Паноптикум

Боясь повернуть голову, Антигона рассматривала пришельца боковым зрением. Фигура приближалась, обретая четкость. Антигона выронила бутерброд из похолодевших пальцев. Забралась с ногами на табуретку и поджала колени. Закрыла глаза – для верности руками, как в детстве, когда играла в прятки.

– Здесь никого нет, никого нет, – повторяла она себе под нос.

Щеку обдало теплым дуновением воздуха.

– Никого нет…

– Почему ты боишься? – Голос раздался над самым ухом. – Посмотри на меня.

– Нет…

– Посмотри, прошу. Ты узнаешь меня. Ты уже узнаёшь, верно?

Это был ее собственный голос.

Антигона убрала руки от лица. К ней склонилось зеркальное отражение ее самой – нет, ее улучшенная копия. Нос потоньше, глаза побольше, лоб без единого прыщика, блестящие здоровые волосы. Словно ее ожившая фотография, отредактированная в фотошопе.

Одета гостья была в белоснежную тогу, волосы – скручены в небрежный узел и перетянуты на лбу лентой. Она улыбалась – ласково и печально. И Антигону осенило.

– Исмена. Сестра. – Она вскочила и кинулась той на шею. От Исмены пахло чистотой, зеленью и почему-то свежей типографской краской. Волшебное сочетание. – Ты вернулась.

– Я должна была вернуться. Тебе так плохо.

– Мы с отцом так давно в изгнании. Мы скучали. – Антигона все не могла выпустить сестру из объятий – сестру, которой у нее никогда не было, потерянную и найденную в одночасье. – Он будет счастлив тебя видеть. Ты дождешься его?

– Ты ведь знаешь, отец не увидит меня – он слеп. Так что не стоит говорить ему о моем визите, чтоб не расстраивать. – Исмена мягко отстранилась и предложила им присесть. Ее античный наряд был удивительно органичен в тесной захламленной кухоньке. Да и сама кухня преобразилась, будто сменились декорации: сквозь стены проглядывала тенистая роща, где росли лавр, виноград и маслины, где посланница с печальными вестями нагнала своего отца, Эдипа-изгнанника, и сопровождавшую его дочь – так написано в Книге Истины…

– Как там братья? – спросила Антигона.

– Бог весть… Но между ними страшное творится.

– Воюют?

– Воюют.

– Такие они, наши братья… Знаешь, для отца всегда существовал лишь один – спортсмен, трудяга. А второго, мятежника, он проклинал и не желал знать. А я люблю обоих, даже если они один… – Она нахмурилась, запутавшись, но Исмена все поняла и так. – Я так долго ждала тебя. С самого детства мечтала иметь сестру – моего духовного близнеца, чтобы понимала с полуслова, чтобы знала обо мне все… Почему ты не приходила раньше?

– Раньше я не была нужна тебе так, как сейчас. – Исмена сжала ее руку. Антигона просидела бы рядом с ней вечность —молча, просто ощущая, как струятся навстречу родной душе мысли, не нуждающиеся в озвучивании.

– Ты останешься со мной навсегда? – Ее голос звенел робкой надеждой.

Исмена закусила губу. Поспешно отпустила ее ладонь и сцепила руки в замок.

– Я ухожу, а ты, сестра, покуда побудь с отцом: труды во имя близких не следует и почитать за труд4.

Антигона словно заранее знала, что та ответит именно так. Но все же попыталась надавить на жалость:

– Мне… мне все время твердят о труде, о долге, но я устала, так устала… Отдавать кровь, играть роль…

– Потерпи, милая. Ты же… Ничего на свете не умеешь делать лучше, чем терпеть.

– Знаю. Я сама так всегда говорю.

– Не переживай, я буду рядом. Вот здесь. Ты можешь позвать меня, и я приду. – Исмена коснулась ее виска, убирая за ухо прядь волос, и запечатлела на лбу легкий поцелуй. Антигона моргнула – и сестры рядом уже не было.

Она подняла с пола бутерброд, выкинула его в мусорное ведро и протерла тряпкой оставшееся на линолеуме пятно от варенья. Можно было сделать себе другой, но аппетит пропал. Заведенный в спине ключ побуждал к действию, и Антигона передислоцировалась в гостиную.

