Страница 17 из 28
— И это выход? — не поняла Равенна.
— А как же! — воскликнул бывший граф торжествующе. — Волку ведь не нужно золото и серебро, чтобы жить. Не нужно замка… как и дома вообще. По крайней мере, в человеческом понимании. Зверь сыт тем, что сам поймает… или найдет. А чтобы от дождя и холода укрыться, достаточно просто в нору залезть. Выкопать ее… а хоть бы и просто занять, ту, которую другой зверь прорыл и покинул. Да что там! Даже одежда зверю ни к чему!
Немного переведя дух и отхлебнув из своей кружки — видно, горло пересохло оттого, что он чуть ли не срывался на крик — Вожак продолжил:
— Как совершать ритуал превращения в зверя, я узнал из видений лампы. И однажды ночью, обратившись в волка, покинул родовой замок. Удрал в ближайший лес. Несколько лет бродил там, охотясь на зайцев и прочую мелкую живность. Как когда-то мои предки так же свободно разгуливали в звериных обличьях по лесам… только леса в ту пору были и обширней, и гуще. Потом их свели под деревни и пашню. И получили засуху раз в пару-тройку лет. Ну да ладно. Но вернемся к моей истории.
Прежде чем продолжить, предводитель Братства отпил из кружки еще.
— Итак, я наслаждался одиночеством и дикой жизнью, пока до меня не дошло: живут волки, да и другие хвостатые твари в разы меньше, чем люди. Даже собаки… по ним я и понял. Если человек двадцати лет отроду считается молодым, то собака в двадцать лет — глубокая старуха. А мне хотелось прожить подольше, чтобы дольше наслаждаться жизнью. Жизнью, в которой, если хочешь, можно послать скопом весь мир со всеми его обязательствами. Клятвами верности, налогами, браками по расчету и все такое прочее. Поэтому однажды я решил вернуться в человеческое обличье.
— Голый и без единого гроша? — не удержался от колкости Освальд.
— Увы! — развел руками бывший граф. — И грязный вдобавок. Причем заметил я это, лишь когда снова выглядел как человек. Вспомнил, что у двуногих-то жизнь посложнее, чем у вольного зверя. Но я не растерялся. Будь иначе, я с вами бы сейчас не разговаривал. Продираясь сквозь заросли в чем мать родила, я дошел до ближайшей деревни. Постучался в один из домов. Попросил поесть и что-нибудь из одежды.
Освальд не удержался и хмыкнул, показывая, что не очень-то верит в людскую доброту. И надо сказать, следующие слова бывшего графа оправдали его ожидания.
— Того крестьянина нельзя было назвать добрым человеком, — молвил Вожак, — с односельчанами он общался редко, зато поругаться был не прочь по любому поводу. Гавкает ли слишком громко соседская собака или одна из коров, возвращаясь с выгона, оставила лепеху у его ворот. Еще он пил, поколачивал жену с целым выводком детишек. Надо ли говорить, что при виде незнакомца, да еще столь неприглядного вида, в последнюю очередь у этого крестьянина возникло желание ему помочь. По крайней мере, бескорыстно.
— Только у вас ничего с собой не было, — напомнил мастер Бренн, — кроме семейного секрета.
Вожак довольно ухмыльнулся.
— Восхищен прозорливостью мудрого мастера, — проговорил он не то с деланным, не то с искренним восторгом, по тону голоса понять было трудно. — Взамен я признался, что оборотень. И пообещал поделиться секретом превращения.
— Думаю, по вашему виду… тогдашнему, он понял, что это правда, — снова попытался подколоть бывшего графа Освальд, но Вожак будто не заметил.
— Именно! — почти выкрикнул он. — И сразу смекнул, как можно применить это себе на пользу. Особенно боевое воплощение… в тех самых огромных зверей, которых вы видели в коридоре.
— И не только видели, — не унимался и предпринял очередную попытку поддеть предводителя Братства Освальд. С все тем же успехом. Вернее отсутствием оного.
— Тот крестьянин задумал превратиться в такого же зверя, — догадалась Равенна, — почти неуязвимого ночью. И поквитаться с соседями?
— Ха! Поквитаться! — передразнил ее Вожак. — Он всю деревню при первой возможности загрыз, включая свою опостылевшую семью. Так что несколько недель мы жили в его непривычно опустевшем доме, в безлюдной… почти безлюдной деревне.
