Голодранец

Виталий Белицкий

Голодранец

Дом

В стране угрюмых быков

С копытами, как камень

И голодных вечно волков

С зубами, что острее скал,

Найти так трудно то,

Что так давно искал.

В стране мрака и грязи,

Где снег выедает белки глаз.

Здесь никто не сказал мне,

Что никто здесь никого за все время не спас.

На улицах снуют туда-сюда

Системные трутни.

Улей. Шумно. Душно.

Тяжело найти улыбку,

Но я нашел

И я нашел в ней рассвет и утро.

Шторы. Столик. Книги. Дом.

И это все в стране угрюмейших быков, свиней,

Голоднейших волков.

Ты тот дом,

Что я так давно искал,

И тот тихий вечер,

Что никак не наступал.

Живи

Сволочь, я тебя ненавижу.

Посмотри мне в глаза, посмотри!

Я так не хотела этого видеть,

Но снова вижу.

И сын видит…

Где ты был, скотина, говори же, говори!

Что?

…прости?

Ты это говоришь, придя под утро.

Пересохшие лишь губы твои

Твердят прости,

Но взгляд мутный…

Молчит.

Уходи.

* * *

Ты оставишь сына без отца?

А ты вырастишь его одна?

Сможешь сама?

Да что ты?

Да кто ты без меня?

Кем бы ты была без меня?

Я поднял и создал тебя!

Это мой дом, моя жизнь, моё утро,

Мне плевать. Взгляд мутный?

Знай место своё,

Не судья мне, лишь супруга.

Ты не стала мне другом

И в горести утонула,

Мечтая в счастье плыть.

Ну чего ты ревешь? Опять заныла.

Даже не думай, не куплюсь,

Очередной пузырь мыльный.

Уходить? Я сам ухожу.

А ты всю решила перебить посуду?

Сын? Сынок, подойди.

Подойди!

Я твой отец, щенок,

И я тебя, мать твою, зову!

Осколки собери.

Оставайся с ней, а я ухожу.

Одумаешься – знаешь, где меня найти.

И все же, милая, наша встреча ошибка,

Вон, в пижаме сидит.

Хоть и губами, прости…

* * *

Хочешь чаю? Садись, расскажи,

Как вы там с ней?

А помнишь, сколько после его ухода, пришлось разгрести?

Я так много дать тебе не смогла, сынок, прости.

Но все же, вырастила, чёрт возьми!

Вырастила одна…

А, не тревожься, сентиментальные старческие слёзы.

Не бойся слез, когда она одна.

Ты был таким маленьким, но таким сильным, когда он ушёл.

Мой мужчинка.

Что-то мне все чаще не хорошо…

Спасибо, что на чай зашёл…

* * *

Тварь. Я тебе верила, да как ты мог,

С этой шлюхой, урод?

Весь в отца своего, но он был умнее и сам ушёл.

Пошёл вон!

Это я-то? На себя посмотри.

Адекватный день через три.

Ах, ну да, виновата работа.

Что? А, моя излишняя забота.

Да она была тяжелее всех твоих работ!

Чертов ублюдок, лучшие годы

Вложила в тебя.

Я ненавижу, слышишь?

Я ненавижу тебя!

Хоть мать тебя не видит, не дожила…

Брось нож.

Брось!

Отпусти!

Я ненавижу…

Тебя…

* * *

Она ненавидела меня…

Как и мать отца…

Их всех нет теперь,

Теперь я ненавижу себя…

Да некого жалеть, себя чтоль…

Господи, я так глупо…

Прожил эту роль.

Прими мою душу и грех отпусти.

Хотя, я, наверное, бездушен,

Раз этим же ножом решил себе отомстить…

Символично. Нельзя без любви жить.

Прощай и

Прости…

Есенин

И спустя века

Пронесется громогласным гулом правда.

Поникла златовласая поэта голова

И не поднимет больше взора

Ясного учитель неоправданный…

Злато влас,

Горящее на солнце по утру,

Сиянье чистых глаз,

Наполненных тем высшим светом

И ведущих к бытию.

Многим приходился по душе и по нутру

Златовлас…

Из-за одной партийной системы

До сих пор неприкаянный пиит горит.

Пока меньшинство не улетело с ветром,

А большинство, прогнив внутри,

Не сагитировало перемены,

И все излецемерив,

Не поставило для всех примером

Насилия, убийства и грабёж,

Пока все не стали слышать:

Шепот, дверной скрип, приговор-донос.

Пока Русь, Русь деревянная,

Русь в избах, ризах, образах

Не разорвали в клочья

Когти пролетарских страж,

Покуда не умылись кровью, не упоились алкоголем,

Пока на улицах не воцарился смрад

Разложившихся былых порядков покойников,

Когда в подвалах не пытался страхом страх,

Тогда и пел, свиристелем, хулиган и златовлас…

За спину заходили паршивые партийные скоты,

Как только где-то гаснул свет.

И где же были все, идейные, вы,

Когда просил о помощи поэт?

Предатели, бандиты, воры,

Растащили по кускам страну, себя, части души.

То, что он восхвалял, заставили сгнить

И по гною наверх залезли, слова им не скажи

И коль вокруг и воздух не красный, то и им не дыши,

Дух в тебе иначе как не пролетарский.

В Рязани, в крестьянском сердце страны

Родился, желтоволосой, с голубыми глазами.

Быть может, были вы правы,

Но не было правды за вами.

А он родину любил, душою, не лозунгами и словами,

Душою, не красной тряпкой и голубыми глазами…

И с полыхающими черепами

Вы внизу теперь маршируете в суете

Меж идеологическими речами,

Меж их столпами,

А, вернее, оставшимися от них камнями.

Нестройный, уродливый шепот

Проникает сюда, все гаснет и меркнет.

Беззастенчивый, лживый ропот

Волною морской пенится и шепчет,

Покуда мирик дремлет…

И волосы дыбом,

И сухо во рту.

Огромная белая глыба

Растёт! А не тает… В моём личном аду.

Как ты мог, как ты мог…

Оседлав совесть, её же погонять.

Как мог ты, как ты мог!

Писать ту чёрную повесть,

Пока мог себя защищать…

Ну и поэт…

Ну и хулиган!

Встать наперекор аппарату!

На перепутье дорог

Кровавого триумвирата,

Посеяв вокруг правдивый обман,

Каков скандалист,

Каков же смутьян!

Ты слышал их,

Когда сапоги их шли тебя умерщвлять?

Свою песнь сгнусавил над тобой, над усопшим, твой монах…

Авантюрист!

Ты так и не смог убить…

Чёрного короля.

И на поругань идёшь, златовлас.

Прости, да простит твой гений, но вина не их,

Что были возле тебя,

Вина твоя,

Что не было…

Рядом других.

Пробегут года, пролетят разномастные лета,