Страница 24 из 66
Но юной, хрупкой и абсолютно не приспособленной леди аль-Хазам тут не место.
"А где ей место?" — спросил сам себя Джеймс. И воображение тут же постаралось, нарисовав хрупкую смуглую фигурку в его спальне. Едва прикрытую полупрозрачным шелком — в таком наряде, бывало, щеголяли девочки мадам Глэдис…
"И она бы щеголяла, если б не Рой", — эта мысль была сродни оплеухе. Джеймс скрипнул зубами, пережидая тяжелый приступ стыда. Хотя почему он должен стыдиться? Он — молодой, полный сил мужчина. Неженатый, между прочим. И у него есть определенные потребности, да. Джеймс никого не насиловал, щедро оплачивал ласки "феечек". Они сами выбрали такую жизнь…
"Сами ли?" — снова болезненно кольнула совесть.
Да чтоб его! Разве тут есть вина Джеймса?! Он не знал…
"Я хочу поговорить о преступлении особого рода", — зазвучал в ушах звонкий голос леди Эгмонт, — "О равнодушии".
— А может помолчишь лучше? — вслух огрызнулся Джеймс. И устыдился. Воровато оглянулся — не видел ли кто, как начальник полиции чудит. Нет, вроде пронесло. Хорошо.
И что с ним такое твориться? Как будто Фицбрук покусал, ей-ей. Это Рой еще с академии носился с идеями служения, мечтал изменить мир к лучшему. Джеймса всегда интересовали куда более приземленные вещи — комфорт, вкусная еда, красивые женщины…
От женщин мысли снова перескочили к Наиле аль-Хазам. Вообще-то Каннингем, которому посчастливилось расти единственным братом четырех девиц, с детства недолюбливал трепетных ромашек. Пусть другие обманываются дрожащими ресницами и робкими взглядами. Джеймс, выросший в компании четырех сестер и тетушки, не питал никаких иллюзий по поводу женщин. Чем более беспомощной и неприспособленной к жизни выглядит твоя бедная овечка, тем тяжелее будет под ее стальным каблучком.
Но в дочери опального визиря как будто не ощущалось фальши. Она была… настоящей?
Или он просто растерял последние мозги после того, как увидел ее без одежды?
"Ты слишком паришься, приятель. Рой и его девица определенно плохо на тебя влияют", — подытожил Джеймс. И обнаружил, что уже минут пять, как стоит перед дверью в лабораторию.
Стучать пришлось трижды, прежде чем девичий голос отозвался: "Сейчас, минутку!" Потом что-то звякнуло, заскрипело. И дверь распахнулась, обдав начальника полиции густым ароматом трав.
Джеймс моргнул. Перед ним, определенно, стояла Наиля аль-Хазам. Но в то же время она была мало похожа на испуганного воробушка, которого он принимал в отделении пару недель назад.
Вместо немаркого домотканного платья на ней был фартук из тяжелой ткани с множеством нашитых карманчиков, из которых торчали различные склянки. Под фартуком виднелась сорочка — откровенно мужского покроя. И… хм-м-м… штаны?
— Ой… Господин Каннингем! Я не думала…
— Да я сам не думал — редко этим занимаюсь, — невпопад отозвался Джеймс, не отрывая от нее взгляда. — Оригинальный выбор костюма.
Под его изучающим взглядом девушка порозовела.
— Я… простите…
— Прощаю, — Джеймс подмигнул. — Вам идет. Я даже подумал, что магистрату стоит принять закон, обязующий всех леди ходить в штанах.
От того, что Наиля смущалась, дразнить ее казалось особенно забавным.
В этот момент за спиной девушки что-то забурлило. Наиля всплеснула руками и метнулась к тиглю, бормоча себе под нос что-то по-фарадски. Она то бросала взгляд на большой медный циферблат, то опускала в густое варево странный прибор. И сосредоточенно сводила брови, записывая в тетрадь смутно знакомые по урокам алхимии символы.
Смотреть как она суетиться почему-то было приятно.
Джеймс дождался, пока она выдохнет, погасит горящий под котлом огонь и обернется к нему, отведя в сторону повлажневший от пота локон. Странно, но девушка уже не казалась испуганной и смущенной, как в первый миг. Словно вся эта суета вокруг котла придала ей уверенности.