Обычно, чтобы деть куда-то энергию, она либо играла на скрипке, либо танцевала, но сейчас руки слишком дрожали. Значит – танец. Антигона сгоняла в мансарду за ноутбуком, поставила его на диван и нашла папку «Music», куда скачивала треки с пиратских сайтов. Музыка накатила волной, вымывая будоражащие звуки враждебного мира и оставляя чистое аудио-блаженство. И Антигона пустилась в пляс.

Неважно, что звучало из динамиков – лишь бы шум заглушал мысли. Ритм тоже ничего не значил. Ее танец не вписывался ни в один из существующих стилей – так древние шаманы, войдя в транс, призывали грозу. Антигона размахивала руками, подпрыгивала, хохотала и застывала в вычурных позах. Прибитые к стенам иконы ходили ходуном от ее топота. Через какое-то время, взмокнув, Антигона сорвала с себя футболку и продолжила танцевать почти голышом. Дикарская пляска становилась все страшнее: распущенные волосы реяли крыльями летучей мыши, руки складывались в магические пасы, а губы с выступившими на них капельками слюны что-то непрестанно бормотали…

В дверь постучали – звук тонкой иголочкой врезался в воспаленный мозг. Показалось? Антигона поставила проигрыватель на паузу. Секунд через десять стук повторился. Кто это? Отец так рано вернулся? На ходу натягивая футболку, она бросилась открывать.

Но на пороге стоял не Яков Ильич, а кое-кто другой, тоже ей знакомый.

«Ой», – внутренне пискнула Антигона, представив себя со стороны.

Но было поздно. Такой ее и увидел Вит – красной, растрепанной, в надетой шиворот-навыворот футболке, что не скрывала ни дрожащих коленей, ни старых и новых шрамов. Вблизи романтический ореол бабочки-скрипачки растаял, и Вит отчетливо заметил и дряблость ее мышц, и нездоровый цвет лица. От девушки веяло жаром и потом, а от тела отходили невидимые язычки пламени, что окружают всех безумцев. Вит ощущал их сверхъестественным чутьем – маленькие колкие лучики, будто от бьющегося током свитера.

«Психомоторное возбуждение, – отметил он. – И пренебрежение личной гигиеной. Уплывает наш клиент».

Весь прошлый день Вит разрабатывал план, как попасть к Тоне-Тане домой. Искал в больничной картотеке данные о ком-либо с фамилией Благой, но нашел только старую медицинскую карту Якова Ильича. Последняя запись в ней датировалась концом восьмидесятых и почти выцвела. Там сообщалось о снятии психиатрического диагноза – вроде бы какого-то подтипа шизофрении. Значит, Жанна Геннадьевна не соврала – Яков Благой действительно лечился в психбольнице и, судя по медкарте, довольно долго. А вот у его дочери карты не было – по крайней мере, в Серпомолотовске.

Вит решил поговорить со скрипачкой, пока ее отец в школе – у него как раз была послеобеденная смена, можно перед работой заглянуть. Потом, вооружившись результатами первичной диагностики, он серьезно пообщается с Яковом Ильичом.

Вот Вит и топтался на крыльце, всем видом излучая открытость и радушие.

– Здравствуйте, – произнес он заготовленную фразу. – Я ваш сосед из дома напротив, переехал недавно.

Скрипачка молчала. Застыла каменной статуей. Казалось, она вообще не дышит.

Вит продолжил, не снимая маски дружелюбного соседа:

– Прошу прощения, у вас не завалялось соды? Мне нужно оттереть плиту. Представляете, заляпал жиром вчера, когда готовил мясо. Я неважно готовлю, а тут решил поэкспериментировать…

– Сода продается в любом магазине, – вдруг ожила скрипачка. Голос у нее оказался низкий и глубокий – таким жрицы темных богов изрекают страшные пророчества.

– Да, но так быстрее.

Девушка не удостоила его ответом, но Вит был терпелив.

– Вы подглядывали за мной, – вдруг заявила она.

– Подглядывал, – Вит не стал отрицать. – Вы волшебно играете.

Скрипачка кивнула и нервозным жестом отбросила волосы за спину. Вит невольно взглянул на ее шею – длинную, молочно-белую, девственно-чистую. Никакой странгуляционной борозды. Откуда ей там взяться?

Это ведь не она, а другая девушка любила, когда ее душат.

– Мне очень понравилось, – зачем-то повторил он. – У вас талант.

4

Здесь и ранее курсивом выделены цитаты из трагедии Софокла «Эдип в Колонне» (пер. С.В. Шервинского).