Инсайт

– Было дело… Дай воды, подруга.

– Зайди и возьми сам!

Ева скрылась в проёме, оставив дверь открытой.

– А у нас сегодня лютня! – Протяжно сообщил Шут, вплывая в холл и держась за стену. – У Сомбера новая песня. Моё почтение, капитан… – Шут изобразил поклон. – Ну, я пошёл!

Шут уселся прямо на пол там же, где стоял. Едва его голова опустилась на грудь, как он очнулся и окинул гостиную грустным взором.

– Знаете, что самое обидное в этом всём? – Певучим тихим голосом произнёс рыжеволосый. – Пьёт лишь один из нас, а страдают все остальные.

Сомбер поднялся с пола, достал лютню и сел на ковёр против камина. Тучи опустились совсем низко, и в доме стало темно. Стром разжёг камин, намереваясь пожарить в очаге хлеб, а Ева зажгла свечи. Стало тепло и уютно.

Сомбер настроил инструмент и стал наигрывать тихую нежную мелодию. За окном грянул ливень, барабаня каплями по карнизам и крыше. Ева любила музыку Сомбера. Все эмоции, переданные лютне, отражались на лице музыканта, и Еве казалось, что так звучит он сам. Трудно было понять, как один и тот же человек мог так по-разному выглядеть. Удивительно непохожими были мимика и движения каждого брата; такими же были их голоса. Братья словно были сделаны из разного теста, хотя имели не просто одинаковую внешность, но гораздо больше: одно тело на троих.

Звуки лютни отражались от высокого потолка и стен, возвращаясь протяжным эхом со всех сторон. Ева слушала чарующие мелодии Сомбера, но мысли её были не о музыке. Шут практически перестал с ней общаться именно тогда, когда ей показалось, что он тоже к ней не равнодушен. И теперь понимание того, что Килан предпочитает компанию других женщин вместо того, чтобы увидеть её – Еву, причиняло ей боль. Ревность и обида жгли грудь. Ева повернулась лицом к стене, на которой висело большое зеркало, и посмотрела на себя. Что с ней не так? На девушку глядело её отражение: большеглазое и бледное, с маленькой родинкой на правой щеке. Густые тёмно-рыжие волосы волнами падали на худые плечи, спрятанные под тонкий коричневый жилет на шнуровке, под которым была длинная светлая рубаха. Тёмно-коричневые штаны завершали почти мальчишеский образ девушки. Ева ненавидела платья, считая их неудобными и не достойными её внимания. Она настолько боялась показаться слабой, что была уверена, будто одежда, похожая на мужскую, делает её внушительней и серьёзней. Ещё больше комплексов добавлял её маленький рост, который составлял чуть больше полутора метров. Из-за этого Ева носила обувь на толстой подошве, чтобы казаться чуть выше.

Шут любит портовых девиц с пышной грудью и глубоким декольте? Судя по тому, что говорит Стром – так оно и есть. Килан предпочитает простой доступ к женским прелестям и платья с лёгкостью его обеспечивают. Ева сердилась на Шута, но ещё больше она злилась сама на себя из-за того, что вообще размышляет обо всём этом. Она зажмурилась и сильно помотала головой, представляя, как мысли об этом развратнике вылетают из её головы раз и навсегда прямо через уши, ударяясь о стены, и разбиваясь о них с лёгким позвякиванием.

Сомбер запел, вырвав Еву из размышлений о Шуте. Пение лютниста было убаюкивающим, а голос мягким, тихим и струящимся, словно лесной ручей.

Граф Нобиус мечтал о детях много лет,

Но малышей, как ни хотел он, нет и нет.

Молил богов, чтоб дали те ему дитя.

Чрез 10 лет сдались они, и, графа, наградя,

За долгие упорные мольбы,

Ребёнком не одним, а сразу близнецами

С лицом одним, но с очень разными сердцами –

Нарочно были созданы творцами.

Тройняшки-близнецы, они хоть братья были,

Друг друга, вопреки родству, сызмальства не любили.

Всегда они между собой боролись,

Соревновались – Латус, Фортис, Сомнис.

Любимым сыном каждый стать стремился,

Но граф всех одинаково любил, детьми гордился.