— Вот, — она выразительно развела руками, — сами видите. В обычной одежде неудобно и леди Эгмонт говорит…
— А, "леди Эгмонт"! Я мог бы догадаться…
От того с каким благоговением фарадка произнесла имя Даяны, Джеймс скривился. Спору нет, Даяна — девица ушлая и постоять за себя умеет. Но он был предпочел, чтобы леди аль-Хазам не брала с нее пример.
Хотя… с кого еще? Не с судейской же дочки.
— Я пришел по делу, — уже без подтрунивания продолжил Джеймс. — Следствие закончено, завтра в одиннадцать утра состоиться предварительное слушанье по делу о работорговле. Вы — главный свидетель Исход на девяносто процентов… Тьфу ты! Проценты это… как бы доли от целого, — он попытался вспомнить определение и запутался окончательно.
Наиля мотнула головой.
— Я знаю, что такое проценты, господин Каннингем. Вы хотите сказать, что исход слушания на девяносто процентов зависит от моих показаний?
— Да, — после паузы выдавил Джеймс.
Да, она определенно изменилась. Кто бы мог ожидать такого преображения от робкого олененка меньше чем за месяц? Он усмехнулся, опознав в голосе фарадки интонации Даяны. Возможно, леди Эгмонт все же не худший пример для женщины.
— Слушание будет закрытым, мы сделали все, чтобы избежать огласки, — добавил Джеймс. И скривился от неуместного чувства стыда.
Вслед за стыдом пришла злость. Он ведь не лжет! Просто недоговаривает…
Девушка солнечно улыбнулась.
— Спасибо, — в ее нежном голосе прозвучало столько симпатии, что Джеймса снова болезненно кольнула совесть.
— Вы не обязаны это делать, — вырвалось у него, почти против воли. — Если не хотите…
Ее глаза словно засияли ярче. Удивительные глаза — темные и лучистые… Джеймс бы хотел, чтобы она всегда смотрела на него так: с теплом, благодарностью и восхищением.
— Я хочу, — девушка шагнула ближе и порывисто сжала его руку. — Спасибо, господин Каннингем. Вы — хороший человек.
И Джеймс почувствовал себя полной скотиной.
***
В доставленных стройматериалах оказалось на одну банку краски меньше. То ли на складе обсчитались, то ли жулик-поставщик понадеялся, что Картин не станет проверять партию.
Ох, плохо он ее знал.
В скандал Катрин нырнула с наслаждением, выливая накопившуюся ярость. И даже расстроилась, когда после недолгой, но весьма эмоциональной беседы получила на руки компенсацию, втрое превышающую стоимость недостающей банки. Доставивший груз полуорк улепетывал, бормоча молитвы и проклятья в адрес "бешеной бабы".
Стоило за посыльным захлопнуться двери, как в комнате раздался смешок.
— А ты страшна в гневе, милая женушка.
Катрин сжала зубы, стараясь не выдать раздражение. И вернулась к смете.
— Все еще дуешься?
Дыхание пощекотало обнаженную шею, коснулось зачесанных в гладкий пучок волос. Катрин кожей почувствовала — Тайберг рядом. За спиной, и в форме отнюдь не призрачной. Монашка сосредоточенно защелкала костяшками абака.
— Ну, хватит! — в голосе мессера зазвучала досада. — Поиграли и будет. Сколько можно делать вид, что ты меня не слышишь?!
В душе поднялось ликование, но Катрин не позволила себе довольной улыбки. Она водила пальцем по столбцу цифр, едва сознавая, что написано в смете.
— Ты не можешь делать вид, что я не существую!
"Еще как смогу", — мысленно ответила ему Катрин. — “И делаю”.
Она вполне успешно игнорировала “супруга” последние недели. Поначалу призрак исчезал со словами: "Ну, дуйся-дуйся, если хочется." Но время шло, и Тайберг появлялся все чаще. Возникал за спиной стоило ей остаться в комнате одной. Комментировал, лез с советами, похабно шутил, пытаясь вовлечь в разговор снова и снова. Порой Катрин сдерживалась из последних сил, чтобы не ответить на одну из его ядовитых реплик. И чувствовала себя отомщенной, наблюдая за тем, как мессер все больше злится.
Если бы еще не сила, которая росла с каждым днем. Бурлила в крови, норовила вырваться наружу.