Инсайт

– Почти такой же, – Ева указала на картину, – он настоящий и живёт в портрете, но может выходить только по ночам. Мы общались с ним две ночи подряд с того вечера, когда вы уехали.

– Это из-за него ты не спала? Потому что вы разговаривали?

– Да. Он музыкант. Он рассказал мне о себе и о том, как здесь оказался. Я так хотела, чтобы вы с ним познакомились!.. – Ева совсем расстроилась, – не понимаю, почему вы не видите его.

– Где он сейчас?

– Рядом с тобой, – Ева сделала жест рукой.

Стром вытянул вперёд руку. Дарий слабо замерцал и протянул руку в ответ: она прошла сквозь пальцы капитана.

– Он дотронулся до меня? – спросил моряк.

– Да! Ты чувствуешь?

– Я чувствую покалывание, – сказал он, сжав ладонь в кулак, – и холод. Не зря об этом доме ходят слухи. Но почему призрак видишь только ты?

Ева пожала плечами. Она и сама хотела бы узнать ответ на этот вопрос.

Остаток вечера они провели за беседой, в которую Шут не вмешивался. Он лишь слушал и наблюдал за происходящим, сидя на подоконнике. Капитан спрашивал о призраке и тот отвечал, а Ева словно переводчик, передавала сказанное моряку. Ближе к часу ночи все устали и капитан с Шутом засобирались.

– Ну, ещё раз с днём рождения! – капитан приобнял девушку и, воспользовавшись моментом, прошептал ей на ухо, – Не знаю, стоит ли оставлять тебя тут одну. Не уверен, что призраку можно доверять.

– Всё хорошо, – шепнула она в ответ.

С Шутом Ева обниматься не хотела, да и он, по-видимому, не горел желанием. Перед уходом он просто хлопнул её по плечу, как старого друга, и удалился за дверь.

***

Шут стоял на палубе, и, оперевшись локтями на бортик, потягивал вино из непрозрачной бутыли. Море в темноте казалось чёрным, вода мерно билась о корпус.

– Что думаешь о случившемся? – спросил его капитан.

– О чём именно? – не поворачиваясь, уточнил Шут.

– Ты действительно считаешь её сумасшедшей?

Шут отрицательно мотнул головой.

– Тогда зачем так сказал?

– Пошутил.

– Килан, вот что ты к ней постоянно цепляешься? Я думаю, ты ей не безразличен. Не замечал?

Шут насмешливо хмыкнул.

– Что смешного?

– Если кто-то из нас ей и нравится, то это точно не я, – ответил Шут, – это может быть Раснар или Сомбер, но не я. Скорее всего Раснар, он же весь из себя рыцарь. И он нравится девушкам.

– Ты тоже, не прибедняйся.

Капитан убрал с лица растрепавшиеся волосы и закурил трубку.

– Ты мог бы быть с ней мягче? Не обижай её.

– Постараюсь.

Какое-то время друзья молчали. Небо было ясным, лёгкий ветер приносил с берега запахи еды: жареного мяса и выпечки.

– Как думаешь, этот призрак опасен? – спросил Стром.

– Не знаю. Но… – Шут задумался, – само по себе общение с мертвецом… Ты слышал, чтобы такие истории хорошо заканчивались?

Капитан вздохнул и нахмурился.

– Вот и я не слышал, – заключил Шут, – попрошу Раснара поискать что-нибудь. Этот книжный червь соберёт досье на кого угодно. Даже на мертвеца.

Капитан одобрительно кивнул.

***

– Пойдёшь сажать цветы со мной? – спросила Ева. – Мама написала, что это нужно сделать ночью.

– Я хочу, но не могу, – вздохнул Дарий, – ты ведь помнишь, что мои перемещения ограничены стенами этого дома.

Огоньки на свечах всколыхнулись, словно от тяжёлого вздоха призрака. Ева задумалась, как вдруг её посетило странное чувство.

– Дай мне руку, – сказала Ева, повинуясь внезапному порыву.

Дарий вытянул руку вперёд. Ева сделала то же самое и почувствовала холодное прикосновение. Она сжала руку Дария в своей. Ладонь призрака оказалась плотной, чем-то напоминающей пудинг: в руке удержать можно, но чуть сожмёшь – продавишь насквозь. Дарий изумленно поднял взгляд на девушку.

– Как ты это сделала?

– Просто отчего-то подумала, что смогу, – взволнованно сказала она, – попробуем выйти?

