Страница 78 из 89
Глава 55
Полицейский участок Паддингтон-Грин оказался мрачным местом, даже мрачнее, чем ожидала Лиз. Коллега однажды рассказал ей о том, как он допрашивал там подозреваемого, и сказал, что по сравнению с ним Уормвуд-Скрабс выглядит как пятизвездочный отель. Теперь, когда ее проводили вниз по двум лестничным пролетам и по узкому коридору, окруженному камерами, Лиз поняла, что он имел в виду. Хотя тюрьма Санте в Париже была запретной, по крайней мере, у нее была история, вымышленная и реальная. Карлос Шакал и Норьега общались в его коридорах с персонажами романов Александра Дюма и Жоржа Сименона. Здесь, в Паддингтон-Грин, не было лоска истории, а жестокие бетонные стены, казалось, соответствовали убогому насилию современных террористов, для которых он был построен. Это было, подумала Лиз, поистине ужасное место.
Полицейский, сопровождавший ее, открыл стальную дверь и отступил, чтобы позволить ей войти в комнату, а затем последовал за ней внутрь. Единственная лампочка освещала голый стол и стулья, цементный пол цвета вчерашней каши и глухие стены. Лиз ожидала, что заключенный, к которому она пришла, внесет нотку элегантности в эту суровую обстановку. Она вспомнила стильную, даже гламурную женщину, которую встретила в кабинете Дэвида Блейки в начале всего этого дела, и как она восхищалась, если не сказать завидовала, скромному льняному платью, в котором была другая женщина, и ее золотым украшениям.
Поэтому она была поражена появлением человека, сидящего за столом. Трудно было поверить, что это тот самый. Кэтрин Болл была одета в простой хлопковый кафтан и длинные широкие брюки поверх туфель на плоской подошве. С первого взгляда Лиз подумала, не тюремная ли это форма, но Кэтрин Болл не было предъявлено обвинение, и она имела право носить свою собственную одежду, так что это, должно быть, ее выбор. На ее лице не было макияжа, а волосы, которые Лиз помнила как модно окрашенные блондинки, были полностью скрыты нелестным шарфом. Только ее ярко-голубые глаза не изменились и, казалось, горели, когда смотрели на Лиз.
— Миссис Болл, — сказала Лиз, садясь напротив нее. «Некоторое время назад мы встречались в офисе Дэвида Блейки. Меня зовут Джейн Форрестер.
Кэтрин Болл изогнула бровь. — Я хорошо тебя помню. Вы работаете с тем человеком, который был коллегой Дэвида, когда тот работал в МИ-6... как его зовут? Высокий, смуглый и не совсем красивый. Фейн - это было. Значит, ты тоже ведьмак.
— Я из министерства внутренних дел.
— О, я вижу, мы говорим эвфемизмами. Вы имеете в виду, что вы из МИ5, а не МИ6. Разве не это вы хотите сказать, мисс… Форрестер. А теперь скажи мне, зачем ты здесь?
' Я размышлял - '
— Не удивляйтесь, — яростно сказала Кэтрин Болл, и ее глаза внезапно вспыхнули. — Во всем этом нет ничего, о чем можно было бы строить догадки, нет ничего двусмысленного. Поверьте мне: если вы хотите знать обо мне, я вам скажу. Честно говоря, я рад, что вы здесь; ничто не доставит мне большего удовольствия, чем сказать то, что я должен сказать представителю западной разведки».
— Что ты хочешь сказать?
Но Кэтрин не нужно было спрашивать. Присутствие Лиз, казалось, прорвало плотину, за которой она скрывала свою истинную личность и чувства.
— Вы из Западной разведки — когда-то у вас было что-то, что стоило защищать, и враг, с которым стоило сражаться. При всех недостатках жизни на Западе коммунизм был хуже, намного хуже… коррумпированным, угнетающим свой народ, извращенным. Избавиться от них было правое дело. Она сделала паузу, чтобы перевести дух, и продолжила: — Но когда пала Стена, рухнул и твой смысл существования. У тебя больше не было роли. За что именно вы после этого боролись и что защищали? Я имею в виду, в чем состоит демократия, когда трейдер хедж-фонда зарабатывает три миллиарда долларов, торгуя за счет бедных чернокожих в Детройте, взявших ипотечный кредит?
— Итак, вы стали марионетками американцев. Танцуют под их дудку. Ведение войны с терроризмом – «те, кто не с нами, против нас». Любой, кто думает иначе, чем они, представляет угрозу и должен быть уничтожен. И весь остальной мир должен восхищаться этим и выставлять свои тарелки за жидкую кашу, которую им любезно дарят такие, как UCSO».
— Значит, вы выбрали альтернативное решение. Лиз держала голос хладнокровным. Не нужно было подкалывать эту женщину, чтобы заставить ее говорить.
— Я думал, это очевидно. Сегодня в мире существует только одна позитивная идеология, не так ли?
Лиз проигнорировала вопрос и ответила: «Мне любопытно узнать, как вы нашли эту причину». Я знаю, что ваш муж был выходцем с Ближнего Востока, но насколько я понимаю, он был западным.
— Вы ничего не знаете о моем муже.
— Мне сказали, что он был бизнесменом в Бейруте.
'Он был. Но пилоты 11 сентября спокойно жили в Америке, пока учились летать на самолетах. Вы должны знать о прикрытиях, мисс Форрестер. Это твоя работа – играть роль. Но это могут сделать и другие. Муж сыграл свою роль. Он жил и дышал этим, и я делаю это с тех пор, как он умер».
'Но почему? Чего он пытался добиться?
— Он был наполовину иранцем и всегда говорил, что хотел бы быть стопроцентным иранцем. Если бы он не умер так внезапно, мы бы здесь не сидели, мисс Форрестер. Я буду в Бейруте, помогая ему организовать сопротивление сионистским вторжениям. Мой муж заработал много денег, и большую часть из них он использовал для поддержки ХАМАСа».
— Мне жаль, что ваш муж умер. У него был сердечный приступ, не так ли?
— Это то, что сказал вам ваш исследовательский отдел? Теперь она злилась. — Скажи им, чтобы еще раз посмотрели. Моего мужа убили — он упал замертво на базаре в Дамаске. Они пытались сказать, что это коронарная болезнь, но у него было сердце льва. Моссад убил его — кто еще?
Может быть, это сделал Бог, подумала Лиз. Или Природа, в зависимости от богословских взглядов. — Это когда вы взялись за его дело?
Болл презрительно посмотрел на нее. — Я уже был на его стороне. Кто бы не был? Вы видели лагеря в Газе, мисс Форрестер? Вы спрашивали своих еврейских друзей, почему они позволяют там умирать? Почему они продолжают захватывать чужие земли? Обсуждали ли вы когда-нибудь со своими американскими боссами, что их «политика» делает с людьми во всем мире, или почему об их влиянии никогда не сообщается в Jew York Times?