Страница 31 из 42
— Я был безответно влюблён в лучшего друга, — вдруг сам озвучил Годжо.
Сакура резко подняла на него взгляд. Он хоть и выглядел непринуждённо, будто только что не подпустил к себе на шаг ближе, а вскрыл банку сардин на ужин. Но глаза его выдавали.
— Это было совсем без шансов? — тихо спросила Сакура.
— Не знаю, — пожал плечами Годжо. — Мы так никогда нормально и не поговорили. И думаю, смысла в этом не было.
— Ты побоялся разрушить вашу дружбу? — поняла Сакура. — Или у него уже был любимый человек?
— Говоришь так, будто тебе это знакомо, — Годжо с любопытством посмотрел на неё.
— Представь себе, — сказала Сакура. — Я очень долгое время была влюблена в свою лучшую подругу.
— Ты же не говоришь это, чтобы просто поддержать разговор о влюблённости в лучших друзей? — спросил Годжо.
— Нет, я бы не стала поступать так жестоко и глупо. Но раз уж ты показал мне свой шрам в надежде, что я покажу тебе свой, то мне нет смысла обманывать твои ожидания, — улыбнулась Сакура.
— Я для тебя мальчишка? — фыркнул Годжо.
— Нет, просто некоторые вещи я вижу слишком хорошо, даже если не хочу.
— Я рассчитывал на демонстрацию другого шрама. Но теперь мне интересно спросить: ты тоже была влюблена в неё не взаимно?
— Да. Там и шансов не было. У неё был молодой человек, которого она очень любила. И он её тоже. Сейчас они женаты и живут в Аргентине.
— Ого, — удивился Годжо.
— Ого, — повторила Сакура менее эмоционально. — Я понимала, что не хочу перекладывать на неё ответственность за свои чувства. Ведь она в них не виновата, а тем более не виновата в невзаимности. Я очень любила этого человека, поэтому делать больно не хотела. И лишаться хорошей подруги тоже.
— И ты не ревновала к её ухажёру? — спросил Годжо насмешливо.
— Я любила её, а не хотела ею обладать, — Сакура села в кровати, облокотившись на на массивное деревянное изголовье. — Может тебя это немного удивит, но тут ничего странного нет. Всё зависит от понимания «любви» конкретным человеком. Желание заполучить, всецело владеть, обладать относится к вещи, Сатору, не к живому человеку.
— Больше похоже на жертвенность.
— Не совсем. От этого урока тоже можно получить многое. Опыт, умение понимать, способность видеть картину целиком, а не только с одного ракурса. Когда растворяешься в другом человеке и не видишь смысла жизни без него — вот это жертвенность, к тому же попахивающая сумасшествием. Даже одержимостью. Такие чувства до добра не доводят. Мои чувства не переросли ни в одно, ни в другое. Думаю, это не сколько моя заслуга, сколько парня, который мне встретился. Он меня в какой-то степени исцелил.
Годжо наклонил голову вбок. Сакура видела, что его раздирает любопытство. Он не знал, что спросить первым и стоит ли вообще спрашивать, напирая. Пусть Годжо слабо представляет, что значит не заходить в чужое личное пространство. Но это не выключает ему мозги. Поэтому Сакура решила сработать на опережение.
— Ты вообще больше никогда не влюблялся? — спросила она.
Да, хороший был вопрос. Попал в самую точку, вызвав у Сатору потребность защищаться.
— Ты хочешь знать, испытываю ли я к тебе нечто подобное? — усмехнулся он.
— Нет, я хочу знать, было ли твоему сердцу хоть когда-нибудь легче, — спокойно сказала она.
Годжо резко выдохнул. Защищаться было незачем и не от кого.
— Было. Сейчас, например, — он отвернулся и заметно помрачнел. — Только всё рискует закончиться так же, как и с Гето.
— Сатору, что ты…
— Ты прекрасно поняла, что я, — сказал он. — Сакура, ты говорила про одержимость так, будто знаешь, что это такое. Опять личный опыт? Ты была одержима? Или были одержимы тобой?
Сакура закрыла глаза и выдохнула. Что ж, раз уж они шагнули в эту пропасть, то отступать уже просто некуда.
