Данфейт

— Не собираюсь оправдываться перед тобой. И судить меня не смей — ты не Сиа, чтобы так смотреть на меня!

— Я смотрю на тебя так, как смотрит Данфейт Белови на тех, кто ее разочаровал, — ответила она.

Кимао приподнял от удивления брови:

— А так смотрит Кимао Кейти на тех, кто его обескуражил, — хохотнул он. — «Разочаровал». Когда противник унижен, не следует поворачиваться к нему спиной. Думаю, Ри не раз повторял тебе это, перед тем, как ударить по хребту.

— Твой отец никогда не бил меня в спину, а судишь ты, скорее всего, по себе, — с достоинством отчеканила она.

Кимао вопреки своему первоначальному желанию побыстрее убраться из гостевой комнаты, куда принес ее, вдруг, передумал и подошел к Данфейт. Сжав пальцами ее лицо, он заглянул ей в глаза и прищурился.

— Сегодня я спас тебя дважды. В третий раз я очень хорошо подумаю перед тем, как это сделать.

— В таком случае, если я сдохну, на надгробной плите не забудь оставить свои инициалы.

— Договорились, — ответил Кимао и одернул руку.

Странный день. Нелогичные поступки. Зачем он привез ее сюда? Мог бы оставить ее в больнице или отвезти в общежитие. Она даже не сказала «спасибо». Как же, скажет она. Это слово, наверняка, слишком унизительное для ее огромного эго.

Данфейт снова закашлялась и, пригубив воды из стакана, стоящего у ее прикроватной тумбочки, приняла решение еще поспать. Завтра она должна найти в себе силы встать на ноги. Завтра, не сегодня.

***

Ни Данфейт, ни Айрин, ни даже Орайя не узнали о том, что Кимао вломился в особняк Сермилли и сломал ему два ребра справа.

— Еще раз тронешь то, что принадлежит мне, — я тебя изувечу, — произнес Кимао, перед тем, как покинуть дорогое жилище зрячего, хлопнув дверью на прощание.

Вернувшись домой, Кимао заглянул в комнату к Данфейт. Матриати спала на его чистом постельном белье в своем грязном костюме. Могла бы и переодеться для приличия. Тем более, что он оставил для нее в ванной новый халат.

Приняв душ, Кимао приготовил себе ужин и начал беспорядочно переключать каналы телевизора, чтобы занять себя хоть чем-то. В дверь позвонили. «Айрин», — безошибочно определил он.

Кимао открыл парадную дверь и склонил голову на бок. Впервые он увидел ее такой. Раскаяние и еще что-то, написанное на ее лице.

— Проходи, — произнес Кимао и направился на кухню, чтобы заварить любимый чай подруги.

Айри прошла за ним следом и присела за барную стойку, на которой стыл ужин Кимао. Поковыряв вилкой в его тарелке, она съела несколько кусочков мяса и пригубила сок из его бокала.

— Перед тем, как осуждать меня, подумай о том, сколько лет я терпела ее выходки. Сегодня ей не повезло, и мне очень жаль, что для нее все закончилось именно так. Да, я виновата, что не продумала ситуацию, и не вмешалась раньше, но я не предполагала, что Сермилли сможет ударить ее так сильно.

Кимао поставил заварник на столешницу и посмотрел на Айрин:

— Ты испытываешь вину, потому что виновата. Это — твой проступок и тебе нести за него ответственность.

— Но ты осуждаешь!

— Это я попросил тебя, и это меня ты подвела. Не свою сестру, а меня. Наверное, я недооценил степень вашей с Данфейт взаимной неприязни. Впредь я не повторю своей ошибки.

Айрин поднялась с места, подошла к Кимао со спины и опустила ладонь ему на плечо.

— Это ты меня прости.

Кимао обернулся и посмотрел на Айрин. Красивая она, все-таки. Но не так, как раньше. Не до боли в груди, и не до дрожи в сердце. Холодная красота, надменная. Он хотел бы увидеть в ней движение, стремление, борьбу, наконец. Он желал бы прочесть искренность и настоящие чувства, что рвутся на волю и для которых предрассудки так мало значат. Но он глядел в лицо абсолютному умиротворению, и, впервые в жизни, это разочаровывало его.

Айрин потянулась и прикоснулась к его губам, обнимая за шею и притягивая к себе. Ему всегда нравился ее аромат. А губы? Он много раз представлял себе, как целует ее.

