терзания,

Копания в себе -

Лишь показатель глубины тех ран,

Что глубоко лежат в тебе.

Люди с ними притягательнее других,

Они, со шрамами, не похожи на других.

Какой-то сокрытый от чужих глаз

В их глазах целый мир.

"Gib mir deine Augen,

Gib mir…

Им не ведом страх,

А если и ведом,

То не тот, что ведом нам.

Рано ли, поздно ли,

Они боятся того, что внутри,

Что где-то там,

Внутри них самих.

Я смотрел в такие глаза,

В них страшно смотреть.

Каждый, со шрамом в глазах,

Готов со страхом и без умереть.

Глаза – зеркала души,

Бездонные озёра.

В них страшно смотреть,

В это мрачное море,

В отражения,

В зеркалах…

Там, где воскресает Луна

Там, где воскресает Луна,

Там, где умирает свет далеких окон,

Там всегда буду я,