Они направились к выходу. На пороге Дарий замешкался, но Ева была настроена решительно. Она распахнула дверь и вышла на крыльцо, держа Дария за руку. Призрак последовал за ней. Через секунду он стоял за пределами дома, изумлённо рассматривая ясное небо. Он уже и забыл, что летом оно пестрит не только звёздами, но и кометами с длинными хвостами. Словно огненные птицы они возникали в синеве небес и, очертив дугу, пропадали.

– Как красиво!.. – ахнул музыкант.

Некоторое время они сидели на крыльце, наблюдая за кометами и мотыльками, вьющимися вокруг лампы, которую Ева поставила рядом.

– Некоторые цветы ночью пахнут сильнее, чем днём, – сказала она, втягивая носом воздух, – чувствуешь, какой сильный аромат исходит вон от тех кустов?

Ева указала на кустарники, усыпанные мелкими белоснежными цветами.

– К сожалению, я не могу разделить с тобой эту радость, ведь я больше не чувствую запахов, – грустно улыбнулся Дарий, – смерть лишила меня почти всего, что придавало жизни вкус, оставив мне лишь зрение, слух да горькие воспоминания. Иногда я даже не понимаю, кто я теперь. А самое главное – не понимаю, зачем…

Ева сочувственно покачала головой.

– Зачем же ты это сделал?

– Я видел в смерти избавление, успокоение. Если б я только знал, что физическая смерть – это ещё не конец!

– То что бы ты сделал?

Призрак задумался и почти мечтательно возвёл глаза к небу.

– Я бы уехал оттуда. Оставил бы обоих там. Я бы… я… я не знаю, – сдался музыкант, – я просто надеялся окончить свои мучения, отправиться к отцу и матери, или же просто исчезнуть.

Ева охнула.

– Да! Иногда я думаю, что лучше было бы исчезнуть, чем стать вот таким! – Дарий посмотрел на свои руки, – без тела, без голоса, без бьющегося в груди сердца, но всё с той же болью, с тем же одиночеством и, в конечном итоге, с бессильной яростью!

Раздался щелчок. Ева огляделась и увидела, что пламя в керосиновой лампе до того разгорелось, что стекло, не выдержав жара, с треском лопнуло. Ева взялась за ручку лампы, чтобы поднести ближе и рассмотреть трещину, но тут же, вскрикнув, одёрнула руку – раскалённый металл оставил на ладони красную полосу. Ожог! Ева машинально сжала руку в кулак и прижала к груди здоровой рукой, когда вдруг почувствовала холодное прикосновение. Дарий взял обожжённую руку девушки в свои руки, накрыв ожог ледяной ладонью.

Огонь в лампе, тем временем, вернулся в своё обычное состояние.

– Жжёт, – пожаловалась Ева и, глядя на лампу, заметила – прежде такого не случалось.

– Если чувствуешь физическую боль, значит, ты жива, а это благо, – сказал Дарий, держа её за руку, – жизнь лучше смерти в любом случае.

– Даже если тебя все предали? – спросила Ева.

– Даже так.

– Но ведь и ты чувствуешь боль, только душевную. Разве нет? Получается, даже будучи мёртвым, чувствовать не перестаёшь? Тогда чем жизнь так сильно отличается от смерти?

– Ты права, я продолжаю чувствовать. Но вместе с этим я ощущаю полную безысходность, тогда как ты, имея тело, можешь что-то изменить. Можешь говорить, кричать, можешь уйти, уехать, убежать, или не убежать. Ударить, в конце концов. Я же – безмолвный свидетель, томящийся в ловушке собственной глупости. Пленник портрета, не имеющий права узнать ответы на свои вопросы.

Ева вздохнула. Руку всё ещё жгло, но уже не так сильно: ледяное прикосновение Дария сняло боль.

– Уже совсем поздно, – Дарий ободряюще улыбнулся, – пойдём сажать твои цветы.

Держа Дария за руку, Ева ушла за дом – к северной его стороне. Там она посеяла семена, тщательно полив их водой. Дарий же, глядя на спящий город и бухту, вид на которые хорошо открывался с северной стороны холма, наслаждался каждым мигом своей неожиданной свободы. Он вдруг почувствовал давно забытую эмоцию, чувство, которое он ранее потерял. То была надежда. Что, если Ева согласится поехать в Серпент, взяв его с собой? Дарий решил, что позже, найдя подходящие слова, обязательно спросит её об этом.