— Мой отец был одержим моей матерью. Любил её очень нездоровой, зависимой любовью. Не той собственнической. Другой. Со стороны они казались очень прекрасной парой. Отчасти так и было… он и впрямь маму никогда не обижал, не ревновал и не делал больно. Стычки случались, но без них отношения между людьми сложно представить. Мои родители долгое время являлись для меня образцом отношений и примеров любви… пока… пока я не поняла, что хуже и быть не может. Когда мама… когда её не стало… в общем. Истинную сущность человека можно понять только в двух случаях: когда ему нечего терять и когда от него кто-то зависит. Мой отец собрал комбо… Ты спрашивал, какой мудак меня душил… что ж, — Сакура тяжело задышала, ощущая ком в горле. — Это был мой отец.
Сатору замер. Его лицо приняло выражение детского ужаса, настоящего и искреннего.
— Я не…
— Хотел, — перебила его Сакура. — Просто не ожидал, что может быть настолько омерзительно. Такое бывает.
— Не надо было мне заводить этот разговор, — Годжо редко о чём-то жалеет, но сейчас было видно, что совесть вцепилась в него щербатой пастью.
— Знаю, много информации…
— Не в этом дело, — поморщился Сатору. — Тебя вообще не было кому защитить?!
— Было. Дедушка был, — ответила Сакура, чувствуя, как слёзы начинают жечь глаза. — Мой отец, он не…
— Только не говори, что он не виноват. Ты его дочь, он не имел право так поступать с родной кровью, — сказал Сатору, стараясь звучать ровно. — Ты об этом хоть кому-то рассказывала?
— Нет. Это, как и многое другое, гнило во мне годами, — призналась Сакура. — Может, поэтому я заболела… Впрочем сейчас это не важно. Гораздо важнее, что я боюсь влюбиться в тебя. Тогда умирать придётся с сожалениями. А я так не хочу.
Сатору резко сел в кровати. Взял щёки Сакуры в свои ладони.
— Может и не придётся умирать. Начни лечение, перестань заниматься медленным самоубийством. Ты ведь за что-то себя винишь, да? Или о чём-то так сильно сожалеешь, что жить не хочешь? Вырви это с корнем! Оно не должно отравлять тебе жизнь.
Разумные слова. Очень правильные. Но Сакура почувствовала, как пустота внутри от них разрастается только сильнее. Придётся сделать больно, чтобы больше у Годжо не возникало желания видеться с ней и играть роль спасителя. Он и так сейчас уязвим. Но пусть лучше ненавидит, чем смотрит так, что дыхание от этих невозможных глаз перехватывало. Сакуру будто по коже стеклом полоснули.
— Ты не спас друга, теперь хочешь компенсировать неудачу мной, Сатору. Не надо, это не принесёт тебе облегчения.
Она била в правильное место. Больно. Забралась под пластины самурайских доспехов и вонзила меч в незащищённый бок. Сатору резко выдохнул, будто ему по-настоящему дали звонкую пощёчину.
— Ты говоришь это специально.
Сакура мягко положила руки на тыльную сторону его ладоней и отстранила от лица.
— Я думаю, нам не стоит больше видится.
Она едва подавила в себе острую потребность посмотреть на него в этот момент. Болезненный спазм сдавил горло. Гладкие его стенки будто наждачной бумагой полировали. Сакура откинула одеяло и встала. Но тут произошло то, чего она никак не ожидала. Судороги при её состоянии — вещь не такая уж и редкая. Они и до этого сводили конечности, стягивая их в тугой жгут. Но на этот раз при попытке встать, ноги свело так, что Сакура едва не упала. Пошатнулась. Боль вспыхнула, как лампочки на рождественской ёлке. Картина перед глазами пошла рябью. Сакура почувствовала, что валится на спину, прежде чем сознание накрыл плотный занавес темноты.
Комментарий к Часть 9
[1] Кайсяку — помощник при совершении обряда сэппуку (харакири). Кайсяку должен был в определённый момент отрубить голову совершающего самоубийство, чтобы предотвратить предсмертную агонию. В роли помощника обычно выступал товарищ по оружию, воин, равный по рангу, либо кто-то из подчинённых.
[2]Ясвир-надесико — идиоматическое выражение в японском языке, обозначающее патриархальный идеал женщины в традиционном японском обществе. Переводят это выражение по-разному: «японская женщина», «дочь Японии», «идеальная японская женщина», «цветок японской женственности» и т. п. Подразумевается, что такая женщина превыше всего должна ставить интересы семьи и во всех вопросах отдавать лидерство представителям мужского пола.