Второй был меткий лучник, а певцом был младший.

Старшой же брат слыл воином отважным.

И братьям повезло не только в день один родиться,

Но угораздило в одну и ту же барышню влюбиться.

Ей нравились все трое, и они были упрямы:

Боролись меж собой за сердце милой дамы.

Турниры посвящал прекрасной леди Латус

И, побеждая в них, поддерживал свой статус.

Охотник Фортис одарял избранницу мехами,

Катал на лошадях, дарил цветы и говорил стихами.

Ей Сомнис посвящал баллады и сонеты,

Гуляя под луной, показывал планеты.

Не в силах выбрать одного, красавица решила,

Что выйдет замуж за кого – пускай решает сила.

Спор разразился между ними, а после – поединок.

Багряным вмиг искристый снег стал под подошвами ботинок…

Кружилось воронье, среди летящих вниз, снежинок,

Что превращались в сотни алых льдинок.

Пал первым Сомнис, Фортис следом и Латус, севший на коня,

Погнал к красавице с ответом: «Теперь ты выйдешь за меня!».

В пылу разборки с братом средним, он не заметил одного:

Дыры в боку от шпаги Форти, что ранил брата своего.

Средь роз густых стояли двое: она и новый кавалер,

И в гневе Латус закричал им, что устранит и сей барьер.

Но та дуэль была недолгой. Сочилась кровь, а с ней и жизнь,

Что Латус средь цветов колючих, за сердце дамы положил.

Сомбер замолк, перебирая пальцами по струнам так легко, словно и не касался их, а мелодия продолжала звучать лёгкими хрустальными капельками. Редкий талант был у Сумрачного: с помощью музыки он мог касаться чужих сердец, с помощью пения – успокаивать душу.

– Какая красивая грустная песня, – произнесла Ева, – как ты придумал такую историю?

– А я не придумывал – лишь рассказал её в стихах, – ответил Сомбер, – Раснар услышал историю во время одного из наших путешествий. Мне показалось, что братья напоминают нас троих. И… вот, решил написать балладу.

Раснария и Шут извечно боролись за право управлять общим телом. Как и братья из баллады Сомбера, они обладали очень разными характерами, но лишь в одном были похожи: каждый мечтал иметь свое, собственное тело. Такая простая, но недосягаемая мечта. То, что есть у каждого человека, было недоступно для братьев Нимени. И они неустанно искали способ обрести то, что принадлежало каждому человеку по праву рождения. Методы братья использовали разные: один жаждал найти решение, другой же – причину.

Шут искал спасения в магии. Когда-то он узнал про Большой Эмпорий, на котором было возможно купить, выменять или продать предметы, обладающие магической силой. Таких на всей Сенталии было не слишком много, поэтому ценились они крайне высоко. Кроме того, на Эмпории можно было встретить колдунов, травников, алхимиков и прочих мастеров и любителей магии. Вот они-то и были нужны Шуту. Путешествуя с Соллером, Шут старался отыскать как можно больше подходящих предметов, дабы на Эмпории расплатиться ими с Вормаком Корвусом – самым прославленным магом планеты. Вормак не брал денег, но очень любил волшебные вещицы.

Раснария же верил, что разгадка кроется в их корнях. Выдавая себя за газетчика и собирателя историй, он получал доступ к архивам и выискивал подобные случаи, при которых в одном теле уживалось несколько личностей. Тщетно он пытался найти и своих родителей, подбросивших его младенцем к дверям приюта. Раснар предполагал, что дело может быть в каком-то родовом проклятии. Благодаря усердным поискам и умелому общению с местными жителями деревень и городов, в которых бывал, Раснария узнавал много разных историй. Но лишь редкие из них походили на его случай. Их, как правило, списывали на одержимость или сумасшествие. У многих мудрецов и знахарей он бывал, но так и не смог понять, из-за чего вынужден нести такое бремя. Однажды, разозлившись на среднего брата, он даже попробовал обряд экзорцизма, во время которого Шут танцевал и смеялся, отпуская колкие шуточки в адрес священника. В конце концов, тот не выдержал и, выпучив от ярости глаза, прогнал златовласого палкой за двери священной кельи, так и не окончив обряд.