Равенну, Освальда и сэра Андерса передернуло — одного за другим, когда они представили, сколь чудовищными были зверства, о которых спокойно так, с легкой улыбкой рассказывал предводитель Братства Ночи. Только мастер Бренн сохранил невозмутимость. Внешне, по крайней мере. И Сиградд, насмотревшийся в набегах на всякое. Вплоть до детоубийств.
А бывший граф и рад был подлить масла в огонь.
— Да что там — «загрыз», — произнес он, ухмыляясь совершенно по-зверски. — Мы оба загрызли. Причем некоторые из крестьян даже оказались довольно вкусными. Но порадовало меня больше всего другое. Когда я отмылся в ближайшей речке и осмотрел себя, оказалось, что за время пребывания в шкуре волка мое человеческое тело совершенно не постарело. Все прожитые зверем годы на счет зверя и записали… где-то на небесах или в Преисподней, трудно понять. Проще говоря, мне открылся рецепт… ладно, пусть не бессмертия, но хотя бы долголетия. Надоело стареть — превратись какую-нибудь зверюгу и беззаботно резвись. Старение остановится до тех пор, пока не надоест резвиться и не захочется снова ходить на двух ногах, носить одежду и жить в доме, а не в берлоге.
— А этот, второй? — поинтересовался сэр Андерс. — Его вы тоже в это… в эту особенность быть оборотнем посвятили?
— Конечно, — последовал незамедлительный ответ, — я решил, что друг от друга у нас не будет секретов. Как у двух братьев. Более того, он и сам кое-что обнаружил… из последствий превращения в зверя. Оказалось, что вернувшись из звериного облика в человечий, этот крестьянин охладел к пьянству.
— Огорчился, небось, безмерно, — со злорадной ухмылкой протянул Освальд, — бедняжечка…
— Огорчился — да, но вот насчет «безмерно»… — невозмутимо ответил Вожак. — Здесь, пожалуй, преувеличивать не стоит. Да, прежде у него редкий вечер проходил без кружки пива. А теперь, когда как назло он еще и дорвался до запасов местного кабака… оставшегося, как вы понимаете, бесхозным, так его просто вырвало. Весь пол заблевал! Говорил, что-де на вкус пиво теперь что помои. А вино, как тухлятина. Но!
Бывший граф вскинул руку с указательным пальцем, направленным в потолок. Словно привлекая к этому жесту внимание. Ну и к себе, любимому заодно.
— Но быстро утешился, — продолжил Вожак затем, — решив, что отвращение к хмельным напиткам — вполне достойная цена за избавление от ненавистных соседей и домочадцев. Что до меня, то я из-за невозможности опьянеть тем более не горюю. До сих пор. Обратите внимание: в кружке у меня просто травяной отвар. Ни разу не хмельной, а по слухам кое-где даже лечебный. Так на чем я остановился?
— Что вы загрызли жителей деревни и вдвоем в ней хозяйничали, — напомнил мастер Бренн таким тоном, будто речь шла о походе на ярмарку или свидании.
— Ах, да! Ну конечно, — немедленно подхватил бывший граф, — причем хозяйничали, как выразился мудрый мастер, мы сравнительно недолго. Мало-помалу до меня дошло, что скоро это закончится. И не лучшим образом. Деревня-то, чай, не на острове находится. Какой-нибудь путник или заезжий торговец рано или поздно обнаружит, что все население в деревне уничтожено. Два человека остались — на которых в первую очередь и падет подозрение. Слухи пойдут. В том числе об оборотнях и колдунах.
— И что? — не понял Освальд. — Ну, придет по вашу душу толпа мужиков с вилами. Да пусть даже дружина ближайшего владетеля. Что они сделают, если вы для железа неуязвимы?
— Только ночью, — Вожак с сожалением вздохнул, — и только для боевого воплощения. А днем даже тех грозных зверей можно хотя бы ранить обычной стрелой. Сам сегодня видел. Из своего окна. Что до зверей обычных, вроде волка, лисы или белки, то им вовсе никакой неуязвимости не предусмотрено. Они же просто звери. По себе знаю: тогда, при первом превращении, столкнулся с другим волком. Мы подрались… и эта тварь меня подранила. Весь день потом зализывал. Я уж о том не говорю, что способы борьбы даже с якобы неуязвимыми оборотнями хорошо известны. Серебро то же. Можно и колдуну в виде исключения заплатить. Потом, конечно, в церкви исповедаться — как же, к дьявольскому искусству прибегли. Да только для оборотней… убитых это уже не будет иметь значения.