Страх… Животный страх… Мерзкий, с которым она продолжает бороться. Она слышит, как вырывается воздух из ее груди, и это принуждает ее двигаться быстрее. Нога срывается, и камни падают вниз. Она знает, что ей нельзя оборачиваться. Рука тянется вверх и соскакивает. Камни сыплются вниз, и она понимает, что уже падает вместе с ними.

Она лежит внизу. Как больно! Как же больно!!! Ее глаза смотрят на Айрин и образ сестры меркнет в свете белого Амира.

— Говорила же, что не сможешь! — смеется Айрин.

Она не может ответить. Она не может вдохнуть.

— Отец будет в ярости, когда узнает об очередном твоем подвиге!

— Нет!!!

Кимао отстранился от Айрин и тут же отвернулся. Не это он ожидал испытать в столь ответственный момент.

— Что значит нет?! — воскликнула она.

Кимао посмотрел на нее.

— Странно…

— Что происходит, Кимао? — не скрывая своего возмущения, произнесла Айрин.

— Тебе пора уходить. Завтра у всех нас тяжелый день.

Айрин схватила его за руку и зашипела:

— Что все это значит?!

— А ты не настолько безгрешна, как всегда хотела казаться, не так ли? — усмехнулся Кимао.

— О чем ты?

— Ты поспорила с ней, что она не сможет добраться до вершины по отвесной скале. А когда она упала, ты рассмеялась.

— Откуда ты…

— Сам не знаю. Видел ее сон и все.

— Мы были детьми!

— Возможно…

— Почему ты подумал о ней? Как ты мог читать ее, когда целовал меня? — взгляд Айрин метал молнии.

— Так получилось.

— «Так получилось»? Ты в своем уме, Кимао?

— Перестань, — он отстранился от нее, — это всего лишь поцелуй, ничего больше.

— «Ничего больше»? — повторила она. — Ты знаешь, зачем я сюда пришла! И не отрицай того факта, что ты меня хочешь!

Кимао взглянул на Айрин исподлобья и покачал головой. Он не собирался с ней спать сегодня. Поцеловать — да, но не спать. «Ты меня хочешь». Он не мальчик, который обрадуется любой возможности запрыгнуть к ней в постель. Вчера спал с одной сестрой, а сегодня желает покувыркаться с другой? Он не опустится до этого. И она, как лицо, приближенное к нему и знающее его не один год, должна была это понять. Если взглянуть правде в глаза, ей вообще не следовало приходить к нему сегодня. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Не приходить до тех пор, пока он сам бы ее не позвал.

— Мне не понятны мотивы твоих поступков, — ответил Кимао. — Твоя сестра попала в рабство несколько дней назад. Теперь у нее сломано два ребра. Ты вообще знаешь, где она? Этот вопрос тебя интересует или тебе все-таки наплевать?

— Ты привез ее сюда? — удивленно произнесла Айрин.

— А куда я должен был ее отвезти? В гадюшник, в котором она живет? Или, может, я должен был бросить ее в госпитале? Действительно, пусть бы сама без гроша в кармане выбиралась оттуда.

— У нее полно денег! И она не несчастная девочка, которая не может о себе позаботиться!

— Она — твоя сестра, Айрин, и кому, как ни тебе, понимать, что одиночество — не лучший спутник попавшего в беду человека.

— Попрекаешь меня? Что ты знаешь о ней? Плевок в спину — вот ее благодарность. Она не скажет тебе «спасибо» за этот твой жест доброй воли. Эта девочка не ответила ни на одно письмо отца за все пять лет, что провела в доме Ри Сиа. О том, что она жива, папа узнавал из кратких сообщений чужого человека, которого даже ты не называешь «отцом»! Вот ее благодарность! — кричала Айрин. — Это — ее любовь к тем, кому она обязана всем!

Кимао промолчал. Нечего ему было ответить на это. Однако, для такого поведения должны были быть причины. Какие? Вряд ли Айрин о них знает. Да и вряд ли бы сама Данфейт поделилась бы этим со своей сестрой.

Айрин развернулась и направилась к выходу. Дверь ее за спиной Кимао закрыл с облегчением. Почему он оправдывал поступки Данфейт? Зачем искал причины там, где причин могло не быть? Какое мнение у него сложилось о девушке, которая стала для него матриати?

— Противоречивое, — буркнул себе под нос Кимао и принял решение отправиться спать.